Сочинения - де Бальзак Оноре (книги читать бесплатно без регистрации TXT) 📗
– Это еще что такое? – воскликнула Малага. – Что за слова? Для меня они – настоящая тарабарщина. Вам очень понравилась осетрина – заплатите же за соус уроком кляузы!
– Охотно, – сказал Дерош. – Вексель, который один из ваших кредиторов опротестовывает у одного из ваших должников, может сделаться предметом подобного же опротестования со стороны остальных ваших кредиторов. Как поступает суд, от которого все кредиторы требуют постановления об уплате?.. Он справедливо делит между всеми сумму, на которую наложен арест. Этот дележ, произведенный под наблюдением правосудия, называется взысканием. Если вы должны десять тысяч франков, а ваши кредиторы взыскивают по опротестованию тысячу, то каждый из них получает известный процент долга, согласно раскладке по соразмерности , говоря судейским языком, то есть пропорционально сумме векселя; но получают они свою долю только по предъявлении законного документа, называемого извлечением из прописи кредиторов , который выдает им письмоводитель суда. Представляете ли вы себе работу, которую проделывает судья и подготовляют поверенные? На нее уходят вороха гербовой бумаги, исчерченной редкими, неясными линиями, где цифры тонут среди незаполненных граф. Начинают с вычета судебных издержек. А так как издержки при взыскании тысячи франков или миллиона одинаковы, то они легко могут поглотить у вас, например, тысячу экю, особенно если удается затеять тяжбу…
– Поверенному это всегда удается, – вставил Кардо. – Сколько раз ваши собратья спрашивали у меня: «А нельзя ли чем-нибудь поживиться?»
– Особенно легко это удается, – продолжал Дерош, – когда должник прямо толкает вас на то, чтобы долг его был поглощен издержками. Поэтому кредиторы графа ничего и не получили: у них все ушло на беготню по поверенным и на хлопоты. Чтобы заставить заплатить такого опытного должника, как граф, кредитор должен занять чрезвычайно трудно осуществимую законную позицию: он должен стать одновременно и его должником и его кредитором, ибо тогда он, в силу закона, имеет право произвести соединение…
– Соединение чего? – спросила лоретка, во все уши слушавшая эту речь.
– Двух качеств: кредитора и должника – и уплатить себе из собственных рук, – продолжал Дерош. – Наивность Клапарона, который ничего не сумел придумать, кроме опротестования, привела к тому, что граф совершенно успокоился. Провожая Антонию из Варьете, Максим утвердился в намерении продать кабинет для чтения и покрыть этим еще не уплаченные за него две тысячи, тем более что крайне опасался показаться смешным, субсидируя подобное предприятие. Поэтому он принял план Антонии, которой хотелось подняться на высшую ступень своего ремесла, иметь великолепную квартиру, горничную, коляску и потягаться, например, с нашей прелестной хозяйкой…
– Для этого она недостаточно хорошо сложена, – воскликнула знаменитая красотка цирка. – Но все же она недурно обчистила юнца д'Эгриньона!
Дней через десять маленький Круазо, напыжившись от важности, обратился к прекрасной Антонии примерно с такой речью:
– Дитя мое, ваш кабинет для чтения – это дыра; вы тут пожелтеете, газ вам испортит глаза; вам надо бросить это занятие… Давайте же воспользуемся случаем! Я отыскал одну молодую женщину, которая не желает ничего лучшего, как купить ваш кабинет для чтения. Дамочка разорилась – ей впору в воду броситься; но у нее есть четыре тысячи франков наличными, и ей надо употребить их с наибольшей выгодой, чтобы прокормить и воспитать двоих детей…
– Ах, как вы милы, папаша Круазо! – сказала Антония.
– О, сейчас я стану еще милее, – подхватил старик каретник. – Представьте себе, этот бедняга Денизар в таком расстройстве, что у него сделалась желтуха… Да, у него все бросилось на печень как это бывает у чувствительных стариков. Напрасно он так чувствителен. Я ему говорил: «Будьте страстны – куда ни шло! Но быть чувствительным… ну нет! Этак можно себя сгубить…» Я, право, не ожидал, чтобы мог так предаваться горю человек достаточно стойкий и сведущий, способный во время пищеварения не оставаться у своей…
– Но что произошло?.. – спросила мадемуазель Шокарделла.
