Милый друг - де Мопассан Ги (лучшие книги .txt) 📗
– Хочешь, я дам тебе взаймы? – шепнула она ему на ухо.
– Ты очень добра, моя крошка, – с достоинством ответил он, – но не будем больше об этом говорить, прошу тебя. Это меня оскорбляет.
Она умолкла.
– Ты не можешь себе представить, как я тебя люблю! – мгновение спустя, сжимая его в объятиях, прошептала она.
Это был один из лучших вечеров их любви.
Собираясь уходить, она сказала с улыбкой:
– Для человека в твоем положении нет ничего приятнее, как обнаружить у себя в кармане деньги, какую-нибудь монету, которая провалилась за подкладку. Правда?
– Я думаю! – искренне вырвалось у него.
Она решила пойти домой пешком под тем предлогом, что на улице изумительно хорошо. И всю дорогу любовалась луной.
Стояла холодная ясная ночь, – такие ночи бывают в начале зимы. Люди и лошади неслись, подгоняемые легким морозцем. Каблуки звонко стучали по тротуару.
– Хочешь, встретимся послезавтра? – спросила она при прощании.
– Ну да, конечно.
– В тот же час?
– В тот же час.
– До свидания, мой дорогой.
И они нежно поцеловались.
Он быстрым шагом пошел домой, думая о том, как выйти из положения, что предпринять завтра. Но, отворяя дверь в свою комнату и отыскивая в жилетном кармане спички, он, к крайнему своему изумлению, нащупал пальцами монету.
Он зажег огонь, схватил монету и начал рассматривать ее. Это был двадцатифранковый золотой!
Ему казалось, что он сошел с ума.
Он вертел монету и так и сяк, стараясь понять, каким чудом она очутилась у него. Не могла же она упасть к нему с неба!
Наконец он догадался, и его охватило бешенство. Как раз сегодня его любовница толковала о том, что монета иной раз проваливается за подкладку и что в трудную минуту ее обычно находят. Значит, она подала ему милостыню. Какой позор!
Он выругался.
– Хорошо! Я ей послезавтра устрою прием! Она у меня проведет веселенькие четверть часа!
Обозленный и оскорбленный, он лег спать.
Проснулся он поздно. Голод мучил его. Он попытался снова заснуть, с тем чтобы встать не раньше двух. Потом сказал себе:
– Это не выход, я должен во что бы то ни стало раздобыть денег.
В надежде, что на улице ему скорее что-нибудь придет в голову, Дюруа вышел из дому.
Он так ничего и не надумал, а когда проходил мимо ресторанов, то у него текли слюнки. В полдень он наконец решился: «Ладно, возьму сколько-нибудь из этих двадцати франков. Завтра я их отдам Клотильде».
Дюруа истратил в пивной два с половиной франка. Придя в редакцию, он вернул три франка швейцару.
– Возьмите, Фукар, – это те деньги, которые я у вас брал вчера на извозчика.
Работал он до семи. Затем отправился обедать и истратил еще три франка. Вечером две кружки пива увеличили дневной расход до девяти франков тридцати сантимов.
За одни сутки немыслимо было восстановить кредит или найти какие-нибудь новые средства к существованию, а потому на другой день ему пришлось истратить еще шесть с половиной франков из тех двадцати, которые он собирался вечером отдать, так что, когда он пришел на свидание, в кармане у него было четыре франка двадцать сантимов.
Он был зол, как сто чертей, и дал себе слово объясниться со своей любовницей начистоту. Он намеревался сказать ей следующее: «Ты знаешь, я нашел те двадцать франков, которые ты сунула мне в карман. Я не могу отдать их тебе сегодня, потому что положение мое не изменилось и потому что мне некогда было заниматься денежными делами. Но в следующий раз я непременно верну тебе долг».
Войдя, она бросила на него нежный, робкий, заискивающий взгляд. Как-то он ее примет? Чтобы отдалить объяснение, она долго целовала его.
А он в это время думал: «Я еще успею поговорить с ней об этом. Надо только найти повод».
Повода он так и не нашел и ничего не сказал ей: он все не решался начать этот щекотливый разговор.
Она уже не заговаривала о прогулке и была с ним обворожительна.
Расстались они около полуночи, назначив свидание только в среду на следующей неделе, так как ей предстояло несколько званых обедов подряд.
