Январские ночи - Овалов Лев Сергеевич (читать книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Костеловской не оказалось ни дома, ни в райкоме.
— Где же искать Марию Михайловну?
— Если не ошибаюсь, — ответил в райкоме вежливый девичий голосок, — она или на Трехгорке или же вместе с рабочими Трехгорки отправилась в Московский Совет.
Землячка заторопилась вместе с Наумовым на Тверскую.
На улице кое-где слабо светятся уличные фонари. Тихо, как перед грозой. Безлюдье. Лишь изредка, как призрачная тень, мелькнет торопливый прохожий. Темно и таинственно в Александровском саду. Сереют неподвижные здания. Осталась позади темная глыба Манежа. Москва точно вымерла. Только на углах Тверской мерцают голубым призрачным светом газовые фонари…
Тихо. Нигде никого. Впрочем, обстрелять могут из любого подъезда. Бродячие патрули юнкеров переходят из дома в дом. Поди разбери, где они сейчас прячутся.
Торопится Землячка, торопится ее спутник.
Вот он, генерал-губернаторский дом. За окнами слабый свет — там не спят, там-то жизнь идет полным ходом.
Показали часовому у входа свои удостоверения и — вверх по лестнице.
Здесь опять пост.
— Заседание закрытое, товарищ…
Землячка помахала перед носом сурового молодого человека своим мандатом.
— Я член Московского комитета!
Еще один молодой человек преградил ей дорогу у самой двери в зал, где заседал Военно-революционный комитет.
Но не успела Землячка протянуть руку к двери, как услышала за своей спиной низкий грудной голос:
— А ну, деточка…
Так и есть, Мария Михайловна Костеловская собственной персоной.
Полная представительная дама, она важно проплыла и мимо Землячки, и мимо охранявшего вход молодого человека, толкнула дверь и вошла в зал, на ходу приглашая Землячку:
— Заходите, заходите, Розалия Самойловна.
В зале находились Ломов, Муралов, Усиевич, Владимирский, Розенгольц, Ведерников, Штернберг… Меньшевиков среди них уже не было; их поначалу ввели и состав ревкома, но вскоре они из него вышли.
«Тем лучше, — подумала Землячка, — значит, можно говорить начистоту».
Тускло мерцала под потолком хрустальная люстра. Члены ревкома расположились вдоль большого продолговатого стола, и тут же, опираясь на угол стола, сидел председатель Рогожского ревкома Прямиков.
Землячка с облегчением подумала, что вместе с Прямиковым им легче будет выступать от своего района.
На председательском месте, утонув в кресле, сидел Смидович, понурый, усталый и как будто даже испуганный. Не очень-то приветливо посмотрел он на вошедших.
— Ну что ж, товарищи, раз уж пришли… — негромко и как бы нехотя произнес Смидович и, мирясь с неизбежностью, не договорил фразы.
Между окон стояли и сидели на подоконниках представители районных ревкомов. Землячка сквозь сумрак вглядывалась в лица. Их было не так-то много, партийных работников, пришедших сюда со всей Москвы. Позади Прямикова стоял неподвижный Калнин, а чуть подальше, у окна, Мальков…
Все-таки здесь было на кого опереться!
Неспокойно на сердце у Землячки. Смидович боится решительных действий. Не зря же он вместе с Рыковым и Каменевым выступал в апреле на Всероссийской конференции партии против ленинского лозунга передачи власти Советам. Смидович считал ошибочной установку на переход к решительным действиям. Как заладил, так и твердит до сих пор, что сил мало, что солдаты не выступят, что передышка выгодна…
Землячка опровергла тогда на конференции Смидовича, письменно заявила от имени десяти делегатов-москвичей, что Смидович плохо осведомлен о настроении московских рабочих.
— Я все время среди рабочих, — говорила Землячка. — Ленинский лозунг получил полную поддержку на всех рабочих собраниях!
Какой-то товарищ в шинели железнодорожника, сидевший у самой двери, поднялся, выдвинув свой стул вперед.
— Садитесь, товарищ Землячка.
— Да, да, садитесь, — примирительно пригласил ее вслед за железнодорожником и Смидович. — Вы вовремя пришли, Розалия Самойловна, мы только что предоставили слово товарищу Прямикову, будем слушать доклад Рогожского района.
Прямиков оглянулся на Землячку, и тут же к ней приблизился Мальков.
— Рогожский ревком в полном составе, — без тени улыбки констатировал Владимирский.
