Свадьба Тоотса - Лутс Оскар (читать книги без регистрации txt) 📗
– Нет, Тээле, я вовсе не это имела в виду! Не думаешь же ты, в самом деле, что я стану хулить твоего мужа?
– Да ну тебя! Ничего я не думаю. А о чем это ты только что хотела меня спросить? Ты вроде бы сказала…
Первый голос что-то на это отвечает, но так тихо, что Тоотс ничего не может расслышать – вероятно, теперь шепчут в самое ухо Тээле. Затем звучит сдавленный смешок, и голос Тээле довольно громко произносит:
– Ах, иди ты в болото со своим разговором!
«Это Тээле и вторая половина Имелика», – Тоотс кивает головой и так же тихо, как пришел, уходит в переднюю комнату. – «Хорошо еще, что оно хотя бы так вышло, хорошо, что я хотя бы не глупый, а возмужать, пожалуй, можно, ежели этого так уж желают».
Тоотс пробирается между танцующими, чтобы пройти в жилую ригу, однако его внимание привлекает новая, лишь недавно образовавшаяся группа. Леста, Лутс и Имелик стоят возле угла плиты и, как видно, что-то обсуждают. Но подойдя поближе, молодой супруг убеждается, что в действительности никакого обсуждения нет, говорит только Лутс, в то время как школьные друзья молча его слушают.
– Да нет, – сетует лысый писатель, который, к слову сказать, весьма умеренно употреблял картофельный продукт, – для меня вопрос жилья – самый больной вопрос на свете. Живя в Тарту, я по меньшей мере семьдесят пять раз менял квартиру, но еще не нашел такой, где можно было бы нормально жить и время от времени немного работать. Я не боюсь ни холода, ни жары, ни сырости, ни сухости, единственное, чего я требую от своей квартиры, это тишина и покой, их я жажду, о них тоскую. Но именно этого я нигде не смог обрести и, наверное, не обрету до тех пор, пока меня однажды не принесут на это самое паунвереское кладбище, чтобы положить рядом с моим младшим братом. Этот маленький белоголовый мальчуган – таким он живет у меня в памяти! – вероятно и станет моим первым и последним тихим соседом; с ним, я полагаю, у нас никогда не будет пререканий из-за нарушения покоя. Ах да, я опять отклонился в сторону от сути своего рассказа, как это обычно свойственно тем, кто не в силах отказаться от деталей, кто иной раз именно с помощью этих самых деталей старается придать большую правдоподобность тем или иным событиям. Я же собирался говорить о квартире. Ну да, так вот, куда бы я ни переехал, всюду меня ждет шум, грохот и склоки, разница лишь в том, что это доносится то сверху, то снизу, то справа, то слева. А случается и так, что все перечисленные выше прелести – разом за каждой стеной, и, кроме того, еще вверху и внизу, Страшнее всего оказаться рядом с кухней! Думаю, мне теперь не остается ничего другого, как вовсе уехать из Тарту и поселиться где-нибудь в деревне. Собственно, если быть откровенным – а я к этому всегда стремился – у меня уже и место для жилья присмотрено. Думаю, не позже, чем в первой половине января я рвану… сюда же, в ваши края… на хутор Рая.
– Аг-га-а! – восклицает Имелик. – Теперь я понимаю, с какой стороны подул ветер. Разумеется, в Рая, куда же еще, там хорошие большие комнаты и…
– Нет, – Лутс делает протестующий жест обеими руками, – нет, нет! Ты опять Бог знает что думаешь. Я ищу в Рая лишь убежища от вселенского гвалта.
– Послушай, Лутс, – грозит ему пальцем Имелик, – ты нам тут не заливай, как заливаешь в своей повести «Весна». На хуторе Рая, кроме тихих комнат, для тебя есть еще и другая притягательная сила.
– Знаешь что, Имелик, – поспешно вклинивается в разговор Тоотс, опасаясь, как бы Лутс снова не разболтался, – будь другом, сыграй, право, тоже пару вещичек, пускай мельничный батрак малость передохнет, у него, похоже, язык уже вовсе к нёбу присох.
– Это можно… по старой привычке, – соглашается Имелик и направляется к музыканту.
– А ты доволен своим жильем? – спрашивает Лутс у Пеэтера Лесты.
– Мы с Тали занимаем неплохую квартиру, но… и у нас тоже, как у каждого человека, есть свой крест. Этот ужасный делец Киппель… знаете… он тоже перебрался к нам, курит по-страшному и плюет на пол. Ты, наверное, и сам заметил, сколько в нашей квартире всяких рыболовных снастей, всё это его имущество.
– Нет, в деревню, в деревню! – восклицает Лутс. – Это единственный путь спасения!
XXI
Так, а может быть и немного иначе, продолжается празднование свадьбы Тоотса.
На дворе уже поздний вечер, как вдруг в жилую ригу, тяжело дыша, вбегает Либле, весь вываленный в снегу, и отзывает Тоотса, который беседует со своими школьными друзьями, в сторонку.
– Вот что, молодой хозяин, – произносит звонарь таинственным шепотом, – Кийр тут.
– Тут – Кийр?! Да ты, Кристьян, никак вовсе сдурел. Пить меньше надо. Говорю это вовсе не потому, что мне водки жалко, нет, я т е б я жалею.
– Какое там, видит Бог, говорю, как есть, господин Тоотс, Кийр – тут. Неужто вы и впрямь уже и вовсе мне не, верите?
– Не верю.
