Страдания князя Штерненгоха (Гротеск-романетто) - Клима Владислав (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Она подняла кнут. Ее лицо — сочетание тигра с Люцифером. «Ее повысили в пекле, — мелькнуло у меня в голове, — от положения проклятой, отвергнутой, пропавшей души в чин одного из дьяволов-мучителей». Каждое волокно моего мозга звенело как струна, домики на косогорах прыгали туда-сюда, точно вдрызг пьяные, и, обнимаясь с заборами своих дворов, безумно приплясывали. У меня было чувство, будто я стою на голове.
— Я невинный — я фантом — я фантом…
— Если ты фантом, тебе будет все равно, если я тебя высеку.
— Нет — нет… Боже мой! Я не фантом, умоляю, умоляю! То, о чем я говорил в парке, было правдой. Вы исчезли внезапно из крепости, прежде чем я вернулся с врачом, и сейчас спите в лесу. В этом нет никаких сомнений, поглядите сами. Но я сейчас же прикажу прочесать этот проклятый лес, я сам буду искать, Вилли будет помогать мне, и мы разбудим вас.
Внезапно она рассмеялась:
— Разбудите меня — для чего? Для этого вашего скабиозного сна? Мой сон все же лучше вашего!
Она засмеялась вдруг так весело. Не представляете себе, как тепло это на меня подействовало по контрасту с тем, как она только что бесновалась. Я так раздухарился, что сказал ей:
— Супруга моя, какой прекрасный вид у вас сегодня! Как розан, как Мадонна! И какая вы толстенькая, как булочка! И какой у вас животик! Ведь вам хорошо там, не правда ли? Как там готовят?
Я испугался своей храбрости. И тут она вдруг — поверите? — нежно погладила меня по щеке, но после этого тотчас же дала мне пощечину — легкую, потом вытерла руку о штанину и рухнула на землю, прямо передо мной. Она сотрясалась от рыданий, тряслась, как в ознобе, и внезапно обняла мои колени. Но тут же опять пала лицом вниз. Что с ней творилось?
И в ту же минуту с косогора зазвучал, так по-детски нежно, полуденный колокольный звон. Внезапно она встала и — поверите? — вырвала у меня из рук мой носовой платок, в который я как раз проливал слезы, и осушила им мои глаза. Но тут же отбросила его подальше. Подсела ко мне и стала говорить, сперва через силу; из прокушенной губы у нее капала кровь.
— Сегодня я в болтливом настроении, князь, я расскажу вам, что приключилось со мной с марта месяца. О, о!.. Какая красота! — ее глаза засияли… И она весело закурила виргинскую сигару и глотнула из бутылки с белой жидкостью. Содрогнулась, из глаз брызнули слезы. Я почувствовал острый запах 96-процентного спирта. Вы знаете, она еще при жизни пила неразведенный спирт — и после смерти не избавилась от этого порока. Ну и дела! Ну и дела!
— Так вот, именно этот день нашей беседы был переломным моментом в моей судьбе. Когда меня захватил ураган, я внушила себе, что обязана в своих муках вызвать все преодолевающую Волю. Абсолютную, видящую все, происходящее под Нею; я внушила себе некоторые, наяву само собой разумеющиеся, но во сне не существующие, практические возможности ее вызова. В первых застенках ничего не удавалось, несмотря на все жуткие, безумные усилия. Я прошла через десять камер. В одиннадцатой мои муки были ужаснее предыдущих. Однако страдание безмерно возбуждает душевную деятельность. Оно напрягло, в сочетании со страшнейшим, самым насильственным усилием, всю мою душу так невыразимо, так мистически, что произошло чудо: посередине воды возгорелось пламя! Во сне воссияла светлая, самоуверенная, неусыпная Воля! Та самая, обнимающая себя, все сокрушающая, все создающая, всемогущая, всезнающая, — это ядро самого Бытия. И я моментально, из ее самообъятья, добыла мысли; все сущее, даже самое страшное, представляет собой лишь плазму, абсолютную игрушку Моей воли, и существует лишь для того, чтобы она в них, в ничем не омраченном блаженстве аффирмовалась, с ними безраздельно, насильственно играла, вечно побеждала, лишь бы побеждать; до тех пор, пока это не будет понято, для души будет существовать ужас, страдание, будет существовать Зло; в тот миг, когда это станет понятным, все сущее превратится в одно лишь сияние, — сверхсолнечное, единое Сияние; исчезнут все подробности, части, различия, все станет одним, неизменным навеки, недвижным и абсолютным; все страдания суть лишь фальшивые суждения, основанные на ошибке, будто что-нибудь вообще способно приносить вред; познай, что в Вечности все лишь приносит пользу, а каждое страдание тотчас претворяется в белое блаженство, в вечный Мой Ореол, который… только и только лишь мир, который — только лишь я сама… Безмерно ясным светом засияли эти познания κατεξοχήν [29], сопровождаемые громовыми раскатами Сверхблаженства, — сразу и мои телесные наивысшие страдания превратились в наивысшее душевное и телесное блаженство, которое мне до тех пор и не снилось. Все, все стало теперь Сверхсиянием, Сверхмузыкой. Северный полюс стал внезапно экватором, Неописуемое — здесь стало действительностью!
