Цветок в пустыне - Голсуорси Джон (книги онлайн полностью .TXT) 📗
– Хватит и одного "подлинно", милый.
XVII
Прибыв на цветочную выставку в Челси, леди Монт глубокомысленно объявила:
– Босуэл и Джонсон встречаются со мной у башмачков. Какая толчея!
– Да, тётя. И больше всего здесь людей из народа. Они пришли потому, что тянутся к красоте, которой лишены.
– Я не в силах заставить тянуться Босуэла и Джонсона. Вон Хилери! Он носит этот костюм уже десять лет. Бери деньги и беги за билетами, не то он сам уплатит.
Динни проскользнула к кассе с пятифунтовой бумажкой, стараясь не попасться дяде на глаза, взяла четыре билета и с улыбкой обернулась.
– Видел, видел твои змеиные повадки, – усмехнулся Хилери. – С чего начнём? С азалий? На выставке цветов я имею право быть чувственным.
Леди Монт двигалась так неторопливо, что в людском потоке то и дело возникали небольшие водовороты, и глаза её из-под приспущенных век рассматривали посетителей, призванных, так сказать, служить фоном для цветов.
Несмотря на сырой и холодный день, павильон, в который они вошли, был согрет человеческим теплом и благоуханием растений. Здесь перед искусно подобранными группами цветов предавались созерцанию их прелести самые различные представители людского рода, объединённые лишь тем непостижимым родственным чувством, которое порождается любовью к одному и тому же делу. Все вместе они составляли великую армию цветоводов – людей, выращивающих в горшках примулы, в лондонских садиках на задах – ирисы, настурции и гладиолусы, в маленьких пригородных усадебках – левкои, мальвы и турецкую гвоздику. Попадались среди них и служащие крупных цветоводств, владельцы теплиц и опытных участков, но таких было немного: они либо пришли раньше, либо должны были появиться позже. На лицах проходивших читалось любопытство, словно они присматривались к чему-то такому, за что им вскоре предстоит приняться; уполномоченные цветочных фирм отходили в сторону и делали заказы с видом людей, заключающих пари. Приглушённые голоса, которые обменивались замечаниями о цветах и выговаривали слова на все лады – лондонский, провинциальный, интеллигентский, сливались в единое жужжание, похожее на пчелиный гул, хотя и не такое приятное. Цветочный аромат и это приглушённое выражение национальной страсти, бурлившей меж парусиновых стен, оказали на Динни столь гипнотическое действие, что она притихла и переходила от одной блистательной комбинации красок к другой, растерянно поводя своим слегка вздёрнутым носиком.
Возглас тётки вывел её из оцепенения.
– Вот они! – объявила она, указывая вперёд подбородком.
Динни увидела двух мужчин, стоявших так неподвижно, что девушка подумала, не забыла ли эта пара, зачем явилась сюда. У одного были рыжеватые усы и печальные коровьи глаза; второй напоминал птицу с подшибленным крылом. Они стояли застыв, в неразношенных праздничных костюмах, не говоря ни слова и даже не глядя на цветы, как будто провидение закинуло их сюда, не дав им никаких предварительных инструкций.
– Который из них Босуэл, тётя?
– Тот, что без усов, – ответила леди Монт. – У Джонсона зелёная шляпа. Он глухой. Это так на них похоже!
Они направились к садовникам, и к Динни донёсся её возглас:
– А! Садовники вытерли руки о штаны, но по-прежнему молчали.
– Нравится? – услышала Динни вопрос тётки. Губы Босуэла и Джонсона зашевелились, но девушка не уловила ни одного членораздельного звука. Тот, кого она считала Босуэлом, приподнял шляпу и почесал голову. Затем тётка указала рукой на башмачки, и второй, тот, что в зелёной шляпе, внезапно заговорил. Он говорил так, что – как заметила Динни – даже её тётка не могла разобрать ни слова, но речь его все лилась и лилась и, казалось, доставляла ему немалое удовлетворение. Время от времени тётка восклицала: "А!" – но Джонсон продолжал говорить. Внезапно он умолк, леди Монт ещё раз воскликнула: "А!" – и снова присоединилась к племяннице.
– Что он сказал? – спросила Динни.
– Ничего. Ни слова, – ответила тётка. – Это просто немыслимо. Но ему приятно.
