Время, задержанное до выяснения - Шехтер Шимон (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
— А почему вы сказали, — спросил Юзек, — что у арабов наша техника? Это правда?
— И техника наша, и Даян наш. Все у них наше. Только техника народно-демократическая, а Даян — довоенный, еще при Маршале служил. — Шофер несколько раз пнул ногой шину и сказал: — Хватит. Может, и доедем до станции.
И они поехали.
В вагоне все места были заняты, зато одно купе оказалось пустым, только было заперто. Юзеф поговорил в сторонке с проводником, потому что не хотел, чтоб другие слышали, о чем они разговаривают, и проводник разрешил им войти в это купе.
Марыля села у окна, рядом с ней Критик, а напротив, тоже у окна, Юзек и около него — Юзеф. Вытащили сухой паек, то есть бутерброды с ветчиной и сыром, которые им дал вместо обеда директор санатория, и начали есть.
— Жалко, что здесь нет вагон-ресторана, — сказала Марыля. Я бы лучше тарелку супа съела и порцию сосисок с хреном.
— В такую-то жару? — удивился Юзеф.
— Подумаешь. — Марыля сняла с хлеба ветчину, положила ее в рот, а хлеб выбросила в мусорную корзинку, что висела под окном. — На Синайском полуострове жарища почище нашей, но они там наверняка не жуют всухомятку.
В купе вошел офицер, очень вежливо спросил «разрешите?», и прежде, чем Юзеф успел ответить — Марыля сидела с полным ртом и говорить не могла — занял место в углу возле двери.
Вскоре вошел еще один пассажир — этот ни о чем не спрашивал, устроился напротив офицера и немедленно весь закрылся газетой.
Какая-то пожилая гражданка, хотя и в очках, не заметила Критика и обратилась прямо к Марыле, вежливо попросив ее немножко подвинуться. Затем она поставила на лавку корзину с черешнями и села рядом.
За нею в купе вошел худой и нескладный верзила в джинсах и нейлоновой тенниске, подмигнул Марыле и уселся напротив корзины.
Критик и Юзеф, наклонившись друг к другу так, чтобы никто не слышал, вполголоса начали обсуждать, почему товарищ Секретарь так срочно вызвал к себе Юзефа.
— Может редактор «Литературного Обозрения» заболел и его некем заменить? — предположил Юзеф.
— Не думаю, — ответил Критик. — Скорее всего, поступил сигнал об этом Рабиновиче. Я предостерегал…
— Глупости! — возмутился Юзеф. — Рабинович беспартийный, и товарищу Секретарю нет до него дела.
— Его могли арестовать, — настаивал Критик, — и он там про вас наговорил чего-нибудь.
— Да за что его могли арестовать? — удивился Юзеф.
— За сионизм, спекуляцию и опасные разговорчики, — ответил Критик.
— А может, что-то стряслось с Бородачом? — Юзеф уже слушать больше не хотел о Рабиновиче.
— Тогда бы вас не вызывали. У Бородача свой заместитель, — сказал Критик. — А вообще-то, уважаемый коллега, я бы на вашем месте еще раз проштудировал речь товарища Секретаря, особенно те ее места, где он говорит об агрессии. Вы должны быть подготовлены к разговору не только о Союзе, но и на политические темы, — и он протянул Юзефу газету с последним выступлением Секретаря.
Юзеф стал его внимательно изучать, а Критик по своему обыкновению вздремнул. Однако дремать ему пришлось недолго, потому что верзила, который не знал куда девать свои длинные ноги, заехал ему по щиколотке. Критик ойкнул, а верзила сказал: «Извиняюсь, но болеть вроде не должно». Ботинищи у него были с подковками — видно, он любил лазить по горам.
— Вы мне не дадите почитать речь товарища Секретаря? — спросил Юзефа военный. — Когда сами закончите, конечно.
Юзеф утвердительно кивнул головой и продолжал читать.
— Я только по радио слушал, — продолжал офицер, — и хотел бы еще раз убедиться, действительно ли товарищ Секретарь объявил эмиграцию граждан еврейского происхождения.
— Но все-таки, наверное, не раньше осени, — отозвалась пожилая дама в очках, не переставая есть черешни и сплевывая косточки в кулак, — потому что моему компаньону — порядочный человек, хоть и еврей — нужно время, чтоб со мной рассчитаться.
