Стоик - Драйзер Теодор (книги .txt) 📗
— На вашем месте, Хэтти, я бы не стал ни о чем беспокоиться. Мы с Беви отлично понимаем друг друга. И я думаю, что и себя она хорошо знает. Она умница, красавица, и я люблю ее. Если даже с нами и случится какая-нибудь неприятность, мы сумеем выпутаться. Приободритесь, Хэтти, все будет хорошо. Я, вероятно, буду очень занят и, пожалуй, не сумею приезжать к вам так часто, как мне этого бы хотелось. Но помните, что я всегда начеку. И она тоже. И вам нечего беспокоиться.
— Да я вовсе и не беспокоюсь, Фрэнк! — сказала миссис Картер почти извиняющимся тоном. — Конечно, я знаю, Беви — девушка решительная, находчивая, и я знаю, как вы заботитесь о ней. И я надеюсь, что все сложится так, как вам хочется. Она, правда, очень подходит вам, Фрэнк. Такая талантливая, обаятельная. Жаль, вы не видели, как она прекрасно держала себя на пароходе!. Как она всех умеет обворожить и в то же время держит себя с таким достоинством, с таким тактом. Вы у нас еще побудете? Я очень рада. Мне что-то нездоровится, но мы еще с вами увидимся попозже.
Она проводила его до дверей с видом хозяйки, которая провожает важного гостя — таким он, в сущности, и был в ее глазах. Когда он вышел и закрыл за собой дверь, она подошла к зеркалу и, грустно поглядев на себя, чуть-чуть подрумянила щеки — на случай, если заглянет Беренис, — потом открыла чемодан, достала бутылку с бренди и налила себе стаканчик.
25
В конце недели, в субботу, супруги Каупервуд приехали в гости к лорду Хэддонфилду, в его замок в Бэритон-Мэнор. Это было внушительное, массивное здание английской архитектуры XVI века, высившееся посреди обширного, прекрасно сохранившегося наследственного поместья, на юго-востоке Хардаун-Хис. С северо-запада к нему примыкала открытая, похожая на безбрежное море равнина, густо поросшая вереском. Эти простирающиеся на много миль, волнующиеся на ветру зеленые заросли пережили немало столетий, с ними не мог справиться ни плуг, ни сеятель, ни строитель. Их главная ценность как для богача, так и для бедняка заключалась в изобилии зайцев, оленей и прочей дичи. Это было излюбленное место охоты; сюда приезжали шумные компании с доезжачими в красных фраках, с гончими и борзыми. На юго-западе, куда глядел главный фасад замка, раскинулись пашни, покрытые лесами склоны, а посреди них виднелись камышовые крыши небольшого ярмарочного села — Литлбэритон; все вместе производило впечатление радушного сельского приюта.
Хэддонфилд встретил супругов Каупервуд на станции Бэритон. Это был все такой же веселый, несколько циничный джентльмен, каким Каупервуд знал его пять лет тому назад. У него сохранились приятные воспоминания об Америке, и он был очень рад видеть своих заокеанских друзей. По дороге к замку, показывая Эйлин великолепные газоны и тенистые аллеи, он сказал:
— Я опасался, миссис Каупервуд, что наша вересковая равнина покажется вам и вашему супругу унылым зрелищем. Поэтому я распорядился приготовить для вас комнаты с окнами в сад. В гостиной сейчас пьют чай, может быть вы хотите подкрепиться с дороги?
Хотя великолепный нью-йоркский особняк Каупервуда с множеством слуг был намного роскошнее этого замка, а владелец его Хэддонфилд был далеко не так богат, как Каупервуд, Эйлин — по крайней мере в первую минуту — оглядывалась по сторонам с восхищением и завистью. Ах, если бы иметь вот такое поместье и такое солидное положение, и блестящие связи, как у этого человека! Избавиться от необходимости отвоевывать себе место в обществе, жить в полном покое. Но Каупервуд, посматривая кругом с явным удовольствием, не испытывал никакой зависти. Блеск титула, богатство, доставшееся без всяких усилий, нимало не трогали его. Он, Каупервуд, сам создал себе имя и состояние.
Гости лорда Хэддонфилда, съехавшиеся к нему на субботу и воскресенье, представляли собой смешанное, но весьма изысканное общество. Накануне из Лондона приехал сэр Чарльз Стонледж, знаменитый лондонский артист, светило театрального мира, в высшей степени претенциозный и напыщенный субъект, пользующийся всяким случаем поддержать связь со своими аристократическими знакомыми. Он привез с собой артистку мисс Констанс Хэсэуей, которая с успехом выступала в это время в модной пьесе «Чувство».
