Мельница на Флоссе - Элиот Джордж "Мэри Энн Эванс" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Магги уходит и тащит за собою шляпку за ленту, между тем, как мистер Теливер хохочет.
– Удивляюсь я вам, чему тут смеяться, мистер Теливер? – сказала мать с некоторым раздражением. – Вы еще поблажаете ее упрямству; а тетка все говорит, что я ее балую.
Мистрис Теливер была, что называется, доброго нрава; еще грудным ребенком, никогда она не плакала, разве только от голода, и с самой колыбели осталась здоровою, полною и немного туповатою блондинкою; короче: в отношении красоты и любезности, это был цветок в семействе. Но молоко и кротость не улучшаются от долгого хранения; и когда они немножко прокиснут, молодые желудки не переваривают их. Часто я спрашивал себя: сохраняли ли эти белесоватые мадонны Рафаэля с несколько глуповатым выражением свою невозмутимую кротость, когда подрастали их сильные ребята? Я думаю, нередко вырывались у них слабые упреки и они становились более и более раздражительными, когда эти упреки не имели своего действия.
ГЛАВА III
Мистер Райлэ дает свой совет насчет школы для Тома
Джентльмен в широком белом галстуке и жабо, который пьет так любезно грог с своим добрым другом Теливер, есть истинно мистер Райлэ, господин с восковым цветом лица, жирными руками, слишком хорошо воспитанный для акциона ста и оценщика, но довольно великодушный с своими простыми, гостеприимными деревенскими знакомыми, которых он называл людьми Старого Завета.
Разговор остановился. Мистер Теливер не без особенной причины удержался от повторение в седьмой раз, как ловко Райлэ осадил Дикса, как Уокему натянули нос раз в жизни; теперь, когда дело с плотиною было порешено третейским присуждением, и что не было бы вовсе и спору о высоте воды, если б все были людьми порядочными, и старый Гари (Черт.) не создавал бы адвокатов; Мистер Теливер во всех отношениях держался старинных мнений, по преданию, перешедших от дедов; в одном или двух пунктах он доверял своему собственному разумению и дошел до некоторых очень проблематических заключений, между прочим, что крысы – хлебный червь и адвокаты были твореньями старого Гари. К-несчастью, некому было сказать ему, что это был тайный манихеизм, иначе он, может быть, увидел бы свое заблуждение. Но сегодня, очевидно, доброе начало торжествовало. Мистер Теливер сделал себе грог покрепче обыкновенного и для человека, у которого, можно было подумать, лежало в банке несколько сотен фунтов стерлингов без употребления; он был, следовательно, неосторожен, высказывая свое высокое удивление к талантам своего приятеля.
Но плотина была такой предмет для разговора, который можно было остановить на время и потом приняться за него на том же самом пункте; а вы знаете, мистера Теливера занимал еще другой вопрос, о котором ему нужно было посоветоваться с Райлэ. Но этой-то особенной причине он замолчал на короткое время, за последним глотком и, в размышлении, начал потирать свои колени. Он не был способен к быстрым переходам. «Свет этот такая запутанная штука» говаривал он: «погонишь телегу, со спехом, как раз опрокинешь ее на повороте». Мистер Райлэ, между тем, не обнаруживал нетерпение. Зачем? Даже Готспер (Генрих Перси Готспер, одно из действующих лиц в первой части «Короля Генриха IV» трагедии Шекспира.), можно полагать, вероятно, сидел бы терпеливо в своих туфлях у светлого огонька, набивая нос табаком и потягивая даровой грог.
– Сидит у меня одна вещь в голове… – сказал наконец мистер Теливер несколько тише обыкновенного, повернув голову и смотря пристально на своего собеседника.
– А! – сказал мистер Райлэ с тоном кроткого участия.
Это был человек с тяжелыми восковыми веками и высокими бронями, который всегда смотрел одинаково, при всевозможных обстоятельствах. Эта неподвижность лица и привычка нюхать табак перед каждым ответом совершенно придавали ему характер оракула в глазах мистера Теливера.
– Это такая особенная вещь, продолжал он: – про моего мальчика Тома.