— Ошибаетесь, мамаша, — вмешался верзила. — Я, например, даже зимой еще не смогу уехать, потому как…
— А вы уезжаете? — заинтересовалась Марыля.
— Хотелось бы, — ответил он. — Но у меня пока еще и бумаг-то нет. Вот через год, когда моя девушка сдаст на аттестат, тогда я и смогу бумаги оформить.
— Как так? Не понимаю, — Марыля открыла коробку с конфетами и угостила верзилу.
Тот взял полную пригоршню и сказал:
— Пошел я в милицию и попросил, чтобы они мне разрешили подать бумаги на выезд, а они спрашивают, кто в нашей семье еврей. Я говорю: к сожалению, никто. Значит, не поедете. Тогда я и нашел себе девушку. Она еврейка, но уезжать не хочет, пока не получит аттестата, а там, глядишь, и высшего образования. Осечка вышла.
— Практичная у вас невеста, — вмешался офицер. — Знает цену нашему диплому на Западе. Да, мы несколько отстаем от Америки по экспорту промышленной продукции, но зато экспорту наших талантов любая страна может позавидовать.
— Что правда, то правда, — поддакнула пожилая гражданка и выбросила косточки в открытое окно. — Я только не понимаю, почему наши власти позволяют им все вывозить. Когда я ездила во Францию по турпутевке, то мне разрешили взять с собой только литр водки, чуток копченой колбасы да полкило сушеных грибов. А они даже машины вывозят. А мой компаньон хочет получить разрешение еще и на вывоз долларов…
— Спекуляция иностранной валютой, — вмешался какой-то тип, который вот уже несколько минут стоял в дверях купе, раздумывая, где бы ему сесть — рядом с корзиной или рядом с верзилой, — это болезнь нашей экономики. И единственное от нее лекарство — это восстановление смертной казни для спекулянтов. Я бы с ними не цацкался. Вышка и конфискация всего имущества. Тогда бы до них дошло.
Юзеф не мог читать и отдал газету офицеру, но и тот не особенно рвался прочесть речь товарища Секретаря и положил газету к себе на колени. А тип, что стоял в дверях, уселся рядом с ним.
— Наш уважаемый капитан, должно быть, в свою часть торопится, — сказал он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я не верю, что дело дойдет до мобилизации, но нам надо быть начеку. Один раз уже немцам удалось застичь нас врасплох, теперь ту же немецкую тактику применил Израиль, и ему тоже удалось. Но в третий раз этот номер у них не пройдет. Нам надо быть бдительными и пуще всего опасаться ихней пятой колонны. Вы, полагаю, со мной согласны? — и он положил руку на колено того, что сидел в углу напротив и все время был прикрыт газетой, но тот и теперь даже не пошевельнулся.
Тогда рука нашла приют на колене верзилы, который спросил:
— Что это за номер такой, пятый?
— Это пошло от фашистской Фаланги генерала Франко, — объяснил офицер.
— А-а, — сказал верзила и потянулся к Марылиной коробке за новой порцией конфет.
Въехали в туннель, в купе стало темно и слышно было, как Марыля дала по рукам верзиле, который ошибся и вместо коробки полез в другое место. Кончился туннель, пришел контролер, проверил билеты и сказал кому-то, кто стоял в коридоре, что свободное место в купе только одно.
Между верзилой и Юзефом обосновался толстяк с огромным животом, длинными усами и потной лысиной.
— Просто верить не хочется, — сказал он, — до чего недоброжелательна — чтобы не сказать: дурно воспитана — наша нынешняя молодежь. Я ведь вас спрашивал, — и тут он обратился к верзиле, — не найдется ли здесь свободное местечко, а вы даже не соизволили ответить.
— Да когда тут положено сидеть троим, — ответил верзила, — а нас было четверо, вы — пятый.
— Не пятый, — ответил толстяк, — а четвертый.
(Вероятно, он не заметил маленького Юзека, который прикорнул у окна.)
— Да какая разница, — не соглашался верзила, — вы за двоих сойдете.
— Какое нахальство! Просто в голове не укладывается! — возмутился толстяк.
— Какое там начальство?! Рабочий класс — прошу любить и жаловать!
— Ни малейшего уважения! Ни на грош почтения к сединам! — уже ни к кому не обращаясь, себе под нос бормотал толстяк, и пот обильно стекал у него с лысины на лоб.
