Кренкебиль - Франс Анатоль "Anatole France" (книги онлайн полностью бесплатно .TXT) 📗
Все шпаги любого Государства служат одному делу. Противопоставляя их друг другу, ниспровергают Республику. Вот почему подсудимый Кренкебиль был справедливо приговорен к двум неделям тюрьмы и к пятидесяти франкам штрафа на основании свидетельства полицейского № 64. Мне кажется, что я слышу, как председатель Буриш сам излагает возвышенные и прекрасные побуждения, вдохновившие его приговор. Я слышу, как он говорит:
«Я судил этого человека, сообразуясь с показаниями полицейского № 64, потому что полицейский № 64 есть эманация силы общества. И чтобы признать мою мудрость, вам достаточно представить себе, будто я сделал обратное. Вы сразу же увидите, что это было бы бессмысленно. Ибо, если бы я судил против силы, мои приговоры не исполнялись бы. Заметьте, господа, что судьям подчиняются только тогда, когда сила на их стороне. Без жандармов судья просто жалкий мечтатель. Я повредил бы себе, если бы обвинил жандарма. К тому же дух законов противится ему. Разоружать сильных и вооружать слабых значило бы изменять общественный строй, а моя миссия – охранять его. Правосудие есть освящение установившихся несправедливостей. Видели ли вы когда-нибудь, что оно боролось с завоевателями и спорило с захватчиками? Когда утверждается какая-либо незаконная власть, правосудию стоит только признать ее, чтобы сделать ее законной. Все дело в форме: преступление отделяется от невиновности одним тонким листом гербовой бумаги. Вам, Кренкебиль, надо самому стать сильнее всех. Если бы, после того, как вы крикнули: „Смерть коровам!“, вы заставили провозгласить себя императором, диктатором, президентом Республики или хотя бы муниципальным советником, поверьте мне, я не присуждал бы вас к двум неделям тюрьмы и к пятидесяти франкам штрафа. Я освободил бы вас от всякого наказания. Вы можете в этом не сомневаться».
Так, наверное, говорил бы председатель Буриш, потому что он мыслит как юрист и знает, в чем обязанности судьи перед обществом. Этим он последовательно и старательно защищает принципы. Правосудие подчиняется обществу. Только неблагонамеренные хотят от правосудия человечности и мягкосердечия. Его осуществляют, следуя твердым правилам, а не порывам сердца или озарениям ума. Не требуйте от правосудия справедливости, ему она не нужна, потому что оно есть правосудие, и я даже скажу вам, что мысль о справедливом правосудии могла зародиться только в голове анархиста. Правда, судья Маньо выносит справедливые приговоры. Но их кассируют, и в этом – правосудие.
Настоящий судья оценивает показания на вес оружия. Это явствует из дела Кренкебиля и из многих других, более знаменитых случаев.
Так говорил г-н Жан Лермит, прогуливаясь из конца в конец по длинной зале для публики.
Мэтр Жозеф Обарэ, хорошо знакомый с судебными порядками, ответил ему, почесывая кончик носа:
– Если вы хотите знать мое мнение, то я не думаю, чтобы председатель Буриш поднимался до таких метафизических высот. По-моему, приняв показание полицейского № 64 за выражение истины, он сделал просто то, что всегда делалось па его глазах. В подражании надо искать причину большинства человеческих поступков. Поступая по обычаю, всегда сойдешь за порядочного человека. Благонамеренными людьми называют тех, кто поступает так, как и другие.
О том, как Кренкебиль подчинился законам республики
Снова отведенный в тюрьму, Кренкебиль сел на свой прикованный табурет; он был потрясен и изумлен. Он сам не знал наверное, ошиблись ли судьи. Тайные слабости суда были скрыты от него величественной формой. Он не смел думать, что был прав перед судьями, доводов которых он тоже не понимал: он не мог предполагать, что в такой прекрасной церемонии крылось что-нибудь неладное. Не посещая ни церковных мест, ни Елисейского дворца, он никогда в жизни своей не видывал ничего столь красивого, как процедура суда в исправительной полиции. Он хорошо знал, что не кричал: «Смерть коровам!» И так как его приговорили к двум неделям тюрьмы за то, что он кричал эти слова, – то наказание представилось ему недоступной тайной, как бы символом веры, которому люди религиозные следуют, не понимая, – откровением загадочным, потрясающим, восхитительным и ужасным.