При звуке этого имени Магги, сидевшая на низенькой скамеечке, у огня, с большою книгою на коленях, отряхнула назад свои густые волосы и посмотрела с любопытством. Немногие звуки пробудили бы Магги, когда она задумывалась над своею книгою; но имя Тома в этом случае действовало не хуже самого пронзительного свистка: в одну минуту она была настороже со своими блестящими глазами, как шотландская такса, подозревавшая беду и решившаяся, во всяком случае, броситься на каждого, кто грозит этою бедою Тому.
– Видите, надо мне поместить его в новую школу к Иванову дню, – сказал мистер Теливер: – в Благовещение он оставляет академию. Пусть его погуляет три месяца, но потом я хочу его отправить в хорошую, что называется, школу, где из него сделают ученого.
– Да, – сказал мистер Райлэ: – никакие выгоды не сравнятся с хорошим воспитанием. Не то, прибавил он с вежливым намеком: – не то, чтоб человек не мог быть отличным мельником, или фермером и ловким, разумным малым в торговле без помощи науки.
– Я с вами согласен, – сказал мистер Теливер, подмигивая и покачивая головою на одну сторону. – Но дело в том, что я не хочу видеть Тома мельником и фермером: мне это не по нраву. Помилуйте, сделаю я его мельником и фермером – он и будет только выжидать, как бы поскорее забрать в свои руки мельницу и землю, да намекать мне, что мне уже пора отдыхать и думать о смерти! Нет, нет, видал я это довольно на других сыновьях. Сниму свой кафтан, когда впрямь придется залечь в могилу. Тому я дам воспитание да устрою для него дело, чтоб он сам свил себе гнездо, а не выживал бы меня из моего. Довольно будет с него, если оно ему достанется, когда я умру. Не позволю себя кормить с ложечки, пока зубы целы.
Очевидно, это была чувствительная струна у мистера Теливера, и сила, придавшая необыкновенную быстроту и выражение его речи, еще обнаруживалась, в продолжение нескольких минут, в грозном покачивании головы и в порывистых «нет, нет», которыми, заключилось его ворчанье.
Магги пристально следила за этими признаками гнева, которые задевали ее за живое. Очевидно, подозревали, что Том был способен выгнать своего отца и опозорить себя пороками. Этого уже невозможно было вынести; Магги спрыгнула с своей скамейки, забыв про свою тяжелую книгу, которая с шумом упала у камина, и, подойдя между коленями отца, – сказала, плача от негодование:
– Отец, Том никогда не будет вам худым сыном – я знаю, что он не будет.
Мистрис Теливер не было в комнате (она смотрела за приготовлением ужина), и сердце мистера Теливера было тронуто; Магги, поэтому, никто не бранил за книгу. Мистер Райдэ спокойно поднял ее и стал рассматривать, между тем, как отец хохотал с некоторым выражением нежности на его суровом лице и ласково трепал свою девочку по спине, держа ее за руки между коленями.
– Как, нельзя худо говорить про Тома? Э!.. – сказал мистер Теливер, смотря на Магги прищуренными глазами, потом обращаясь к мистеру Райлэ, он прибавил тихим голосом, как будто Магги не могла расслушать:
– Она пони мает, как нельзя лучше все, о чем говорят. Послушали бы вы, как она читает: так и режет, будто все знает наперед, и всегда за своею книгою. Нехорошо, нехорошо, продолжал мистер Теливер печально, сдерживая эту предосудительную, по его мнению, гордость: – женщине не для чего быть такой способной: не доведет это до добра – я уверен. Помилуй Господи! здесь гордость снова взяла свое: она читает книги и пони мает их лучше многих больших.
Щеки Магги зарделись от волнения. Она думала: теперь мистер Райлэ почувствует к ней уважение; очевидно, до сих пор, он не обращал на нее никакого внимания.
Мистер Райлэ перевертывал страницы книга; она ничего не могла прочесть на его лице с высокими бровями; но вот он посмотрел на нее и сказал:
– Пожалуйте-ка, скажите мне что-нибудь про эту книгу; вот и картинки: что они представляют, рассказывайте.
Магги, покраснев до ушей подошла, однако ж, без принуждения подошла к мистеру Райлэ и взглянула на книгу: потом, с жадностью схватив ее за угол и отряхнув назад свою гриву, она – сказала:
