Кодекс порядочных людей, или О способах не попасться на удочку мошенникам - де Бальзак Оноре

Правда, нам известны несколько титулованных особ, обладающих изысканными манерами и глубокими познаниями, которые предпочитают слыть в свете скрягами и скопидомами и доставлять себе сладостное блаженство, творя добро втайне. Между прочим, особы эти заметили, что те, кто именуют их скрягами, произносят свой приговор тоном не осуждающим, а снисходительным; ибо одна мысль заглушает все остальные: скряги богаты; по этой причине к ним относятся с уважением, от них с радостью принимают приглашение на обед, их именуют почтеннейшими, скряги же, зная, что людей обсуждают только в их отсутствие, находят в себе мужество пренебречь той силой, которая имеет власть над парижанами и всем известна под названием что скажут люди.

В столице что скажут люди — сила могущественная; бороться против нее очень трудно; рецепт этой борьбы мы приберегли для нашего краткого содержания; ведь должна же содержаться в кратком содержании хоть одна мысль.

Если вы решитесь защищать ваш кошелек unguibus et rostro [97], изучите все премудрости французской учтивости, приобретите ту изысканность манер, ту обходительность речей, ту прелесть взглядов, которые сообщают отказу пленительный лоск. Выучитесь произносить елейные фразы, напичканные выражениями «большая честь», «я польщен» и проч. — всем тем, что заставляет именовать вас душкой.

Если в Париже вас называют душкой, вам бояться нечего. Душка — это тот самый, кого наши предки именовали перлом создания. Что такой человек ни сделай, все будет превосходно, справедливо и благородно.

Конечно, подняться на такую высоту, ничем не поступившись, нелегко; однако парижанам известны несколько человек, которые проедают свое состояние, не делясь ни с кем, и тем не менее слывут душками. Если встретитесь с ними в свете, изучайте их так же внимательно, как изучает художник свою модель.

Мы подходим к концу этой части нашего сочинения, и великая печаль снедает нам душу. Ведь нам предстоит сообщить, что существуют налоги неотвратимые, что есть на свете справедливые требования, отклонить которые способен только грубиян или гарпагон. Мы объявляем законными и одобряем следующие выплаты:

савояру, который метет бульвар перед вашими ногами, — одно су;

посыльному, который в дождливый день услужливо перебрасывает через уличный ручей спасительную доску, чтобы вы не замочили ног и не простудились, — одно су.

Скупец Шаплен, автор «Девственницы», однажды по дороге в Академию предпочел отказаться от подобной услуги — и умер [98].

Есть еще музыканты, которые стелют на землю носовой платок, ставят по его углам четыре свечки и дают концерт под открытым небом; если у вас есть время, послушайте и заплатите, только берегите карманные часы.

Или, например, вы едете с дамой в театр, и капельдинерша, такая отзывчивая и такая сообразительная, не только открывает вам нанятую ложу, но и приносит маленькую скамеечку; она хочет, чтобы ваша дама уселась поудобнее и чтобы ноги у нее были в тепле.

А бывает, что услужливый незнакомец открывает дверь вашего экипажа или провозглашает громовым голосом: «Где люди господина Такого-то?» Люди! За одно это слово не жалко заплатить!

Если вы обедаете в ресторации, барды-оборванцы запоют под дверью: вспомните о Гомере!

Есть тысяча подобных мелких услуг, которые вам оказывают помимо вашей воли.

Невозможно ничего не дать кучерам и слугам в кофейне или ресторации, невозможно не купить календарь у почтальона, невозможно не подарить монету к Новому году мальчишкам-ныряльщикам, ничего не оставить на прощанье слугам загородного поместья, где вы побывали в гостях, и ничего не дать посыльным, которые принесли вам подарки, и проч., и проч.

Правда, нам известны достойнейшие особы, которые освобождают себя от этих разорительных обязательств (см. в параграфе 10), но это не мешает нам признать, что эти мелкие выплаты законны; приличия требуют раскошеливаться не ропща. В самом деле, попробуйте ничего не дать чужим слугам и проверьте, достанутся ли вам вино и мороженое, особенно на балу у министра; одним словом, разочтите, что, если мотовство предосудительно, скупость смешна.

