Дорога стального цвета - Столповский Петр Митрофанович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
Зуба стало трясти. Он не дрожал, его именно трясло — размеренно, мощно, безудержно. Голова была совершенно ясная, в ней легко укладывалась мысль, что он спасен, что ему больше не грозит это сволочное кодло, а его все равно трясло. Руки выписывали какие-то идиотские, бессмысленные кренделя, поясница сделалась немощной, как на шарнирах, и едва не переламывалась. Нервы, видимо, были натянуты до опасного предела — он не мог совладать с собой.
Зуб взглянул на блестевший отполированной сталью нож, с черной ручкой, и в изнеможении отвел глаза. Это была его смерть. Вполне реальная, подлая и неумолимая смерть, которая промахнулась. Вот она, теперь ее можно потрогать, чтобы лучше запомнить, какая она бывает.
Ног он не чувствовал. Боясь, что они его подведут, сел на пол тамбура. Так он сидел, стараясь унять дрожь.
Та-та-та, та-та-та...
Все ему казалось враждебным: и нож, и болтающийся на хвосте состава вагон, и сырая ночь, и ущербный, почти не дающий света месяц, и даже этот перестук колес, который до циничности радостно выговаривает:
«Про-па-дешь, про-па-дешь...»
— Гады! — дико завизжал вдруг Зуб, инстинктивно чувствуя, что именно криком он собьет со своего тела оцепенение. — Сволочи, грабители!
Он вскочил на ноги, до боли в пальцах вцепился в торцевое ограждение тамбура и завопил так, словно Панька все еще бежал за вагоном:
— Что, сволочь, попал, да? Попал?! Кому теперь в рыло? Ха-ха-ха! Что?..
Он наслаждался, упивался своими воинственными воплями. Он чувствовал, как проходит трясучка, и был рад, что никто не может увидеть и услышать его психического буйства.
Повернувшись к стенке вагона, Зуб с усилием выдернул нож и, протягивая его назад воображаемому Паньке, заорал:
— На! На, гад! Попробуй еще раз! Ха-ха-ха! Ну, чего ж ты? Кому теперь в рожу?..
20
По обеим сторонам мощно и грозно загудело. От неожиданности Зуб чуть не выронил нож на убегающее назад полотно. Это были стальные опоры. Поезд проходил по мосту через Дон.
«Куда я еду? — встрепенулся Зуб, остывая. — Я ж назад еду! Мне не надо туда, мне — в Сибирь, к дядьке!»
Далеко внизу по воде скользила узкая корка серебряной дыни — новорожденный месяц.
Мост кончился вместе с железным гулом. Поезд снова набирал скорость, вагон раскачивало и подкидывало.
Та-та-та, та-та-та, мне не-на-до-ту-да...
Справа, в сереющем звездном небе, угадывались холмы, которые быстро перерастали в горы.
У-у-а-а! — по-звериному рявкнул встречный поезд.
«Мне не надо туда, мне не надо туда», — засело в голове.
Стремительный встречный пролетел. Подчиняясь не разуму даже, а скорее панически мечущемуся страху, Зуб торопливо положил нож на пол у стенки вагона, перелез через ограждение тамбура и встал на буфер вагона. Где-то здесь должен быть толстый резиновый шланг с ручкой вентиля на конце. Он знал, что если эту ручку повернуть, состав начнет тормозить.
Вентиль очень низко. Поискав глазами опору, Зуб ухватился за край пролома в ограждении и потянулся другой рукой к шлангу. Из-под вагона несся оглушительный лязг. Повернув тугую рукоять, он отпрянул и чуть не полетел вниз — так пронзительно зашипел сжатый воздух.
Поезд не сразу начал сбавлять ход.
«Что я делаю? Я ж поезд останавливаю!»
Казалось, что сердце колотится сильнее, чем стучат колеса на стыках. Зуб слышал, что останавливать поезд — преступление, за которое полагается тюрьма. Только этого ему не хватает!
Он снова потянулся и закрыл вентиль. Шипение как обрезало. А поезд почему-то продолжал тормозить, и паровоз давал тревожные гудки.
Зуб перемахнул через ограждение, стал на подножку вагона и посмотрел вперед. Голова поезда сравнялась с какими-то огнями и постройками. Должно, полустанок. Там-то он и попадется. Надо прыгать.
Скорость была еще приличной. В страшном волнении Зуб присел на подножке, крепко вцепившись в поручень. Земли не разглядеть,
«Только бы не врезаться в столб»,— мелькнуло в мозгу.
