Подожди до весны, Бандини - Фанте Джон (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
– Ты ее недавно видела?
– Недавно – нет.
– А в последний раз когда?
– Некоторое время назад.
– Когда, тупица?
– На Новый год. – Герти надменно улыбнулась.
– Она что, школу бросила? В другую перешла?
– Не думаю.
– Почему ты такая тупая?
– А тебе не нравится?
– А ты как думаешь?
– Тогда, пожалуйста, и не разговаривай со мной, Артуро Бандини, потому что я точно с тобой говорить не хочу.
Чокнутая. Весь день насмарку. Все эти годы они с Розой учились в одном классе. Уже два года он в нее влюблен; день за днем, семь с половиной лет Роза в одном с ним классе – а теперь ее парта пуста. Единственное в целом мире, что ему дорого после бейсбола, – и пропала, один пустой воздух на том месте, что когда-то цвело ее черными волосами. Только воздух да маленькая красная парта, подернутая тонким слоем пыли.
Голос сестры Марии-Селии стал скрипуч и невыносим. Урок геометрии перетек в правописание. Он извлек свой «Сполдингский ежегодник организованного бейсбола» и зачитался показателями общего уровня и игры Уолли Эмеса, третьего базового «Толедских Квочек», что стоят наверху, во Всеамериканской ассоциации.
Агнес Хобсон, эта фуфловая дурища, которая вечно жрет яблоки кривыми передними зубами, скрепленными медной проволокой, читала вслух из «Хозяйки озера» сэра Вальтера Скотта.
Ф-фу, какая чушь. Чтобы отогнать скуку, он вычислил средний пожизненный уровень Уолли Эмеса и сравнил его с Ником Каллопом, могучим тараном «Атлантских Взломщиков» в самом низу Южной ассоциации. Средний уровень Каллопа после часа сложных математических вычислений распределился по пяти страницам и оказался на десять пунктов выше, чем у Уолли Эмеса.
Он вздохнул с удовольствием. Что-то в имени этом, Ник Каллоп – хлопок и галоп его, – нравилось ему больше, чем прозаическое Уолли Эмес. Закончилось все ненавистью к Эмесу, и он задумался о Каллопе – как тот выглядит, о чем разговаривает, как бы он поступил, если бы Артуро в письме попросил у него автограф. День тянулся утомительно. Ляжки ныли, а глаза сонно слезились. Он зевал и морщился абсолютно на все, что талдычила сестра Селия. Весь день он горько жалел о том, чего не сделал, о соблазнах, против которых устоял на каникулах, – они уже прошли и больше никогда не вернутся.
Глубокие дни, печальные дни.
На следующее утро он пришел вовремя, соразмерив свой приход в школу со звонком – ноги его как раз переступили парадный порог. Он поскакал наверх по лестнице и, еще не видя ничего сквозь стену раздевалки, уже смотрел в сторону Розиной парты. За партой никого не было. Сестра Мария-Селия начала перекличку.
Пэйн. Здесь.
Пенайл. Здесь.
Пинелли.
Тишина.
Он смотрел, как монахиня выводит крестик в журнале. Потом сунула журнал в ящик стола и подняла всех к утренней молитве. Снова мучения.
– Откройте свои учебники геометрии. Иди в озере утопись, подумал он.
– Пссссст, Герти. Розу видела?
– Нет.
– Она в городе?
– Откуда я знаю?
– Она же твоя подруга. Почему не узнаешь?
– Может, и узнаю. А может, и нет.
– Умница.
– А тебе что, не нравится?
– Я б тебе твою резинку в глотку забил.
– Ишь ты какой выискался!
В полдень он прогулялся до бейсбольного поля. Снега не было с Рождества. Солнце сияло яростно, желтело в небе от злости, мстило гористому миру, который спал и мерз, пока светила не было. Комки снега плюхались с обнаженных тополей вокруг поля, валились на землю и задерживались там еще на мгновение, пока эта желтая пасть не слизывала их в небытие. Из земли сочился пар, какая-то туманная гадость выдавливалась и уползала прочь. На Западе штормовые тучи галопом уносились вдаль, беспорядочно отступая, бросив свои нападки на горы, и эти огромные невинные пики благодарно воздевали вытянутые губы к солнцу.
