Сон в начале тумана - Рытхэу Юрий Сергеевич (электронные книги без регистрации TXT) 📗
Армоль, не слушая, продолжает:
— Пусть так, но я о наших людях забочусь. Мне дела нет до Сона и его соплеменников. Есть они — хорошо, нету их — обойдемся и без них! Веками жили!
— Жили — это верно, — соглашался Орво. — Но сегодня мы живем не так, как вчера, а завтра будем жить совсем иначе, чем сегодня. И мне кажется, что за последние годы даже дни укорачиваются… Нам, людям, которые живут вдалеке от больших народов и их дорог, тоже надо поспевать за временем… И еще тебе скажу, Армоль: человек всегда есть человек, какими бы дикими ни казались другим его обычаи и привычки, каким бы непривычным ни был его вид. Не смотри на внешность человека, гляди в глубину его глаз и чувствуй его сердце — там его суть.
— Ты защищаешь его, потому что сам жил среди белых людей и набрался всякой дряни от них, — говорит Армоль. — Я не хочу тебя обидеть, Орво. Но когда собака побудет в волчьей стае, а потом вернется к человеку, то бывает, что она нет-нет да и завоет по-волчьи… Я знаю, ты надеешься, что Сон станет таким же луоравэтльан, как и мы. Но слушай! Позавчера он получил столько подарков от своих соплеменников, сколько нам с тобой даже не снится, когда наши яранги бывают увешаны песцовыми шкурками. Поделился он с тобой хоть щепоткой табаку? Дал твоему внуку кусок сахару? Или подарил старухе твоей лоскут красной ткани? Если он не соблюдает главной заповеди — делись всем, что у тебя есть, — он не наш!
— Даже собаке научиться выть по-волчьи нужен срок, а Сон — человек, — убежденно возражает Орво. — Он пришел из того мира, где не любят делиться друг с другом. Там все наоборот: каждый старается отнять даже последнее у другого. Как же ты хочешь, чтобы он сразу же перенял наши привычки?.. Вот ты говоришь, что тебе не по сердцу, когда он смотрит, как мы совершаем наши обряды. А подумал ты о том, как ему самому трудно переломить себя, переделать всю свою жизнь заново и отказаться от того, что ему дорого. Мы еще не знаем, чем пожертвовал Сон, чтобы помочь Пыльмау и маленькому Яко.
— Очень-то нам нужна его помощь, — ворчит Армоль. — Обошлись бы и без него.
Приставив к глазу лезвие, Орво любуется на свою работу и делает знак Армолю, чтобы тот взял из кадки кожу. Но Армоль даже не шевелится. Он смотрит куда-то за спину старика и с раскрытым ртом за кем-то следит. Орво оборачивается и видит идущего к ним Джона.
— Ковыляет к нам, — цедит сквозь зубы Армоль. — Сытая рожа так и сияет: накурился и напился крепкого сладкого чая.
— Перестань! — прикрикивает на него Орво.
— Етти! — весело здоровается Джон.
— Етти! — бросает Армоль, глядя куда-то в сторону.
— Етти, етти, — ласково произносит Орво и замечает: — Сон, сколько раз я тебе говорил: «етти» говорит не тот, кто приходит, а тог, кто встречает. Такой у нас обычай. Чужака сразу же видно, если он торопится сказать «етти».
— Так он и есть чужак, — с кривой усмешкой замечает Армоль.
Джон усаживается на камень и достает несколько листьев табаку.
— Закурим, — предлагает.
Орво с готовностью вынимает свою трубочку, сделанную из моржового бивня с головкой из срезанного винчестерного патрона. Армоль свертывает жвачку и осторожно кладет за щеку. Он с интересом смотрит, как Джон зажигает спичку.
— Эти зажигательные палочки ловко белые люди придумали, — уважительно произносит он, бережно беря коробок в руки.
— Вы знаете, — говорит Джон, — что мне подарили много разных вещей. Но я живу с вами, и все, что прислал мне капитан русского парохода, принадлежит поровну всем энмынцам.
Джон достает листок бумаги, густо исписанный с обеих сторон.
— В Энмыне живет четыре раза по двадцать и еще семь человек в двенадцати ярангах, — Джон прочитывает имена глав семей. Некоторые имена он произносит неправильно, и Орво поправляет его. — Всю муку, сахар, чай и табак я разделил на четыре двадцатки и семь долей и разложил на двенадцать кучек. Теперь я спрашиваю вас: верно ли я поступил?
