Еврейские литературные сказки - Перец Ицхок-Лейбуш (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
И зеленый человек вдоль и поперек вместе с солнцем и травой все углы и межи поля зеленил и озеленял, и только время от времени, час от часу, на им усаженных оглядывался, чтоб узнать, как им там сидится, да приметить, как им сохнется. И так — раз в час, и еще раз, и снова, и так несколько раз, до вечера…
И когда солнце спустилось с небесной в земную глубину, и тот зеленый человек свою дневную работу уже закончил, и все межи оглядел, и уже устал от глядения, тогда он отправился на середину поля, пришел туда и увидел:
Головы у мохв просохли как копны свежего сена, и сырости под ними уже стало меньше, и от голов их тянуло свежим сеном, и выбрал он себе подле них и подле их круга место, опустился — отдохнуть и вместе с сидящими конец дня и вечер скоротать.
А мохвы молчали и дышали вечерней прохладой, дарами поля и земли, и когда зеленый человек повернулся к ним и спросил у них: «Ну что, мохвы, как день прошел?» — они снова промолчали, но в их молчании была теперь удовлетворенность, и в безответности — ответ: большего они не желали…
И зеленый человек тоже был доволен, и от того, что день прошел, и от удовлетворенности прошедшим днем, захотел раскурить свою трубку, но не нашел у себя огня, да и солнце уже зашло, так что не мог он от него раскурить, но он немного подождал, и когда день улегся в поле и укрыл тьмой всю землю, то поднялся и повернулся в ту сторону неба, где увидел вечернюю звезду, золотую и чистую; протянул он к ней руку, и она подала ему на кончике своего пальца голубой огонек, взял он огонек и раскурил от него свою трубку, и после этого осталось у него еще немного огня, и он поднес его к мохвам, к их головам. И так поднося огонь, поджег он каждому мохве его просохшую голову, и все мохвы задымились…
Было тихо, по вечернему, и головы мохв задымились, — которые лишь дымом, а которые кое-где и огнем вспыхивали, и все мохвы дивились на зеленого человека: как он стоял и как спокойно курил свою трубку, и как просто он добыл огонь, и как легко подали ему этот огонь с неба…
И зеленый человек заметил их удивление и улыбнулся, и тогда, когда снова он опустился на землю, повернулся он к мохвам и обратился к ним:
— Я вижу, вы дивитесь, как я достал огонь с неба, и как дружны мы со звездой на небе, и хочу вам это объяснить и разъяснить ясно. И так как вечер обещает быть спокойным, а ночь тихой, и я еще не хочу спать, да и вы, наверное, тоже, вы можете об этом услышать, а я вам расскажу.
И мохвы дымились и были согласны, и зеленый человек рассказал:
В детстве был я в поле слугой, у зелени и трав служил мальчиком на посылках, и ветры, когда им случалось побывать в городах и других грязных местах, летели ко мне, и я поливал им воду на руки…
И любили меня ветры и благоволили ко мне, потому что видели мою к ним детскую привязанность, и они тоже были ко мне привязаны и баловали меня. И всякий раз, возвращать и прилетая издалека, они помнили обо мне и всякий раз по возвращении доставали для меня из-под полы подарки — то одну игрушку, то другую, а когда они ничего не приносили, то чем-нибудь иным, каким-нибудь рассказом одаривали меня.
И любо было мне с каким-нибудь старым ветром, усталым, отлетавшим свое летуном, на целый день, а то и на целую ночь остаться, и у ног его, у дырявых пол его сидеть, и в глаза ему и в рот ему смотреть, слушать, слушать, и дивиться погоням его и приключениям…
И старики не скупились, и делились они со мной как со взрослым, и всякий раз после такого дня или такой ночи, после того, как мы долго сидели на одном месте, и ноги и кости наши затекали от сидения, рассказчик велел мне: пробегись, — чтобы посмотреть, как я вырос, и насколько легко несут меня ноги мои.