Сегодня тепло, но для бейсбола слишком сыро. Ноги утонули в черной вздыхавшей грязи возле коробки подающего. Завтра, наверное. Или послезавтра. Где же Роза? Он привалился плечом к одному из тополей. Это земля Розы. Это ее дерево. Потому что ты смотрела на него, потому что, быть может, даже касалась его. А вон то – Розины горы, и она, наверное, смотрит на них сейчас. Все, на что бы она ни взглянула, становилось ее, и на что бы ни посмотрел он, становилось ее же.
После школы он прошел мимо ее дома, шагая по другой стороне улицы. Мимо на велике проехал Кляча Уильямс, развозчик «Денвер Пост», как бы между прочим забрасывая вечерние газеты на каждое крыльцо по пути. Артуро свистнул и догнал его.
– Розу Пинелли знаешь?
Кляча пустил по снегу длинную струю табачной жвачки:
– Эту айтальянскую дамочку через три дома? Конечно, знаю, а чё?
– Ты ее давно видел?
– Ага.
– А когда, Кляча?
Кляча перегнулся через руль, вытер пот с лица, снова харкнул табаком и погрузился в тщательные вычисления. Артуро терпеливо стоял рядом, надеясь на хорошие новости.
– Последний раз я видел ее три года назад, – наконец изрек Кляча. – А чё?
– Ничего, – ответил Артуро. – Расслабься.
Три года назад! Вот дурень-то, сказал так, будто это никакого значения не имеет.
Глубокие дни, печальные дни.
Дома – хаос. Возвращаясь из школы, они видели, что передняя дверь открыта, по дому полноправно гуляет холодный вечерний воздух. Печи остыли, пепел аж высыпается из поддувал. Где она? И они пускались на поиски. Она никогда далеко от дома не уходила – то пряталась в старом каменном амбаре на пастбище, сидела на ящике или опиралась о стену, а губы шевелились. Однажды они искали ее после заката, долго, обшарили весь район, заглядывали в сараи и амбары, пытались читать следы на берегах маленького ручейка, который за одну ночь разбух до бурого матерщинника, что в реве своего презрения пожирал пласты земли с росшими на них деревьями. Они стояли на берегу и смотрели на рычащий поток. Не разговаривали. Потом рассредоточились и пошли искать снова, вверх и вниз по течению. Через час вернулись в дом. Артуро развел огонь. Август и Федерико сгрудились вокруг печки.
– Она уже скоро будет дома.
– Конечно.
– Может, она в церковь пошла.
– Может.
И тут у себя под ногами они услышали. Там ее и нашли – в погребе, на коленях над тем бочонком, который Папа поклялся не открывать, пока вину не исполнится десять лет. Она не обратила ни малейшего внимания на их уговоры. Холодно глянула на слезы в глазах Августа. Они поняли, что не имеют для нее никакого значения. Артуро нежно взял ее за руку, чтобы помочь подняться на ноги. Тыльной стороной руки она быстро шлепнула его по лицу. Глупо. Он рассмеялся, чуть-чуть натужно, поглаживая рукой покрасневшую щеку.
– Оставьте ее в покое, – сказал он им. – Она хочет побыть одна.
Он велел Федерико принести ей одеяло. Тот стянул одно с кровати, спустился в погреб, подошел к ней и набросил ей на плечи. Она встала, одеяло сползло и накрыло ей ноги. Делать больше нечего. Они поднялись наверх и стали ждать.
Прошло много времени, и она появилась. Они сидели на кухне вокруг стола, перебирая учебники, изо всех сил изображая прилежание, стараясь выглядеть послушными детьми. Они увидели ее пурпурные губы. Услышали серый голос:
– Вы поужинали?
Конечно, поужинали. Роскошный ужин у них получился. Сами приготовили.
– Что вы ели?
Они боялись ответить. Пока Артуро не осмелился:
– Хлеб с маслом.
– У нас нет масла, – сказала она. – В этом доме нет масла уже три недели.
От этого Федерико расплакался.
Утром, когда они уходили в школу, она еще спала. Август хотел зайти к ней и поцеловать на прощанье… Федерико – тоже. Им хотелось сказать ей что-нибудь про свои школьные обеды, но она спала, эта чужая женщина, которой они больше не нравились.
– Лучше оставьте ее в покое.
Они вздохнули и вышли из дому. В школу. Август и Федерико – вместе, а немного погодя – Артуро, чуть-чуть пригасив огонь в печке и оглядевшись напоследок. Разбудить ее? Нет, пускай уж спит. Он налил воды в стакан и поставил ей на тумбочку у изголовья. Затем – в школу, на цыпочках.
