Страдания князя Штерненгоха (Гротеск-романетто) - Клима Владислав (читать книги онлайн без сокращений .TXT) 📗
Тот же день в 11 часов ночи в винном ресторане.
Это был сказочный день.
Мы выехали втроем на автомобиле из Берлина, но по пути подсадили несколько очаровательных дам и красавцев-официантов… О, как замечательно мы провели время в лесах и ресторанах, на лужайках, в укромных долинах и публичных домах! Это был самый прекрасный день в моей жизни! Когда, одурманенный всем возможным, я въезжал в Берлин, у меня внезапно возникло жутковатое чувство: я достиг своей вершины!
Я один вошел в свою квартиру и остановился на пороге, ужасно испугавшись: комната была, точно зарей, адски освещена ярким красным светом, так что я всюду видел только кровь, кровь…
Несмотря на возникшее искушение вернуться, я все же шагнул вперед; о, зачем я это сделал! Мне показалось, что я почувствовал запах мертвечины. Ужас во мне возрастал все быстрее — не знаю, почему; я пустился наутек и тут-то увидел Ее. Она сидела на высоком шкафу, под самым потолком, и болтала ногами. Ее взгляд был ехидный, насмешливый, ядовитый. В руке она держала веревку с петлей на конце и вертела ею вокруг головы. На этот раз я нашел в себе силы, чтобы вылететь стремглав в коридор; но там я свалился.
30 апреля.
Так что теперь я благополучно снова оказался там, где находился до i апреля, когда уехал в Берлин. Совершенно неожиданно. Более того — я был отброшен назад намного дальше. Не только потому, что я в полной мере чувствую страшную боль от вечного проклятия своей жены, или оттого, что мной овладевает новый, свежий страх перед ее петлей: ужас, который внушает мне призрак, охватил меня пуще прежнего. Это ее появление показалось мне страшнее всех прошлых. Все мои почти зажившие раны снова широко открылись; ни минуты нет покоя; весь вкус приятных ощущений пропал; напрасны попытки превозмочь себя. Единственное, что помогает — это надраться как свинья… но это косвенным образом может ускорить жуткий конец…
Но больше всего я боюсь того отвратительного факта, что невероятно и угрожающе начинаю путать некоторые понятия. Никакого сравнения с тем, что было в январе. А ведь тогда мое начинающееся безумие было следствием длительных ужасных волнений и целого ряда видений; теперь достаточно было одного единственного видения после долгого периода покоя и явного выздоровления, чтобы завязнуть еще глубже, чем тогда. Причиной этого является развал всего моего организма… Я падаю в пропасть медленно, но верно. Боже мой, неужели никто не спасет меня?..
У меня есть, конечно, podex romanus; но он не обладает абсолютной властью, его приходится дополнять теми самыми волшебными словами. Мог ли я своевременно воспользоваться ими в тот вечер? Здесь необходима радикальная реформа. Еще после этой rencontre [27] в парке я дал себе обещание никогда в жизни не брать в руки книг; очень хотелось, чтобы для выполнения всех своих обещаний мне пришлось бы приложить так же мало усилий, как для выполнения этого. Но книги — это недостаточно. Мне придется, например, выкрикивать свои заклинания еще до того, как открою какую-нибудь дверь, или на улице, прежде чем оглянусь, или каждый раз, когда я увижу даму под вуалью и вдобавок с такой же фигурой, как у Демоны. В общем, эти слова должны слетать с моих уст постоянно, не реже, чем слово «я». Сегодня я положил начало: навстречу мне шли три дамы с вуалетками; повернувшись, конечно, к ним спиной и нагибаясь вперед, я заорал: «А ну-ка в жо…» и т. д. Они позвали на помощь полицейского. И все же это бесспорно лучше Демоны.
Однако эти новые диспозиции меня вполне успокоили. Я с уверенностью смотрю в будущее.
4 мая.