Резкий контраст этой паре являли собой лорд и леди Эттиндж. Он — крупный акционер в железнодорожных и судоходных компаниях — рослый, цветущий, властного вида мужчина, любитель выпить и, будучи навеселе, склонный грубовато пошутить, тогда как в трезвом состоянии он говорил резко, отрывисто и скорее обрывал, чем поддерживал разговор. Леди Эттиндж, напротив, была особой в высшей степени дипломатичной, и лорд Хэддонфилд, посылая ей приглашение, просил ее на этот раз взять на себя роль хозяйки в его замке. Хорошо изучив привычки и настроения своего супруга, леди Эттиндж относилась к ним весьма терпимо, но при этом отнюдь не поступалась собственной персоной. Это была высокая, могучего сложения дама с румяными щеками, испещренными синими жилками, и с холодными голубыми глазами. Когда-то она была очень привлекательна и недурна собой, как всякая свеженькая девушка в шестнадцать лет, — по-видимому, она и по сию пору не забыла об этом, так же как и лорд Эттиндж. Он в свое время очень усиленно добивался ее руки. У леди Эттиндж было несомненно больше практического понимания жизни, чем у ее супруга. Старший отпрыск старинного богатого рода, лорд Эттиндж ценил титул и наследственные права выше каких бы то ни было личных достижений. Это не мешало ему участвовать весьма успешно в разных коммерческих операциях. Его супруга, не уступая ему знатностью происхождения, отличалась большей проницательностью — она следила за совершающимися на ее глазах переменами и появлением новой денежной знати и искренне восхищалась такими нетитулованными гигантами, как Каупервуд.
Затем здесь были лорд и леди Босвайк, оба молодые, веселые, пользующиеся всеобщей симпатией. Они увлекались всеми видами спорта, посещали бега, скачки, могли составить партию в карты и благодаря своей заразительной веселости и живости были желанными гостями в любом обществе. Они украдкой посмеивались над четой Эттиндж, но, отдавая должное их высокому положению, держали себя с ними как нельзя более любезно.
Весьма важным гостем в глазах Хэддонфилда, а также и супругов Эттиндж, был мистер Эбингтон Скэрр, личность довольно темного происхождения, — ни титула, ни родства, — однако сумевшая создать себе громкое имя в финансовом мире. За четыре года мистер Скэрр нажил изрядный капитал, организовав крупную скотоводческую компанию в Бразилии. Пайщики этой компании уже получали весьма недурные прибыли. Сейчас у него было не менее доходное овцеводческое предприятие в Африке, где благодаря каким-то неслыханным привилегиям, полученным от правительства, и удивительному умению сбивать цены и захватывать рынки, он уже считался без пяти минут миллионером. Ядовитые слухи, ходившие о его рискованных авантюрах, пока что не приобрели сколько-нибудь опасной гласности. Хэддонфилд и даже Эттиндж открыто восхищались его успехами, но благоразумно воздерживались от участия в его делах. Им не раз случалось делать выгодные обороты с акциями компаний Скэрра. Но они всегда старались как можно скорее сбыть их с рук. Сейчас Скэрр затеял совершенно новое предприятие, однако на этот раз ему почему-то не так повезло, как в прежних его авантюрах: он задумал построить новую линию подземной железной дороги на участке Бейкер-стрит — Ватерлоо и сумел получить на это парламентскую лицензию. Поэтому он весьма заинтересовался, когда неожиданно для себя услышал о приезде Каупервуда.
Так как Эйлин очень долго возилась со своим туалетом, стараясь одеться как можно изысканнее, супруги Каупервуд сошли к обеду несколько позже положенного часа. Все гости уже собрались в гостиной, чтобы оттуда проследовать в столовую, и у многих на лицах выражалось явное неудовольствие, что их заставляют ждать. Эттиндж уже решил про себя, что он просто не будет обращать внимания на этих Каупервудов. Но когда они вошли и Хэддонфилд встретил их радостным приветствием, все повернулись в их сторону, все заулыбались, и американские гости сразу завладели вниманием всего общества. Эттиндж, когда их знакомили, медленно поднялся со стула и чопорно поклонился, но при этом не преминул внимательно осмотреть Каупервуда. А леди Эттиндж, которая читала все заметки об американском миллионере, появлявшиеся в английских газетах, тут же решила про себя, что, за исключением ее супруга, Каупервуд несомненно самый выдающийся человек в этом обществе. Она даже простила ему Эйлин — наверно, он женился очень молодым и потом уж ему волей-неволей пришлось примириться с этим неудачным браком.
