Сон в начале тумана - Рытхэу Юрий Сергеевич (электронные книги без регистрации TXT) 📗
— А чья вина — твоя или ее?
— Вины никакой нет, — отвечает Джон. — Пыльмау согласна… По правде говоря, мы уже с ней живем, как муж с женой, еще с того дня, как мы вернулись с Берингова пролива. Спим в одном пологе, на одной постели…
— Ну! — нетерпеливо прерывает его Армоль. — А дальше?
— А дальше вот что: говорит она, что у нас будет ребенок. Я, конечно, очень рад, но ребенку нужен отец, а Пыльмау — настоящий муж.
— Ничего я не понимаю, — говорит Армоль, обращаясь к Орво.
— Я тоже, — пожимает плечами Орво и спрашивает Джона:
— Ребенок, который будет, — твой?
— А чей же еще? Конечно, мой. Тут уж и сомневаться нечего, — отвечает Джон.
— Какая же еще женитьба тебе нужна, когда ты и так уже женат, — разводит руками Орво.
— Вы меня, видно, не так поняли, — смущенно говорит Джон. — Дело в том, что у белых людей мужчина и женщина считаются женатыми лишь тогда, когда они предстают перед священником…
— Священник — это у белых людей шаман, который может общаться с богом, — поясняет Армолю Орво.
— Или если они записываются в особую книгу у самого главного человека в селении, — говорит Джон, — это считается за самое важное.
— Не знаю, не понимаю, — мотает головой Армоль. — Мне в женитьбе важно совсем другое. То, отчего дети бывают. Я так думаю, Сон, ты давно женат на Пыльмау, еще с того дня, как мы вернулись с Берингова пролива, если я тебя верно понял. А то, что у нас нет человека, который может общаться с богом белых людей, и книги, и даже главного человека в селении, — тут уж мы тебе никак не поможем.
— Сон, если ты решил жить по нашим обычаям, такты уже женился, — заключает Орво. — Больше ничего не надо.
— Правда? — обрадованно восклицает Джон.
— А как же иначе? — отвечает Орво.
— Значит, я могу называть Пыльмау своей женой?
— Давно можешь, — говорит Армоль и сам наливает в чашки водку.
Джон показал подарки, присланные русским капитаном. Орво и Армоль одобрили, как Джон разделил их. Посудив-порядив, ткань решили отдать в семью Гувата, который долго болел.
Три матросские фланелевые рубахи Орво посоветовал Джону оставить себе, однако Джон с этим не согласился и подарил их Тнарату, Орво и Армолю.
— Все нужное, — сокрушенно произнес Орво, оглядывая подарки. — Нам надо и подвесной мотор, и новые винчестеры, патроны. Хорошо бы достать и деревянный вельбот. Очень хорошо на нем во льдах плавать. Но стоит дорого. Наверное, надо три двадцатки моржовых клыков или ус с целого кита отдать… — Он обратился к Армолю: — А ты вот говоришь, что можно обойтись безо всего этого и жить по древним правилам и со старинными орудиями. Согласился бы ты сегодня выйти в море с одним копьем или луком со стрелами?
— Будем надеяться, что сумеем купить и вельбот, и подвесной мотор, — сказал Джон и спросил Орво: — А платят чукчи какую-нибудь дань русскому правительству?
— Кто хочет, тот и платит, — небрежно ответил Орво.
— Как? — не понял Джон.
— По доброй воле у нас платят дань, — пояснил Орво. — Это как бы подарок Солнечному Владыке — Русскому царю.
— Очень интересно! — удивленно произнес Джон.
— Ничего интересного, — заметил Орво. — Отдают всякую дрянь, ненужную в хозяйстве.
Когда разносили подарки, в каждой яранге Орво, Армоля и Джона встречали с радостью и старались угостить. Люди жили по-разному. Были и вовсе бедняки, У которых покрышки яранг были рваные, а пологи представляли собой полусгнившие лохмотья оленьих шкур.
В одной яранге жили два старика. Полуослепшие и грязные, они ползали в зловонном и грязном чоттагине. Посреди стояла деревянная лохань, из которой одновременно ели собаки и старики.
Вопросительно взглянув на Орво, Джон заметил смущение на его лице и спросил:
— Разве нет никого, кто бы мог помочь этим несчастным?
— У них нет родни, — сказал Орво. — Сердобольные люди приносят им еду, иногда прибирают в яранге.