Люди добрые, Господи Боже мой, представьте себе, я опять с ней говорил! В лесу, поверите? Рядом со мной стояло дерево! И представьте себе, она даже приехала! В экипаже! И в мужском костюме! А в руке держала кнут! Но меня не побила. О, если бы вы слыхали, что она говорила! Ну, все расскажу, только надо быть осторожным, чтобы не перепрыгнуть через эту коробку со спичками, или, точнее говоря, чтобы не запутаться в понятиях. Знаете, мне кажется, что я немножко схожу с ума. Но это пройдет, не правда ли? Все пройдет, и козе придется околеть. И если хотите знать, она не приехала бы, если бы я вовремя прокричал то, что вам уже известно. Но ведь на ней был мужской костюм! Короткий пиджачок, плотно прилегающие к телу тонкие зеленые брючки; черт побери, видели бы вы ее животик, да еще под ними ее задницу!
Так вот: [28]
Итак, вчера мы с Мольтке-младшим и Эйленбургом снова выехали из Берлина. В одиннадцать часов утра зашли в ресторан в лесу, в двухстах шагах, не больше, от опушки. Минутку я посидел с ними, затем почувствовал такое сильное и неприятное беспокойство, что решил немного пройтись.
Выхожу из леса. Тут же вдоль него тянется шоссе. Солнечный, теплый, пригожий день. Мою душу приласкал слегка волнистый ландшафт с домиками, разбросанными по невысоким косогорам, как овечки. Так и ласкал ее, пока не загипнотизировал. Я побрел по дороге.
Внезапно вздрагиваю, будто спросонья: слышу грохот колес, топот копыт. Двухколесный экипаж мчится на меня. Два вороных коня, черных, как смоль, впереди него. Он мчится на меня с такой же быстротой, без преувеличения, как скорый поезд. Лошади понесли! Я пугаюсь и прыгаю в лес. В последнюю минуту: адская упряжка уже была тут как тут. Почти сразу она остановилась, из нее выскочил мужчина с кнутом в руке — и прямо ко мне. Присмотрелся — Демона. Я снова сел: на этот раз в ежевику, но ее колючек не почувствовал.
Ее лицо — адский огонь, облеченный в человеческую плоть. Никогда раньше я не видал ее такой дикой, жуткой и такой торжествующей. Если бы лица всех Цезарей и Наполеонов слились гармонично в одно лицо, они не излучали бы и половины того трансцендентального величия, которое она метала вокруг себя тысячами молний. И вновь выглядела молодой, как девочка, розовая с белым ликом: огонь на снегу, победно пылающий! Раскатисто загремел ее альт, неземной голос — звук римского пастушьего рога, архангельских тромбонов, призывающих на Страшный суд.
— С того дня, как ты сидел в грязи, многое изменилось. Теперь я иными глазами смотрю на свое положение, ха, ха! Я не считаю тебя более фантомом сновидений. Ты настоящий, тот самый старый пес, мой супруг. И я категорически требую объяснить, что произошло 19 августа!
— Я — я… ничего не знаю. Обратитесь к врачу… к науке… Моя хата с краю, я только фантом сновидений.
— Таким способом любой негодяй мог бы дешево отделаться, говоря, что он всего лишь фантом, чтобы избежать наказания. Слушай, мерзавец: я поняла, что решающим для меня является не столько 19 августа, сколько 2 сентября, когда я покинула подземелье. Скажу точнее: подземелье мне вовсе не снилось, это была «действительность», и в голодной башне я умерла…
— Ай, ай! Но меня удивляет, что вы, все же дама с определенным научным образованием, так рассуждаете. Как вы могли умереть, когда вы здесь и разговариваете? Разве вы могли бы существовать, мыслить, если бы ваш мозг сейчас подвергался тлению?
— Да пошел ты со своей наукой, придурок. Она еще более дурацкая, чем ты. Это твой мозг тлеет, и все-таки ты мыслишь, пусть мыслишки твои и гнилые. Все человеческие мозги тлеют, и все идеи человеческой культуры являются лишь продуктами самого вонючего тления: эту великую правду приношу я из потустороннего мира! Кто-то оглушил меня и затем бросил в башне умирать от голода. Кто это был?
— Боже, неужели ты думаешь, что это был я? — вырвалось у меня глупо.
— Ты? — захохотала она. — Баба, неужели ты способен сделать нечто подобное? Это исключено. Но не исключено, что ты трусливо уговорил кого-то это сделать. Вероятнее всего, это сделал кто-нибудь из твоих кретинов-родственников, недовольных тем, какой образ жизни я веду. Очевидно, с твоего согласия; видимо, ты знал об этом; но неоспоримо то, что ты никак не протестовал против этого. Итак?