– Гхм, ну, видали, как оно оборачивается! Что тут поделать! – сетует Либле. – Я самолично ходил сейчас во двор, видел его, говорил с ним – чего ж вам еще? Постойте, постойте, я растолкую, как оно есть… Ну да, выхожу во двор, справляю там свою нужду и – ик! – в аккурат поворачиваю назад, к крыльцу, и тут вижу: за углом дома – мужик. «Н-ну погодь, вражина, – кумекаю, – эт-то вроде как наверняка конокрад, гостевых лошадей присматривает.»
– А дальше? Говори же, наконец, покороче, что ты тянешь резину! Кому это интересно – знать, о чем ты на каждом шагу кумекал.
– Нет, не скажите, господин Тоотс, это куда как важно. Ну, да, стало быть, кумекаю: «Эт-то вроде как наверняка конокрад. Надо поглядеть, может сподоблюсь изловить». Пододвигаюсь тихонько поближе к углу, за которым мужик прячется. Я все ближе к углу подступаю, а он, этот мужик, все дальше от угла отступает. «Эг-ге-е,» – кумекаю…
– Опять «кумекаю»! До чего же ты любишь кумекать!
– А то как же, золотко! Я вроде как сразу сказал.
– Ну? Ну?
– Эг-ге-е, – кумекаю, – эдак дело ни в жисть не пойдет! По проселку с тобой вперегонку бежать, это мне, старому мужику, вроде как и впрямь не по силе. Выкинем-ка штуку, – думаю, – испробуем малость иначе, повезет, так повезет, а не повезет – ничего не попишешь… папишшешь, как говорит господин пробст. Рраз! растянулся в снегу!
– Кто?
– Я, а кто же еще. Ну да – рраз! растянулся в снегу и давай всякую околесицу нести, что только на ум взбредет; вот набрался так набрался, под завязку набрался, вроде как уже через край прет. Жду… Жду еще чуток, а сам поглядываю на дорогу. Мешкает. Ну, не учи каркать старую ворону! Идет. Осторожненько, точно как твоя куница… но идет. И сей же час – ко мне, мол: «Что ты, мил-человек, тут в снегу делаешь, разве тебе не холодно?» – «Брр-уф!» – «Давай, давай, поднимайся, не то скоро закоченеешь.» – «Брр-уф!» Тут он посмотрел аккурат мне в лицо. Я на него – тоже. Так оно и есть – Кийр! «Что с тобой стряслось, Либле? Плохо стало?» – «Брр-уф!» – «Ну, ну, поднимайся, погоди, я помогу, нельзя же спать в сугробе». И ну трясти, ну трясти меня так, что чертям тошно стало. Ну, и тут я вроде как тоже… ожил: «Что? Где? Кто? Где это я?» – «Ты в Юлесоо, дорогой Либле… на свадьбе». – «На какой свадьбе? Где свадьба?» – «Ну и смешной же ты, Либле, мужик, неужели ты ничего не помнишь?» – «Помню? А чего это я должен помнить? Мне холодно. Бог знает, сколько времени я уже тут, в сугробе, дрыхну». – «Неужели ты и того не помнишь, где ты так набрался?» – «Где это я набрался? Бей хоть палкой по голове, бей хоть утюгом, знать ничего не знаю. Ведать ничего не ведаю». – «Интересный ты мужик, Либле! Смотри, не подоспей я сейчас сюда, так ты бы тут в ледышку превратился. А что жена и дочка сказали бы? Как ты думаешь, что сказали бы жена и дочка?». Ну, тут я давай выть, что твой волк, и глаза тереть, и всякие штуки выкидывать, будто я барсук какой: «Тысячу раз желаю тебе здоровья, Йорх – вроде бы это ты тут? – да, будь ты тысячу раз здоров за то, что ты мою шкуру спас, этого благодеяния я до самой смерти не забуду!» – «Ну какое это благодеяние, – это он говорит, – но если ты, Либле, так уж хочешь отплатить мне добром, поди, взгляни, что они там в доме делают, и принеси мне сюда весть. Перво-наперво, посмотри, есть ли у них там выпивка и закуска. Только… ради Бога, никому ни слова, что я тут нахожусь». – «Нет, ну, – бью я себя кулаком в грудь, – я ведь не скотина какая неблагодарная, чтобы на доброе дело злом ответить. Ты спас мне жизнь, хоть цена этой моей жизни пустопорожней – не Бог весть какая, разве что… копейки три-четыре, ну да, ты спас мне жизнь, неужто же я и впрямь такая неблагодарная скотина, чтобы тебя заложить?! Нет, я с превеликой радостью выполню все, что ты прикажешь, дорогой Йорх, только с одним условием… – это я ему, – и ты тоже никому не говори, что меня тут, в сугробе нашел – к чему мне всякие насмешки да подковырки, да зубоскальство, проходу от них не будет, чего доброго еще и до жены дойдет…» – «Будь спокоен, Либле, я не расскажу ничего, только бы ты держал язык за зубами». – Ну, я ему на это: «Стало быть, я пойду, взгляну, что они там делают и есть ли у них чего поесть-попить» – и еще: «Ждите спокойно, я сей же час обернусь и принесу вам весть». Ну да, и вот теперь я тут, господин Тоотс, вроде как гляжу, есть ли у вас что поесть-попить и высматриваю, что вы здесь вообще делаете, и жду – не дождусь узнать, что ж вы сделаете с тем, кто стоит на улице и ждет весть. Теперь он у нас вроде как в руках, потому как в меня он верит твердо. Я ж мог его там, на месте отчехвостить, что твою кудель, да вроде как не хотел самолично суд вершить, да и то сказать – одной только взбучки ему за его вчерашнее деяние вроде как чуток маловато, пускай господин Тоотс сам решает, что делать.