Этот бедный старый человек признавал себя виновным в том, что таинственным образом оскорбил полицейского № 64, как маленький мальчик, изучая катехизис, признает себя виновным в грехе, совершенным Евой. Приговор доказывал ему, что он кричал: «Смерть коровам!» Значит, он крикнул: «Смерть коровам!» неведомо для самого себя, каким-то непостижимым образом. Он перенесся в мир сверхъестественного. Это был для него Страшный суд.
Как он не мог точно представить своей вины, так не мог он понять и своего наказания. Его осуждение казалось ему высоким, торжественным обрядом, это было нечто ослепительное, чего не понимают, о чем не спорят, чем нельзя хвалиться, на что нельзя жаловаться. Если бы в тот миг он увидел, что председатель суда Буриш, с ореолом вокруг головы, с белыми крыльями спускается через разверзшийся потолок, он нисколько не удивился бы этому новому проявлению величия правосудия.. Он сказал бы себе: «Вот как идет мое дело!»
На следующий день к нему пришел адвокат:
– Ну, дядя, вам тут не очень плохо? Не падайте духом! Две недели пройдут быстро. Вам жаловаться еще не на что.
– Ну, что ж, надо сказать, эти господа очень любезны, очень вежливы; ни одного грубого слова. Вот уж не думал! А солдатик-то надел белые перчатки. Вы видели?
– Если разобраться, то хорошо, что вы признались.
– Пожалуй.
– Кренкебиль, у меня для вас хорошая новость. Один благотворитель, которого я заинтересовал вашей участью, вручил мне для вас пятьдесят франков; они предназначаются для уплаты штрафа, к которому вы присуждены.
– А когда вы мне принесете эти пятьдесят франков?
– Они будут переданы в суд. Об этом не беспокойтесь.
– Ну, все равно. Во всяком случае я очень благодарен этому господину.
И Кренкебиль пробормотал задумчиво:
– Вот какое необычайное дело со мной случилось!
– Не преувеличивайте, Кренкебиль. Такие случаи нередки, совсем нередки.
– Не можете ли вы мне сказать, куда они девали мою тележку?
Кренкебиль перед лицом общественного мнения
Выйдя из тюрьмы, Кренкебиль толкал свою тележку по улице Монмартр, крича: «Капуста, репа, морковь!» Он не гордился своим приключением и не стыдился его. В нем не осталось тягостных воспоминаний. Казалось, это было что-то вроде театрального представления, или путешествия, или сна. Он был так рад шагать по грязной мостовой города и видеть над головой дождливое и мутное, как грязная лужа, небо, милое небо своего родного города. Он останавливался на всех углах, чтобы выпить стаканчик, потом, чувствуя себя легко и весело, плевал для смазки на мозолистые ладони, хватался за оглобли и толкал тележку дальше, а воробьи, как он, вставшие рано, и такие же бедняки, как он, искали себе пропитания на мостовой перед ним и вспархивали стайкой, заслышав знакомый крик: «Капуста, репа, морковь!» Подошедшая старушка-хозяйка сказала ему, перебирая сельдерей:
– Что с вами было, папаша Кренкебиль? Вот уже три недели, как вас не видать. Вы были больны? Вы даже побледнели.
– Вот я вам расскажу, госпожа Майош, жилось-то мне отлично…
Ничего не изменилось в его жизни, разве что он стал чаще, чем обычно, заглядывать в кабачок, так как ему казалось, будто пришел праздник и он обзавелся покровителями. В свою каморку он стал возвращаться немного навеселе. Растянувшись на кровати, он натягивал на себя мешки, которые ему одалживал торговец каштанами с ближнего угла, – они ему служили одеялом, – и думал: «На тюрьму нечего жаловаться, там есть все, что тебе нужно. Но дома все-таки лучше».
Его довольство длилось недолго. Он вскоре заметил, что покупательницы посматривают на него косо.
– Вот хороший сельдерей, госпожа Куэнтро!
– Мне ничего не нужно.
– Как это вам ничего не нужно? Не живете же вы одним воздухом?