– Та негодница, у которой я обедал, неожиданно его бросила… да, она покинула его, предупредив письмом – решительно без всякой орфографии.
– Вот что значит наскучить женщине, папаша Круазо!..
– Да, это – урок, прекрасная барышня, – сказал слащавый Круазо. – Я еще никогда не видел человека в таком отчаянии, – продолжал он. – Наш друг Денизар больше не отличает правой руки от левой и не желает больше видеть то, что именует театром своего счастья… Он до такой степени утратил рассудок, что предложил мне купить за четыре тысячи франков всю обстановку Гортензии… Ее зовут Гортензия!
– Красивое имя, – сказала Антония.
– Да, так звали падчерицу Наполеона; я поставлял ей экипажи, как вам известно.
– Что ж, я подумаю, – сказала хитрая Антония, – а вы, для начала, пошлите мне вашу молодую даму…
Антония сбегала взглянуть на обстановку, вернулась совершенно очарованная и заразила своим антикварным восторгом Максима. В тот же вечер граф согласился на продажу кабинета для чтения. Предприятие это, как вы понимаете, было на имя мадемуазель Шокарделлы. Максим потешался над маленьким Круазо, который доставил ему покупателя. Товарищество Максим – Шокарделла теряло, правда, две тысячи франков, но что значила эта потеря по сравнению с четырьмя хрустящими тысячефранковыми билетами!.. Как мне однажды сказал граф: «Четыре тысячи франков наличными!.. Да ведь бывают минуты, когда ради них подпишешь векселей на восемь тысяч!»
На следующий день граф собственной персоной идет смотреть обстановку, имея при себе четыре тысячи франков: продажа кабинета наладилась благодаря расторопности маленького Круазо, спешившего закончить дело; вдову, по его словам, он обставил .
Нимало не заботясь об этом приятном старичке, которому предстояло потерять несколько тысяч франков, Максим пожелал немедленно перевезти всю обстановку в квартиру, снятую на имя госпожи Иды Бонами, в новом доме на улице Тронше. Он заранее нанял несколько больших фургонов для перевозки вещей. Максим был крайне восхищен красотой обстановки, которую любой торговец мебелью оценил бы в шесть тысяч франков. В уголке у камина он разглядел несчастного Денизара: пожелтевший от желтухи, с головой, обвязанной двумя шелковыми платками, поверх которых был надет бумажный колпак, закутанный, как хрустальная люстра, пришибленный, он даже не в силах был говорить и вообще был так развинчен, что графу пришлось объясняться с лакеем. Отдав лакею четыре тысячи франков, чтобы тот отнес их своему хозяину и получил от него расписку, Максим уже собирался было приказать подавать фургоны, как вдруг голос, прозвучавший в его ушах подобно трещотке, крикнул ему:
– Это ни к чему, граф, мы в расчете! Разрешите вручить вам шестьсот тридцать франков пятнадцать сантимов сдачи!
И Максим с ужасом увидел Серизе, который, как бабочка из куколки, выбирался из своих свивальников и, протягивая ему чертовы долговые расписки, говорил:
– Несчастья научили меня играть комедию, и на ролях стариков я стoю Буффе…
– Я в логовище грабителей! – воскликнул Максим.
– Нет, граф, вы у мадемуазель Гортензии, подруги старого лорда Дэдлей, который прячет ее от всех взоров, но у нее дурной вкус: она любит вашего покорного слугу.
«Если когда-либо мне хотелось убить человека, – говорил мне позднее граф, – так именно в ту минуту. Но что поделаешь! Гортензия высунула свою хорошенькую головку, пришлось рассмеяться, и, чтобы сохранить свое превосходство, я швырнул ему шестьсот франков и сказал: «Это для девки!»
– Тут весь Максим! – заметил ла Пальферин.
– Тем более что деньги-то принадлежали маленькому Круазо, – добавил проницательный Кардо.
– Но, – продолжал Дерош, – Максим все-таки был вознагражден, ибо Гортензия воскликнула: «Ах! Если б я знала, что это ты!..»
– Ну и катавасия! – крикнула лоретка. – Ты проиграл, милорд, – сказала она нотариусу.