И я бегал, и старик следил за мной, щуря свои стариковские глаза, а когда я возвращался и останавливался перед ним, он, всегда улыбаясь и хлопая меня по плечу, нежно смотрел на меня и приговаривал: «Добро! Добро! Когда подрастешь, выйдет из тебя гонец быстрый как ветер». И я радовался, и желал заслужить подарки, и еще усерднее прислуживал им, и они тоже, они все сильнее любили меня, и слышал я украдкой, как они о моей судьбе и о том, как я расту, шепчутся, и как они втайне полю и травам наказывают, чтоб кормили меня самым лучшим, что есть у них.
И рос я, и с юным усердием и с удовольствием нес мою службу, и дни проводил с травами, и ночи ночевал в поле, и солнце и мед были пищей моей, и ветры — моими наставниками и защитниками.
И через некоторое время получил я первое свое поручение.
И случилось однажды ночью, что ветры собрались как раз там, где был мой ночлег; и услышал я, что они чем-то встревожены, и, прислушавшись, понял, что, может, завтра, а может, послезавтра будет здесь проездом их господин, и что заранее он им об этом не сказал, и даже часа точно они не знают, и даже дня, и не у кого им справиться об этом, а господин может нагрянуть нежданно, и вдруг ему вздумается узнать у местного ветра о своих владениях и полях, а ветры будут далеко и заняты, и господину не у кого будет спросить, — вот зачем собрались и чем были озабочены ветры; искали и не могли найти решения, потому что все уже были распределены по своим местам, и завтра, и послезавтра были у них разные дела в других краях, и не было никого, кто мог бы сторожить это поле и это место, а откуда взять, где найти этого лишнего?..
— Я! — вскочил я со своего ложа и ворвался в собрание ветров со своим словом.
И ветры сперва испугались и не поняли, кто это, а потом, когда они увидели, что это я, все мне обрадовались, все меня обступили и со всех сторон стали меня оглядывать, и так, оглядывая меня, смеялись и наслаждались моим детским простодушием.
— А почему бы и нет?.. — сказал, смеясь, один, сперва в шутку, а потом серьезно, — и все поглядели, и все согласились, и все усмотрели в этом решение: так как я мал и легок, и так как я зеленый и в поле меня не видно, то должен я быть начеку и смотреть, и когда увижу вдали господина, должен бежать к ближайшему ветру и предупредить его о приближении господина.
На том и порешили. И ветры были довольны, и снова стали меня по плечу хлопать и смеяться, и перед сном дали мне наказ, и перед тем как мне лечь спать научили меня, как должен я стоять и нести дозор, и что мне делать и как действовать, когда я увижу господина; я внимательно слушал и обещал всему следовать, и ветры успокоились, и после этого каждый, кому куда следовало, улетел, а я лег и проспал всю ночь, а наутро с рассветом проснулся и сразу встал на дозоре…
Стоял, стоял — нет господина, проходит час, другой — не видно господина, третий час — и нет меня, я ведь ребенок был, заигрался, потому как утром, до восхода солнца, мне было холодно, а позже, когда солнце взошло, я согрелся, да еще приятели мои показались — мошки да червячки мои в траве появились, и кузнечики мои в зарослях запели, — пустился я бегать за ними, догонять их и ловить, и так, первого же кузнечика рукой поймавши, о дозоре моем, и о ветрах и даже о господине ветров позабыл…
И утро прошло у меня в играх, и я был занят со своими приятелями, и солнце уже поднялось, и стало жечь голову и плечи, и чтоб освежиться, стали мы ногами, да босыми, с одной травинки на другую бегать и перепрыгивать, и вот так, занятые этим, и вот так, забыв обо всем на свете, не заметили мы, как один край неба посередине потемнел, и вместе с ним потемнела вся красота и все поле. Почувствовали вдруг мы чужое дыхание, и родимые травинки стали никнуть, и с неба, закрывая солнце, пала на всю землю тень; остановились мы посреди игры и беготню прекратили, оглянулись мы и увидели вот что:
На дальнем краю неба, в большом пыльном облаке, господин ветров ехал в своей запряженной цугом закрытой карете, и всадники его сидели на конях, и слуга — на козлах, и не разглядеть и не заметить, едут они, эти всадники, или сдерживают коней…
Но мои приятели не испугались, ведь мои приятели ничего не знали о том господине, и только удивлялись они, глядя на меня и на то, как я испугался, и остановился, и посередине игру прервал…
