Новеллы - Старцев Абель Исаакович (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗

— На вот, напейся и помни меня.

— Благодарю тебя, баас, — сказала она и наиилась воды. — Большое спасибо!

Девушка вернула ему чашу, и она тотчас словно сквозь землю провалилась, как у фокусника. Чернокожая девушка рассмеялась, и он рассмеялся вместе с ней.

— Это у тебя ловко вышло, баас! — сказала она. — Ты настоящий волшебник. Может, ты ответишь чернокожей на один вопрос? Я ищу бога. Где он?

— В тебе, — сказал фокусник, — и во мне.

— И мне так кажется, — сказала девушка. — Но кто он?

— Наш отец, — сказал фокусник.

Чернокожая девушка состроила гримасу и задумалась.

— А почему не мать? — спросила она немного погодя.

На этот раз гримасу состроил фокусник.

— Наши матери снят и видят, чтобы мы чтили их превыше бога, — сказал он. — Если бы я слушался своей матери, я, глядишь, стал бы богатым человеком, а не парией и бездомным бродягой; но тогда я не нашел бы бога.

— Мой отец с малых лет лупил меня, пока я не выросла и сама не отлупила его своей дубинкой, — сказала чернокожая девушка, — но даже после этого он пытался продать меня белому офицеру, у которого жопа осталась за морем. Я всегда отказывалась говорить: «Отче наш, иже еси на небесех», я всегда говорила: «Дедушка наш». Я не согласна иметь богом своего отца.

— Это не должно помешать нам любить друг друга, как брат и сестра, — сказал фокусник с улыбкой; юмора, очевидно, ему было не занимать, и он по достоинству оценил замену «отца» на «дедушку». Кроме того, он вообще был человек добродушный и улыбался при каждом удобном случае.

— Женщины не любят своих братьев, — сказала чернокожая девушка. — Их сердца отворачиваются от братьев и тянутся к посторонним, вроде как мое — к тебе.

— Ладно, оставим семейные отношения в покое — это так, к слову пришлось, — сказал фокусник. — Все мы суть части единого целого — человечества и, следовательно, неразрывно связаны друг с другом. Давай на том и порешим.

— Не могу, баас, — сказала она. — Бог ведь учит, что он не имеет никакого отношения ни к единому целому, ни к отцам и матерям, ни к братьям и сестрам.

— Да я же просто хотел сказать: «Возлюбите друг друга», больше ничего, — сказал фокусник. — Знаешь, «Благословляйте проклинающих вас, Благотворите ненавидящим вас, Не забывайте, что из двух черных не получится одного белого».

— А я вовсе не хочу, чтобы меня все любили, — сказала чернокожая девушка. — Я, например, всех любить не могу. И не хочу. Бог учит меня не бить людей походя своей дубинкой только потому, что они мне не нравятся; и если я почему-либо кому-то не нравлюсь, — это еще не дает им права бить меня. В то же время бог разрешает мне не любить очень многих людей. И йотом ведь есть немало людей, которых нужно истреблять, как змей, потому что они грабят и убивают других люден.

— Лучше не напоминай мне о них, — сказал фокусник. — Ужасно они меня огорчают.

— Очень удобно забывать о неприятных вещах, — сказала чернокожая девушка, — но от этого ведь они лучше не становятся. Ты правда любишь меня, баас?

Фокусник слегка поморщился, но тут же с ласковой улыбкой ответил:

— Давай не будем переходить на личности.

— А какой же тогда в этом смысл, если не переходить на личности? — сказала чернокожая девушки. — Предположим, я скажу, что люблю тебя, как ты меня учил. Тебе не покажется, что я позволяю себе лишнее?

— Ни в коем случае, — сказал фокусник. — Ты не должна так думать. Хоть ты и черпая, а я белый, перед богом, который сотворил пас таковыми, мы равны.

— Да не об этом я вовсе, — сказала чернокожая девушка. — То, что я чернокожая, а ты всего-навсего белый бедолага, не имеет никакого отношения к тому, что я хочу сказать. Представь, что я белая царица, а сам ты — белый царь. Что с тобой? Чего ты испугался?

— Ничего, ничего, — сказал фокусник. — Или.*. Видишь ли, я и впрямь самый бедный из всех белых бедолаг, но однажды я вообразил себя царем. Правда, это случилось, когда злоба людская довела меня до безумия.

