К востоку от Эдема - Стейнбек Джон Эрнст (книги онлайн бесплатно txt) 📗
— Мои родители об этом разговаривали. Они думали, что я сплю, а я все слышала. Кейл, я хочу тебе что-то сказать. Мне трудно говорить про это, но молчать еще труднее. Лучше сказать. Я уже не маленькая девочка, какой была совсем недавно. Я стала взрослой. Ты понимаешь, о чем я?
— Понимаю.
— Ты уверен?
— Уверен.
— Ну, смотри. Теперь самое трудное… Мне надо было это раньше сказать… Я разлюбила Арона.
— Разлюбила? Почему?
— Я очень старалась разобраться… Когда мы были маленькие, мы с ним придумали красивую сказку и начали жить в этой сказке. Потом я подросла и поняла, что мне нужно что-то другое, настоящее, а не придуманное.
— Но ведь…
— Подожди, дай мне досказать. Я переменилась, а Арон так и остался, каким был. Не повзрослел. Может, он вообще никогда не станет по-настоящему взрослым. Ему нравился этот придуманный мир, в нем все так, как он хочет. Он даже подумать не смел, что у сказки может быть другой конец.
— А ты?
— А я не хочу терпеливо дожидаться, как и что получится из этой сказки. Я хочу жить взаправдашней жизнью. Понимаешь, Кейл, мы с ним разные, настолько разные, что почти чужие. Мы цеплялись за сказку по привычке. Но я больше не верю в красивые сказки.
— Что же будет с Ароном?
— Он всегда старался, чтобы получилось, как он хочет. Ради этого готов все вверх дном перевернуть.
Кейл стоял, уставившись в землю.
— Ты мне не веришь? — спросила Абра.
— Разобраться пытаюсь.
— Понимаешь, ребенку кажется, что он центр Вселенной. Все, что делается вокруг, делается для него одного. Другие люди в его глазах просто куклы, с которыми он играет. Но когда ребенок подрастает, он начинает сравнивать себя с другими, узнает себе цену, находит свое место в мире. Начинает понимать, что не только люди что-то должны ему, но и он должен людям. Это гораздо труднее, зато справедливее. Я рада, что ты рассказал мне про Арона.
— Рада?
— Да, рада. Теперь я убедилась, что была права. Узнать плохое про собственную мать — это удар. Арон не перенес удара, потому что он разрушил придуманную им сказку. А другого, реального мира он не хочет знать. Вот он и перевернул все вверх дном, все поломал. Он и меня поломал, когда объявил, что хочет быть священником.
— Это надо обмозговать, — проговорил Кейл.
— Давай сюда мои книги, — сказала Абра. — И передай Ли, что я приду. Я теперь свободна. Мне тоже надо кое-что обмозговать. Знаешь, Кейл, мне кажется, я тебя люблю.
— Я нехороший.
— Именно за то, что ты нехороший, — Кейл не чуял под собой ног.
— Она завтра придет! — с порога крикнул он Ли.
— Что-то ты взбудоражился, — ответил тот.
В дом Абра вошла на цыпочках. В прихожей прокралась вдоль стены, где не скрипел пол, хотела было подняться к себе по устланной ковром лестнице, но передумала и пошла в кухню.
— Пришла, — встретила ее мать. — Подзадержалась.
— Надо было остаться после уроков. Как отец, лучше?
— Думаю, что да.
— Что доктор сказал?
— То же самое, что вначале, — переутомление. Ему нужен отдых.
— По его виду не скажешь, что переутомился.
Мать открыла ящик, вынула три картофелины и положила их в раковину.
— Отец очень стойкий человек, дорогая. Никогда не пожалуется на здоровье. Зато я хороша, могла бы и догадаться. Столько сил отдавал на помощь фронту, и это не считая собственной работы. Доктор говорит, что такой человек может сразу слечь.
— Можно, я загляну к нему?
— Видишь ли, Абра, мне кажется, ему не хочется никого видеть. Давеча судья Кнудсен звонил, так отец велел сказать, что спит.
— Тебе помочь?
— Пойди сначала переоденься. Не дай бог, запачкаешь новое платье.
Абра прошла на цыпочках мимо отцовского кабинета и поднялась к себе. Ее комната слепила полированными поверхностями мебели и яркими, цветастыми обоями. Фотографии родителей в рамочках на столе, стихотворные послания в рамочках на стенах, туфли, аккуратно поставленные рядышком у кровати на натертом полу, — решительно все на своем, раз и навсегда определенном месте. Мать все делала так, как хотела: кормила ее, выбирала платье, устанавливала распорядок жизни. Абра давно отказалась от мысли завести себе личные, только ей принадлежащие вещи. Даже в собственной комнате она не знала уединения. Уединялась она единственно в свои мысли. Несколько писем, которые она хранила, находились в гостиной — были спрятаны в двухтомных «Воспоминаниях Улисса С. Гранта»
. С тех пор, как генеральские мемуары сошли с печатного станка, ни одна живая душа в доме, кроме нее самой, не прикоснулась, насколько ей было известно, к их страницам.
Абра не задумывалась, почему ей сейчас так хорошо. Многое она сердцем чувствовала и не любила говорить. Она прекрасно знала, к примеру, что отец вовсе не болен. Скрывает он что-то. А вот Адам Траск, напротив, точно болен: она видела, как он, шаркая ногами, брел по улице. Интересно, мать знает, что отец притворяется?
Абра скинула платье и надела ситцевый сарафанчик, предназначенный для работы по дому. Причесав волосы, сна прошла на цыпочках мимо комнаты отца и спустилась вниз. Там она вытащила из дневника открытку, полученную от Арона, и в гостиной вытряхнула из второго тома «Воспоминаний» его письма, плотно сложила и, подняв юбку, засунула их под резинку панталон. Письма немного выпирали на животе, но на кухне она надела передник, и стало совсем незаметно.
— Можешь почистить морковь, — сказала мать. — Вода вскипела?
— Закипает.
— Тебе нетрудно положить бульонный кубик в эту чашку? Доктор сказал, что отцу очень полезен бульон.
Когда мать понесла наверх дымящуюся чашку, Абра открыла мусорную топку в газовой плите, кинула туда письма и подожгла.
Мать вернулась, потянула носом.
— Дымом пахнет.
— Это я мусор сожгла. Ведро было полно.
— Надо спрашивать, прежде чем берешься что-нибудь делать, — сказала мать. — Я коплю сухой мусор и по утрам обогреваю им кухню.
— Прости, мама, я не подумала.
— Пора научиться думать о таких вещах, дорогая. Ты какая-то рассеянная последнее время.
— Прости, мама.
— Бережливость — это статья дохода. В столовой зазвонил телефон. Мать пошла туда, сняла трубку, и Абра слышала, как она сказала: «Нет, к нему нельзя. Доктор запретил. Нет-нет, категорически никаких разговоров. Ни с кем».