На другой день Дюруа позавтракал в ресторане и, расплачиваясь с лакеем, полез в карман за оставшимися четырьмя монетами, но вместо четырех вынул пять, из которых одна была золотая.
В первую секунду он подумал, что накануне ему дали ее по ошибке вместе со сдачей, но затем понял все, и у него заколотилось сердце, – до чего унизительна была эта назойливая милостыня.
Как он жалел теперь, что ничего не сказал ей! Поговори он с ней в резком тоне, этого бы не случилось.
В течение четырех дней он делал попытки, столь же частые, сколь и безуспешные, раздобыть пять луидоров и в конце концов проел второй луидор Клотильды.
При первой же встрече он пригрозил ей: «Послушай, брось ты эти фокусы, а то я рассержусь не на шутку», но она ухитрилась сунуть ему в карман брюк еще двадцать франков.
Обнаружив их, Дюруа пробормотал: «Дьявольщина!», но у него не было ни сантима, и он переложил их в жилетный карман, чтобы иметь под рукой.
«Я верну ей все сразу, – успокаивал он свою совесть. – Разумеется, я беру их у нее взаймы».
Кассир внял наконец его отчаянным мольбам и согласился выдавать ему по пять франков в день. Этого хватало только на еду, но о возврате долга, выросшего до шестидесяти франков, нечего было и думать.
Между тем Клотильде вновь припала охота к ночным скитаниям по всем парижским трущобам, и теперь он уже не сердился, когда после этих рискованных похождений находил золотой то в кармане, то в ботинке, а то даже в футляре от часов.
Раз он в настоящее время не в состоянии исполнять ее прихоти, то что же тут такого, если она, вместо того чтобы отказаться от них, платит сама?
Впрочем, он вел счет ее деньгам, намереваясь когда-нибудь вернуть их сполна.
Однажды вечером она ему сказала:
– Представь, я ни разу не была в Фоли-Бержер. Пойдем?
Дюруа замялся: его пугала встреча с Рашель. Но он тут же подумал: «Ничего! В конце концов, она мне не жена. Увидит меня, поймет, в чем дело, и не заговорит. Тем более что мы будем в ложе».
Была еще одна причина, заставившая его согласиться: ему представлялся удобный случай предложить г-же де Марель ложу в театр, ничего за нее не платя. Это явилось бы своего рода ответной любезностью.
Дюруа оставил Клотильду в карете, а сам отправился за контрамаркой – ему не хотелось, чтобы она знала, что он ничего не заплатил за вход, – потом вернулся к ней, и они прошли мимо поклонившихся им контролеров.
В фойе было полно народа. С большим трудом пробирались они в толпе мужчин и кокоток. Наконец их заперли в клетке между бушующей галеркой и безмолвным партером.
Г-жа де Марель не смотрела на сцену, – ее занимали исключительно девицы, которые прогуливались позади ложи. И она беспрестанно оборачивалась и разглядывала их, испытывая желание прикоснуться к ним, ощупать их корсажи, их щеки, их волосы, чтобы понять, из чего сделаны эти странные существа.
Неожиданно она обратилась к Дюруа:
– Вон та полная брюнетка все время смотрит на нас. Я даже подумала, что она хочет заговорить. Ты обратил внимание?
– Нет, это тебе так кажется, – возразил он.
Но он давно уже заметил ее. Это была Рашель, – она все ходила мимо их ложи, и глаза у нее горели зловещим огнем, а с языка готовы были сорваться бранные слова.
Дюруа только что столкнулся с ней, когда протискивался сквозь толпу; она тихо сказала ему: «Здравствуй», а ее хитро прищуренный глаз говорил: «Понимаю». Но, боясь любовницы, он не ответил на это заигрывание и с высоко поднятой головой и надменно сжатыми губами холодно прошел мимо. Подстрекаемая смутною ревностью, девица пошла за ним, задела его плечом и сказала уже громче:
– Здравствуй, Жорж.
Он опять промолчал. Тогда она, решив во что бы то ни стало заставить его узнать себя и поклониться, в ожидании благоприятного момента начала расхаживать позади ложи.
Заметив, что г-жа де Марель смотрит на нее, она подошла к Дюруа и дотронулась до его плеча.