При наступающем отливе этого Божественного состояния я осознала, что громадное здание сотрясается как при землетрясении, что гудящие машины и рев осужденных умолкли, что чудовища-мучители отчаянно кричат… что одно из них схватило меня и вышвырнуло из окна…
Мое сознание исчезло. Когда я пришла в себя, я была другой, чем в бывших моих еще терпимых сновидениях; я обладала Волей… и вследствие этого мой сон стал уже «бдением», — не имея ограниченности бдения, он стал высшим синтезом бдения и сна. Я научилась теперь дистинктно мыслить, — если тебе в грязи тогда казалось, что я мыслю ясно, ты всего лишь проецировал дистинктность своей яви в мой хаос. Я вспомнила об очень многом, что до сих пор было передо мной скрыто завесой. Главное, я поняла, что «мертва». Никто из умерших этого не хочет понять. Мысль «я мертвец» убивает того, кто до сих пор чувствует под ногами почву этой вашей «жизни». И меня она сперва повергла на землю: но вскоре я стала смеяться над этой идиотской ошибкой: потому что вся ваша явь это ужасная ошибка, возникшая из Всеобщего идиотизма. Человек должен быть Богом; все остальное в человечестве — дерьмо!
Следующий ураган не пришел, хотя я горячо желала его. Позднее он тоже не являлся. Дьяволам в багровом дворце я была не нужна; они считали меня паршивой овцой, которую необходимо исключить из института. Но Бог — а это я — определил иначе.
Однажды, неожиданно, примчался ко мне опять этот пес — ураган. Три камеры я проорала, однако уже в четвертой повторилось то же самое, но с большей силой, чем тогда в одиннадцатой. Меня снова спешно вышвырнули; стены дворца лопались…
Еще дважды я туда вернулась. Только формально. Чудовища умышленно подвергали меня вполне выносимым пыткам, не более мучительным, чем простые побои. И при этом у меня было ощущение, как когда вам снится, что вас бьют: скорее приятно, чем больно; каждый сон мазохистичен; мазохизм — главное, что есть во сне. Ад мне понравился. Теперь я почти жалею, что решила уничтожить его.
Последней наивысшей победы я до сих пор не добилась. Иначе меня бы больше в пекло не посылали. Но мое творение уже начато. Вечное Провидение Мое видимо, хочет, чтобы я их окончательно разрушила, превратила Инфернум в Элизиум; решающая битва меня еще ждет — Великое Решение Божье!
Но как вести решающую битву, если дьявольское войско бежит прочь, едва лишь заметив меня вдалеке? Однако это должно произойти. Кто победит?.. Ясно вижу позиции врага и расположение своих сил. В меня впрыснут флюид: это флюид божественных существ в непространственных краях Всего сущего, сияющего сильнее, чем любое солнце, но вечно неподвижного, без параллакса. Эти флюиды ответственны за то, что душа человека способна часами переносить боль, сотая доля которой, точно молния, убила бы каждого. Затем другой флюид от богов, возбуждающий страдания чисто ментальные, самые ужасные, чудовищные, метафизические мысли, в противовес которым то самое жуткое, что дает Сон человеку, является кротовым холмиком по сравнению с горами на луне. И третий флюид, действующий на все нервы таким образом, что они становятся во сто раз более чувствительными, чем раньше, и сразу чувствуют абсолютный максимум соматической и психической боли; в сравнении с этой генеральной пыткой, все известные вам, людям, страдания являются идиотской шуткой.