Уже на улице, по дороге в другую ярангу, Орво сказал:
— Им давно надо уходить за облака. У нас такой обычай: если человек уже не может прокормить себя или начинает приносить меньше, чем стоит его жизнь, он по своей доброй воле уходит за облака. Но у Мутчина и Эленеут вышло так, что сыновья их, которые могли помочь им уйти в другой мир, уже умерли. Теперь некому совершить обряд, и старики будут маяться, пока не угаснут.
— Как жестока жизнь! — не сдержался Джон.
— Да, — согласился Орво. — Не повезло старикам. Были бы живы сыновья, они бы не мучились и уже жили в ином мире.
Снег выпал неожиданно. Три дня кряду лил беспрерывный мелкий дождик, а в одно утро вдруг превратился в снегопад. Сначала снежинки таяли на черной земле, но их было так много, что к полудню земля была покрыта пушистым снежным ковром, и Энмын с побелевшими ярангами и холмиками мясных ям неожиданно обрел праздничный веселый облик.
Ранним утром Яко разбил ковшиком лед в ведре и удивленно произнес:
— Затвердела вода!
А отяжелевшая Пыльмау сказала:
— Зима пришла.
По первому снегу Джон начал учиться управлять упряжкой. За лето собаки разжирели и обленились. Некоторые вообще забыли дорогу к дому, и их приходилось разыскивать по всему селению. Дело осложнялось еще и тем, что Джон их не знал «в лицо», и Пыльмау бегала вместе с ним в поисках.
Когда наконец упряжка была собрана и запряжена, Джон уселся на нарту и храбро крикнул:
— Гу!
Нарта не двинулась с места. Собаки продолжали обнюхивать друг друга, не выразив никакого желания повиноваться команде. Повторив несколько раз «гу», Джон разразился потоком ругательств. Вожак медленно обернулся и как бы с укоризной посмотрел на незнакомого каюра. Пришлось позвать Пыльмау. Она что-то сказала собакам, а потом спокойно и деловито произнесла:
— Гу!
Джон едва успел прыгнуть на нарту. Сделав круг по лагуне и освоив команды «кх-кх» и «поть-поть» — направо и налево, — он направил нарту к яранге. Притормозив и произнеся протяжное: «Гэ-э-э!» — Джон крепко вбил остол в еще неокрепший снег и спросил Пыльмау:
— Что же ты сказала собакам такое, что они сразу же пошли?
— Да ничего такого, — ответила Пыльмау. — Сказала, чтобы слушались тебя, потому что теперь ты им хозяин.
— И все? — с недоверием спросил Джон.
— А что еще им говорить? Теперь они знают, что делать.
Однако на деле оказалось далеко не так. Упряжка упорно не двигалась с места, а вожак выражал полное безразличие к командам Джона. Это была большая лохматая собака с умным задумчивым взглядом. Во взгляде ее было столько презрения к Джону, что он наконец-то не выдержал, схватил бич и дважды огрел собаку. Уселся на нарту и сердито крикнул: «Гу!»
Вожак оглянулся, но пошел.
К вечеру, измученный больше собак, Джон ввалился в ярангу и торжествующе заявил жене:
— Мау! Я все же заставил их слушаться. Они меня признали своим хозяином.
— Иначе и не могло быть, — сказала Пыльмау, — ведь я им об этом сказала.
В осенние ненастные дни Джон перестроил ярангу. Иногда ему помогали Орво, Армоль и Тнарат. Сейчас это было странное, но удобное жилище. Джон не слепо копировал ярангу Карпентера из Кэнискуна. Карпентер не держал собачью упряжку, а Джону она была нужна, поэтому он расширил чоттагин и разделил его на две половинки: одна — для людей, другая — для собак. Эти половинки отделялись одна от другой невысокой перегородкой, похожей на забор. В предназначенной для людей части стоял грубо сколоченный стол с таким же неказистым табуретом, большой ящик, прислоненный к стене, — шкаф, полки, привязанные к стене обрывками лахтачьего ремня. Каморку свою Джон тоже расширил раза в два. Теперь она превратилась в настоящую комнатку с широкой постелью, устланной отборными белыми оленьими шкурами. Труднее было с отоплением. Пришлось поставить в комнату обыкновенные каменные жирники. Правда, этим достигались сразу же обе цели — отопление и освещение.