— Мне много докладывать не придется, — сказал Прямиков. — У нас в районе узнали о подписании мирного договора с юнкерами. Нет, товарищи, так дело не пойдет. Рабочие нашего района поручили передать Военно-революционному комитету, что они не согласны на условия договора. Рабочие и солдаты не позволят выпустить из Кремля юнкеров в белых перчатках. Мы облекли вас доверием, а вы гарантируете юнкерам жизнь и свободу с оружием в руках? Нет, товарищи, вы должны подчиниться голосу тех, кого вы взялись вести…
Тут вмешалась Костеловская, протянула перед собой руку, впрочем, ни на кого прямо не указывая.
— Соглашатели развратили центр, — промолвила она с необычной для нее резкостью. — Я имею в виду соглашателей в нашей собственной среде. Хватит говорить о грядущем социализме, пора его творить. Если вы не измените позицию, вы будете сметены районами…
— Вы ничего не понимаете, — перебил ее Владимирский, дергая себя за бородку. — Вы не поняли самого главного, власть в наших руках, нам не страшны юнкера.
— А вы знаете, что делали юнкера с пленными рабочими? — закричал кто-то, отделившись от стены и выступая вперед. — Превратили «Прагу» в тюрьму. Били по щекам, издевались! Пришли в подвал и бросили арестованным груду обглоданных костей. Как собакам. Так и сказали: нате, собаки, жрите.
Тут к оратору, говорившему о поведении юнкеров, приблизился человек в военной форме, с темными полосами на плечах, оставшимися от снятых погон.
— Я офицер, из Городского района, — сказал человек в военной форме. — Кремлевский гарнизон должен быть предан военно-революционному суду. Вы все боитесь столкновения, боитесь применить оружие, а юнкера расстреливают солдат у Кремлевской стены. Слишком низко они себя ведут, чтобы с ними о чем-то договариваться!
Смидович карандашом постучал о стакан, тоненький дребезжащий звук остановил говорившего.
— Подождите, товарищ, так нельзя, — прервал его Смидович. — Не поддавайтесь страстям, мы должны мыслить государственно. Зачем нам лишнее кровопролитие? Меньшевики и объединенцы готовы вступить с нами в коалицию. Не надо обострять борьбу, мир с юнкерами уже подписан.
Землячка выпрямилась и встала прямо против Смидовича.
Вот когда пришло время проявить всю свою бескомпромиссность. Никогда в жизни не ощущала она так свою ответственность перед партией, как в эту ноябрьскую ночь. Ах, как обманчива ночная тишина! Громадный город распростерся за окнами. Ночь, тишина, мрак… Но город не спит. Это ощущают все, кто находится в зале. Город ждет. Ждут те, кто засел в Кремле, в Александровском училище, в «Праге», в подвалах и на чердаках многоэтажных каменных домов. Ждут проявления слабости, колебаний, уступок. Ждут рабочие. Ждут указаний своей партии. Ждут, когда большевики поведут московских пролетариев в последний и решительный бой.
У каждого человека наступает в жизни момент наивысшего подъема, когда он получает возможность проявить себя наиболее полно и совершенно…
Вспоминая впоследствии об этом заседании Московского ревкома, Землячка считала, что именно в эту ноябрьскую ночь ее жизнь достигла наивысшей кульминации. Долгие годы учения, книги, Чернышевский, Маркс, Ленин, страдания народа и осознание своей сопричастности с народом, революционная деятельность, признание Ленина вождем и бескомпромиссная борьба под его знаменем — все это должно было проявиться в решающий момент, все, все, что было до этого, сконденсировалось и выплеснулось в этот момент, вот когда она каждым своим нервом, каждой клеточкой своего мозга почувствовала себя большевичкой!
— Прошу слова, — сказала она, — Петр Гермогенович, я настаиваю, чтобы вы немедленно дали мне слово… Мы проигрываем в глазах масс и проиграем еще. Да, Петр Гермогенович, проигрываем! Я решительно выступаю против позиции Смидовича, Каменева и Рыкова, я против какой-либо коалиции с буржуазными организациями. В первую очередь мы проигрываем благодаря Смидовичу, и я считаю, что Смидовича надо расстрелять. Ваш договор — бумажонка! Где же власть Советов? Вы не в силах понять исторический момент. Вы забыли указание Ленина: нельзя играть с восстанием! Перед нами один выход — отменить эту бумажонку, а если комитет этого не понимает, то арестовать и весь комитет. Наши массы организованы, и мы выступим против юнкеров вопреки вашим указаниям!