Книга третья

ПРОМЫСЛЫ ВЫСШЕГО ПОЛЕТА

Глава первая

О НОТАРИУСЕ И СТРЯПЧЕМ, ИЛИ ТРАКТАТ ОБ ОПАСНОСТИ, КОТОРОЙ ПОДВЕРГАЮТСЯ ДЕНЬГИ В ИХ КОНТОРАХ

Есть разряды общества, осужденные быть предметом насмешек: таковы врачи и нотариусы, прокуроры и судебные исполнители, нормандцы и гасконцы и проч. Люди эти никогда не обижаются на насмешки и не возражают против них; да и как возразишь с набитым ртом? Из всех перечисленных гасконцы считаются наименее богатыми, тем не менее они единственные, кто за последние сто лет принимал хоть какое-то участие в управлении Францией. Не будем даже вспоминать Эпернонов и Лозенов [99] дореволюционной эпохи, обратимся ко временам Конвента, Империи и восстановленного королевского правления; кого мы видим у кормила власти? одних лишь гасконцев: господ Лене, Равеза, Деказа, Виллеля, Мартиньяка [100]. Из всех королей, сотворенных Бонапартом, на троне усидел лишь один — Бернадот [101]. А все потому, что гасконец.

Все сказанное есть не что иное, как риторическая фигура, призванная доказать, что мы ни в малейшей степени не ставим под сомнение честность и порядочность господ нотариусов, стряпчих и судебных исполнителей. Мы прекрасно понимаем, что, раз уж никто не должен уйти от правосудия, несмышленое это правосудие нуждается в исполнителях, но поскольку в подлунном мире наши недостатки суть продолжение наших достоинств, то, приняв за аксиому, что среди всех общественных, юридических, министерских и политических изобретений должности нотариуса, стряпчего и судебного исполнителя являются изобретением самым законным и самым благодетельным, мы можем позволить себе исследовать те опасности, которые сопряжены с этими благодеяниями. Маниок кормит негров; но, если его корни не высушить как следует, они превращаются в отраву.

Нынче юридическая наука достигла таких высочайших степеней совершенства, что даже контракт, составленный по всей форме и превосходно истолкованный, порой не означает вовсе ничего; и кто-то еще надеется в этих условиях обойтись без нотариусов, которые представляют собой своего рода компании, страхующие от туманных формулировок, или без стряпчих, которые в сфере правосудия — все равно что старинные секунданты на судебном поединке! [102] Секунданты эти вооружали бойцов, надевали на них кирасы, проверяли, остро ли наточены шпаги, а затем каждый уверял собравшуюся толпу, что прав именно его подопечный. Черт подери! Будем справедливы и признаем за теми и другими служителями правосудия древнее монархическое и феодальное достоинство.

Признаем также, что деятельность этих служителей претерпела значительные изменения, что сами они преобразились чудесным образом, и воздадим должное бесконечному совершенствованию рода человеческого, которое никого не обходит стороной.

Кто такие были в прежние времена стряпчий и нотариальный советник? Самые угрюмые и неприятные существа в мире: стряпчий всегда ходил в черном, нахлобучивал на голову пышный классический парик, говорил только о чужих делах, причем употреблял варварские слова, оскорблявшие слух; зарывшись с головой в горы ветхих бумажек, он исследовал купчие, покрытые вековой пылью, и, до смешного преданный своему клиенту, был готов ради него разбиться в лепешку; стряпчие никогда не бывали в свете и проводили время только в своем кругу; наконец, стряпчий, который сорил деньгами, слыл чудовищем, а того, который отважился бы приехать в Шатле [103] в экипаже, сочли бы умалишенным. По прошествии полувека, проведенного в тяжких трудах на ниве судопроизводства, стряпчий уходил на покой и удалялся в загородное поместье, где единственной его забавой было наблюдение за стаями ворон, напоминавшими ему достопочтенную корпорацию стряпчих в дни общих собраний. В конце концов стряпчих стали воспринимать как тихих безумцев, не представляющих опасности для окружающих.