Армоль не сводит глаз с бумаги. Дрожащим от волнения голосом он спрашивает, показывая на листок:
— И мое имя тут записано?
— Да, — отвечает Джон, ищет глазами, замечает ногтем и показывает: — Вот Армоль. Женат, двое детей, старуха мать, всего пять долей.
— Но как ты все это узнал? — удивляется Армоль.
— Пыльмау мне помогала.
— Женщину-то ни к чему было брать в помощницы. Позвал бы меня, — говорит Армоль и сплевывает густую табачную коричневую слюну.
— В следующий раз непременно позову тебя, — обещает Джон и продолжает: — Но материю и другие вещи мы не стали резать: очень маленькие лоскутки получаются. Может быть, будет лучше, если мы вместе решим, кому больше всех нужна новая камлейка? Тому и дадим целиком, чтобы не резать.
— Верно говоришь, — замечает Орво.
— Тогда пойдем к нам в ярангу, посмотрим, что кому отдать, — предлагает Джон.
— Ладно, — соглашается Орво и спрашивает: — А можно помыть нам руки в твоей моечной лоханке? А то они у нас больно грязные.
— Конечно, — отвечает Джон. — У меня теперь даже мыло есть!
Пыльмау уже приготовила чайник, и на низеньком столике, придвинутом к бревну-изголовью, стоят кружки и чашки. На большом деревянном блюде горкой сложены только что испеченные на нерпичьем жиру лепешки.
Джон наливает в умывальник воды и подает Армолю кусок мыла. Кусок белого, никогда доселе не виданного вещества скользит в руках, и Армоль хихикает так, словно его кто-то щекочет:
— Как живой! Убежать хочет! Не привык еще к чукотским рукам. Дикий…
Под руководством Орво он намыливает руки и усердно трет их.
Старик советует заодно вымыть и лицо.
— А белый зверек не укусит? — спрашивает Армоль, показывая на мыло.
— Сначала сделай пену на ладонях, намажь лицо, потри и смой, — говорит Орво.
Армоль делает все так, как сказал старик. Аккуратно размазав мыльную пену по лицу, он вдруг испускает истошный крик:
— И-и-и! Кусается! В глаза вцепился!
Армоль мечется по чоттагину, сбивая расставленные китовые позвонки и натыкаясь на столбы, держащие свод яранги.
— И-и! — кричит он. — Глаза ест!
Орво ловит Армоля и силой подводит обратно к умывальнику.
— Смой как следует пену — все пройдет! — говорит он. — Промой глаза хорошенько.
Пока Армоль носился по яранге, Пыльмау звонко хохотала. Не удержались от смеха и Джон, и Орво.
Когда Армоль смыл мыло и резь в глазах утихла, он обрел былую самоуверенность и сердито огляделся.
— Что смеешься! — ворчит он на Пыльмау. — Тебя бы так!
— И у меня такое было, пока Сон не научил, — дружелюбно отвечает Пыльмау.
Мужчины усаживаются за коротконогий столик, и Джон предлагает:
— Может быть, сначала выпьем дурной веселящей воды?
Армоль и Орво переглядываются.
— Пропустить немного можно, — решает Орво.
Пыльмау приносит бутылку, и Джон разливает водку по чашкам.
— Мау, можешь выпить с нами? — Джон протягивает ей чашку.
— Не буду, — качает она головой. — Вы пейте, а я не стану мешать мужскому разговору.
Пыльмау уходит, и в чоттагине остаются одни мужчины.
Джон хозяйничает за столом, разливает чай, предлагает гостям отведать лепешки на нерпичьем жиру. Вытянув губы трубочкой, гости с шумом пьют чай. Выждав некоторое время, Джон обращается к ним:
— Друзья, я бы хотел посоветоваться с вами…
— Мы слушаем тебя, Сон, — отвечает Орво.
— Я хочу жениться на Пыльмау…
Удивленные таким заявлением, Орво и Армоль словно по команде ставят чашки на столик.
— Да, я хочу жениться на Пыльмау и усыновить Яко, — продолжает Джон, — но не знаю, как это сделать…
Армоль и Орво недоуменно переглядываются. Армоль, заикаясь от смущения, спрашивает:
— Ты что же, хочешь, чтобы мы тебя научили, как это сделать?
— Вот именно! — восклицает Джон, обрадованный тем, что его так легко и быстро поняли.
— Я тебя уважаю, Сон, — растерянно говорит Орво, — но я уже не гожусь, разве вот Армоль сможет.
Армоль растерянно смотрит на Джона и напрямик спрашивает:
