Сочинения - де Бальзак Оноре (книги читать бесплатно без регистрации TXT) 📗
– Прекрасная погода, сударь!
На что бывший чиновник ответил:
– Погода, как при Аустерлице, сударь; я там был… и даже был ранен, этот крест я получил в награду за свое поведение в тот славный день…
Так, мало-помалу, слово за слово, полегоньку-потихоньку между этими двумя обломками Империи установились дружеские отношения. Маленький Круазо был связан с Империей благодаря своему знакомству с сестрами Наполеона: он был их каретником и частенько донимал их своими счетами. Поэтому он выдавал себя за человека, хорошо знакомого с императорской фамилией.
Максим, узнав от Антонии, что приятный старичок – так тетка прозвала рантье – позволяет себе делать ей разные предложения, пожелал его увидеть. Война, которую Серизе объявил ему, заставила этого надменного щеголя обдумать свое положение на шахматной доске, учитывая всякую пешку. И рассудок подсказал ему, что появление приятного старичка – это удар колокола, предвещающий несчастье. Однажды вечером Максим спрятался во второй, темной комнате, у стен которой стояли библиотечные полки. Оглядев в щелку между двумя зелеными портьерами семерых или восьмерых завсегдатаев салона, он одним взглядом проник в душу маленького каретника, оценил его страсть и был очень рад убедиться в том, что, когда его собственная прихоть пройдет, довольно роскошное будущее, как по приказу, откроет перед Антонией свои лакированные дверцы.
– А этот? – спросил он, указывая на дородного, красивого старика, украшенного орденом Почетного легиона. – Кто это такой?
– Бывший начальник таможен.
– Какая подозрительная внешность! – пробормотал Максим, пораженный осанкой господина Денизара.
В самом деле, отставной воин держался прямо, как колокольня; голова его привлекала внимание напудренной и напомаженной шевелюрой, почти такой же, какие бывают на костюмированных балах у возниц почтовых карет. Под этим подобием белого войлока, плотно облегавшего удлиненный череп, вырисовывалась старческая физиономия, чиновничья и вместе с тем солдатская, своим высокомерным выражением довольно схожая с той, которою на карикатурах наделили газету «Конститюсьонель». Этот бывший таможенный чиновник, престарелый и дряхлый, выгиб спины которого ясно говорил, что без очков он уже читать не может, выставлял, однако, свое почтенное брюшко с надменностью старца, имеющего любовницу; он носил в ушах золотые серьги, напоминавшие серьги старого генерала Монкорне, завсегдатая Водевиля. Денизар питал слабость к синему цвету: его панталоны и старый сюртук, очень свободные, были из синего сукна.
– Давно ли ходит сюда этот старик? – спросил Максим, которому очки Денизара показались подозрительными.
– О! С самого начала, – ответила Антония, – вот уже скоро два месяца.
«Хорошо: ведь Серизе появился лишь месяц назад», – подумал Максим.
– Заставь-ка его что-нибудь сказать! – шепнул он на ухо Антонии. – Мне хочется услышать его голос.
– Ну это не так-то легко, – ответила она, – он никогда не говорит со мной.
– Зачем же он тогда приходит?.. – спросил Максим.
– Да так, сущая причуда, – ответила прекрасная Антония. – Прежде всего, несмотря на свои шестьдесят девять лет, он имеет «пассию»; но, ввиду тех же шестидесяти девяти лет, он точен, как часы. Старикашка отправляется обедать к своей «пассии» на улицу Виктуар ежедневно в пять часов… вот бедняжка! От нее он выходит в шесть, является сюда, за четыре часа прочитывает все газеты и возвращается к ней в десять. Папаша Круазо говорит, что ему известны основания такого поведения господина Денизара, он одобряет его и на его месте поступал бы точно так же; так что я знаю свое будущее! Если я когда-нибудь стану мадам Круазо, то от шести до десяти буду свободна!
Максим заглянул в «Альманах 25 000 адресов» и нашел в нем такие успокоительные строчки:
...
«Денизар, кавалер ордена Почетного легиона, отставной начальник таможен; улица Виктуар».
Это его окончательно успокоило.
Незаметно господин Денизар и господин Круазо успели обменяться кое-какими признаниями. Ничто так не сближает мужчин, как известная общность взглядов на женщин. Папаша Круазо отобедал у той, которую называл «красоткой господина Денизара». Тут я должен отметить одно довольно важное обстоятельство. Кабинет для чтения был оплачен графом наполовину наличными, наполовину векселями, подписанными упомянутой девицей Шокарделлой. Подоспел очередной платеж, а денег у графа не оказалось. И вот первый из трех тысячефранковых векселей был галантно оплачен приятным каретником, которому старый прохвост Денизар посоветовал закрепить ссуду, выговорив себе право распоряжаться кабинетом для чтения.
– Я с этими красотками немало красивых историй насмотрелся… – сказал Денизар. – И что бы там ни было – даже когда я голову теряю – с женщинами я всегда начеку. Прелестное созданье, от которого я сейчас без ума, своего добра не имеет, – все принадлежит мне. И контракт на квартиру на мое имя…
Вы знаете Максима: он счел каретника еще совсем молодым! Заплати Круазо все три тысячи – Максим и тогда бы близко его не подпустил: он больше, чем когда-либо, был влюблен в Антонию…
– Ну еще бы! – сказал ла Пальферин. – Ведь она просто средневековая красавица Империа.
– У этой женщины грубая кожа! – воскликнула лоретка, – такая грубая, что ваша красавица разоряется на ванны с отрубями.
– Круазо, как и подобает каретнику, с восхищением отзывался о роскошной обстановке, которую влюбленный Денизар подарил своей «пассии»; он с сатанинской вкрадчивостью описывал ее тщеславной Антонии, – продолжал Дерош. – Тут были шкатулки черного дерева, инкрустированные перламутром на золотой сетке; бельгийские ковры, кровать средних веков ценой в тысячу экю, стенные часы работы Буля; в столовой – четыре высоких канделябра по углам, шелковые занавеси из Китая, на которых терпеливые китайские мастера изобразили птиц, на дверях – портьеры, стоившие дороже самих дверей.
– Вот что вам требуется, милая барышня… и что я хотел бы вам предложить… – сказал он в заключение. – Я знаю, что немножко-то вы меня полюбите; но в моем возрасте все делают основательно. Судите сами, как я вас люблю, ежели дал вам взаймы тысячу франков. Говорю честно: в жизни никому столько не ссужал.
И он протянул ей два су за чтение с таким значительным видом, с каким ученый показывает опыт.
Вечером, в Варьете, Антония сказала графу:
– Кабинет для чтения – это все-таки очень скучно. Я не чувствую в себе расположения к подобному занятию и не вижу здесь ни малейшей возможности разбогатеть. Такая доля пристала вдовушке, которая согласна кое-как перебиваться, или отчаянной дурнушке, воображающей, что она подцепит мужа, если чуточку принарядится.
– Однако это то, что вы у меня просили, – заметил граф.
В эту минуту Нусинген, у которого король светских «львов» выиграл накануне тысячу экю (к тому времени «желтые перчатки» уже превратились во «львов»), вошел в ложу и вручил Максиму деньги; заметив удивление графа, он сказал:
– Я полушил решение о сатершании фаших сумм, фынесенное по трепофанию этофо шорта Клапарона…
– А, так вот их способ! – воскликнул Максим. – Не очень-то они изобретательны, эти людишки!..
– Это фсе рафно , – ответил банкир, – саплатите им, потому што они мокли пы опратиться к труким и нателать фам упытку… Перу в сфитетели эту прелестную шеншину, што я фам уплатил утром, то опротестофания.
– Королева цирка, – сказал ла Пальферин улыбаясь, – ты проиграешь…
– Однажды, это было давно, – продолжал Дерош, – в подобном же случае – только тогда слишком честный должник не захотел уплатить Максиму, испугавшись присяги в суде, – мы здорово проучили кредитора, опротестовавшего вексель, подстроив опротестование всех векселей сразу с тем, чтобы судебные издержки по взысканию поглотили всю сумму долга.