Поколебавшись секунду-другую, он отпустил поручень и прыгнул в темноту по ходу поезда.
Ступни ушли в мягкую насыпь полотна. По инерции Зуб сделал два широченных прыжка, не удержался на ногах и кубарем покатился под откос.
Ударившись о твердое, должно, о камень, он вскочил быстро, как кошка. Припадая на левую ногу, то и дело спотыкаясь и падая, побежал в гору, полого уходящую в звездное небо. Короткие гудки подстегивали его как бичом, заставляли бежать все быстрее, И чем выше он поднимался, тем светлее становилось кругом.
По вагонам судорогой прокатился многократно повторенный лязг. Поезд снова стал набирать скорость. Зуб уж подумал с облегчением, что пронесло, стал успокаиваться, даже заметил, что на голове не стало форменной фуражки — слетела, когда прыгал. Но тут от полустанка донесся слабый стрекот заведенного мотоцикла.
«Это за мной. От мотоцикла не уйти...»
Он понесся дальше, в гору, задыхаясь, обдирая руки о кустарник, скребя пальцами и ломая ногти на крутых местах. Всюду белели выступы известняка. Это были меловые горы.
За кустами Зуб не заметил вовремя обрыв, сорвался и очутился на дне неглубокого оврага. Он даже обрадовался этому — ведь наверху, на фоне неба его могли заметить.
Зуб уже не дышал — хрипел. Перед глазами разбегались цветные пятна. Но все же по дну оврага бежать было полегче — дождевые потоки выровняли его, вылизали.
Поезд ушел, и теперь стрекот мотоцикла слышался отчетливее. Он то приближался, то начинал таять вдали. Потом стал доноситься откуда-то сверху. Зуб остановился в нерешительности, загнанно заозирался. Не хотят ли ему устроить засаду там, наверху? Но мотоциклетная дробь стала быстро стихать и пропала вовсе.
У него отлегло от сердца. Мотоцикл, наверно, не имеет ко всей этой истории никакого отношения.
Просто кто-то поехал по своим полуночным делам.
Не в силах больше бежать, Зуб пошел. И только тогда заметил, что уже не хромает, хоть боль в коленке еще была. Просто ушибся, и ничего больше. Мимоходом он порадовался своим целым ногам. Они ему нужны сейчас как никогда.
Саднило ободранное при падении плечо. Гимнастерка в этом месте была разорвана и прилипала к окровавленному телу. Но и это сущая чепуха по сравнению с тем, что могло случиться за последний час.
Овраг становился все мельче. Вот он превратился в ложбинку, потом совсем исчез. Впереди открылось плоскогорье, теряющееся где-то в ночных далях. Пошатываясь и спотыкаясь, Зуб побрел по нему. Наверху было гораздо светлее. Приближалось утро.
Раздался резкий гортанный крик. Зуб вздрогнул, мгновенно напружинился. Крик повторился.
Проклятая птица! Что бы ей не спать в свое удовольствие?
Этот крик совсем его доконал. Навалилась смертельная усталость. Больше, кажется, и шагу сделать не может. Оглядев чуть посеребренную огрызком луны окрестность, он повалился на пахнущую полынью землю и долго лежал без движения. Просторно было ему под звездами. Звенела по жилам возмущенная кровь, а ему казалось, что это перезваниваются, перешептываются звезды, обсуждая свои высокие дела.
А звезды меж тем становились уже не такими лучистыми и острыми, потому что небо все больше серело, и горизонт предвещал совсем близкий рассвет.
Неожиданно за бугром взревел заведенный мотоцикл. Зуба подкинуло на ноги. Откуда это?! Мотоцикл ведь уехал совсем! В руках вели, не иначе. Вели и высматривали.
Заметив примерно в полсотне метров от себя темнеющие кусты, Зуб понесся к ним что есть мочи. По шуму мотора он догадывался, что с секунды на секунду мотоцикл покажется над бугром. Тогда он пропал. Быстрей!
Ноги едва касаются земли. Еще быстрей!
Он упал в жидкую поросль в тот момент, когда над холмом замаячили головы мотоциклиста и его пассажира. Ехали неторопливо, с выключенной фарой и озирались по сторонам. Здесь, на плоскогорье, они сразу бы заметили беглеца.
Мотоцикл взял немного в сторону, а потом, словно бы передумав, повернул прямо к кустам — редким и невысоким. Укрыться в них мудрено — все насквозь видно.