Она помахала рукой обоим садовникам, которые вновь застыли, и двинулась дальше.
Теперь они вошли в павильон роз. Динни взглянула на ручные часы, она условилась с Уилфридом встретиться здесь у входа.
Девушка торопливо оглянулась. Пришёл! Хилери идёт не оборачиваясь, тётя Мэй следует за ним, тётя Эм беседует с кем-то из цветоводов. Под прикрытием колоссальной группы розовых кустов Динни пробралась к выходу. Уилфрид сжал ей руки, и она позабыла, где находится.
– Хватит у тебя сил, милый? Здесь тётя Эм, мой дядя Хилери и его жена. Мне страшно хочется познакомить тебя с ними, – они ведь тоже иксы в нашем уравнении.
В эту минуту Уилфрид напоминал ей напрягшуюся перед прыжком лошадь, которой предстоит взять незнакомое препятствие.
– Как тебе угодно, Динни.
Они отыскали тётю Эм, занятую беседой с представителями Плентемских оранжерей.
– Для этих – солнечная сторона, известковая почва. А для немезий не надо. Их можно сажать где угодно. Они так впитывают влагу! Флоксы погибли. По крайней мере, они так сказали. Не знаю, правда ли. О, вот и моя племянница! Знакомься, Динни – мистер Плентем. Он часто присылает… О, мистер Дезерт! Я помню, как вы вели Майкла под руку в день его свадьбы.
Леди Монт подала Уилфриду руку и, видимо не очень спеша её отдёрнуть, приподняла брови и уставилась на него умеренно удивлённым взглядом.
– Дядя Хилери, – шёпотом напомнила Динни.
– Да, да, – спохватилась леди Монт. – Хилери, Мэй, – мистер Дезерт.
Дядя Хилери, разумеется, остался самим собою, но у тёти Мэй вид стал такой, точно она здоровается с деканом. И почти сразу же родственники, не сговариваясь, оставили Динни наедине с возлюбленным.
– Что ты скажешь о дяде Хилери?
– По-моему, он из тех, к кому можно обратиться, когда тебе трудно.
– Именно так. Он инстинктивно умеет не прошибать стены лбом, но зато непрерывно их обходит. Это у него привычка, – он ведь живёт в трущобах. Он согласен с Майклом, что публикация «Барса» – ошибка.
– Потому что я прошибаю стену лбом, да?
– Да.
– Жребий, как говорится, брошен. Жалею, если тебя это огорчает, Динни.
Рука Динни отыскала его руку.
– Нет. Мы не сложим оружия до конца. Но, Уилфрид, постарайся хоть ради меня принять всё, что произойдёт, так же спокойно, как я. Давай спрячемся за этим фейерверком фуксий и удерём. Мои к этому готовы.
Они выбрались из павильона и пошли к выходу на набережную мимо выложенных камнем цветочных клумб, перед каждой из которых, невзирая на сырость, стоял её создатель, всем своим видом говоря: "Полюбуйтесь на неё и дайте мне работу!"
– Люди создают такую красоту, а им ещё приходится упрашивать, чтобы на них обратили внимание! – возмутилась девушка.
– Куда пойдём, Динни?
– В Баттерси-парк.
– Тогда нам через мост.
– Ты был такой милый, когда разрешил представить тебя, только очень похож на лошадь, которая не даёт надеть хомут. Мне хотелось погладить тебя по шее.
– Я отвык от людей.
– Не зависеть от них – приятно.
– Люди – самая большая помеха в жизни. Но тебе, по-моему…
– Мне нужен один ты. У меня, наверно, собачья натура. Без тебя я просто пропаду.
Губы его дрогнули, и это было для неё красноречивее всякого ответа.
– Ты бывала в приёмнике для бездомных собак? Это вот тут.
– Нет. О бездомных собаках страшно думать. А надо бы. Зайдём!
Заведение всем своим видом напоминало больницу, то есть доказывало, что всё идёт как нельзя лучше, хотя на самом деле всё шло как нельзя хуже. Здесь раздавалось положенное количество лая, и собачьи морды выражали положенное количество растерянности. При появлении посетителей хвосты начинали вилять. Породистые собаки вели себя спокойнее и выглядели более печальными, чем численно преобладавшие здесь дворняги. В углу проволочной клетки, понурив длинноухую голову, сидел спаниель. Уилфрид и Динни подошли к нему.