— Мне приходилось видеть царей и похуже, — ска* зала чернокожая девушка. — Так что можешь не краснеть. Хорошо, пусть ты будешь царем Соломоном, а я царицей Савской, как в Библии. Предположим, я прихожу и говорю, что люблю тебя. Это означает, что я пришла завладеть тобой. Я прихожу к тебе с любовью тигрицы в сердце, прихожу затем, чтобы пожрать тебя и сделать частью себя. Отныне тебе придется думать не о том, к чему лежит твоя душа, а о том, к чему лежит моя. Я встану между тобой и твоим «я», между тобой и богом. Разве это не настоящее рабство? Любовь берет все без остатка. Можешь ты представить себе рай, в который пустили бы любовь?

— В моем раю одна любовь и есть. Что такое рай, если не любовь? — сказал фокусник, но задумываясь, но с некоторой неуверенностью.

— Рай — это сияние славы. Это обитель бога, храм его мысли. Там не ласкаются, не милуются, не впиваются один в другого, как клещ в овцу. Моя наставница-миссионерка то и дело твердит о любви, однако она побросала всех своих возлюбленных и убежала сюда проповедовать слово божье. Белые отводят глаза в сторону, завидев меня, потому что боятся полюбить меня. Есть целые общины мужчин и женщин, посвятивших себя проповеди слова божьего, но, хотя они и именуют свои общины братскими и сестринскими, друг с другом они не разговаривают.

— Тем хуже для них, — сказал фокусник.

— Это, конечно, глупо, — сказала чернокожая девушка, — раз живешь среди людей, приходится с ними уживаться. Но разве это не указывает на то, что наши души нуждаются в уединении не меньше, чем тела наши нуждаются в любви? Ум может помочь уму и тело — телу, но наши души должны оставаться наедине с богом, и если человек, полюбивший тебя, в придачу к твоему уму и телу пожелает еще и твою душу, ты закричишь: «Отойди от меня! Я принадлежу себе, а не тебе!» Эта твоя заповедь: «Возлюбите друг друга!»—звучит для меня, ищущей бога, худшей насмешкой, чем для воина, который должен воевать, чтобы пресечь убийства и порабощение, или для охотника, который должен убивать, а не то его дети останутся голодными.

— Значит, по-твоему, мне надо сказать так: «Новую заповедь даю вам — убивайте друг друга»? — сказал фокусник.

— Так ведь это та же самая заповедь, только вывернутая наизнанку, — сказала чернокожая девушка. — И как ты ее ни крути, из нее не получится твердого правила, которым можно было бы всегда руководствоваться в своих поступках. Знаешь, эти твои заповеди на все случаи жизни — все равно что пилюли, которыми торгуют вразнос: в одном случае из двадцати они, может, и помогут, но в девятнадцати ничего не стоят. Кроме того, я ищу вовсе не заповеди, я ищу бога.

— Продолжай свои поиски, и бог да пребудет с тобой! — сказал фокусник. — В поисках его такие, как ты, непременно пройдут мимо меня. — И с этими словами он исчез.

— Пожалуй, это самый удачный твой фокус, — сказала чернокожая девушка, — хоть мне и очень жаль расставаться с тобой. На мой взгляд, ты человек иремилый и намерения у тебя самые добрые.

Пройдя еще с милю, она встретила старого-престарого рыбака, который тащил на плечах огромный собор.

— Осторожнее! Он же переломит твой бедный старый хребет, — вскричала она, бросаясь к нему на помощь.

— Не переломит! — бодро ответил он. — Я — камень, на котором воздвигнута эта церковь [49]

— Но ты же не камень, и этот храм слишком тяжел для тебя, — сказала она, ожидая с минуты на минуту, что он рухнет, придавленный собором.

— Не бойся, — сказал рыбак с добродушной улыбкой, — он весь из бумаги, — и прошел мимо, приплясывая, так что колокола на соборной колокольне залились веселым звоном.

Не успел он скрыться из вида, как на дороге появилось еще несколько человек в черных с белым костюмах разного покроя, тщательно вымытые и гладко причесанные — они тоже несли на плечах бумажные церкви, только поменьше и не такие красивые. Все они кричали ей:

— Не верь рыбаку! Остальных тоже не слушай! Только моя вера истинная!