Брат мой, враг мой - Уилсон Митчел (книги хорошего качества txt) 📗
– И ни о чём не беспокойтесь, – сказал Кен, открывая перед нею дверь. Но Дэви не спешил посторониться, чтобы дать Вики пройти: ему казалось, что она уходит ни с чем.
– Я покажу ей дорогу, – сказал Дэви. – Через минуту вернусь.
– Не надо. – Вики прошла мимо Кена; её лицо мягко вырисовывалось в полутьме.
– Но мне хочется, – настаивал Дэви. – Это же недолго.
Вики перевела взгляд с него на Кена, будто за эти несколько минут убедилась, что всё зависит от старшего брата.
– Ладно. – Кен, отвернувшись, пожал плечами. – Только не задерживайся.
В холодном лунном свете Вики и Дэви шли вверх по плотно утоптанной извилистой тропинке. Половину пути оба молчали.
– Не будь у Кена так забита голова, – как бы оправдываясь, сказал Дэви, – он был бы внимательнее.
– Он намного старше вас?
– Всего на полтора года.
– Я думала, он гораздо старше.
Дэви резко обернулся к ней.
– Вы ведь не уедете, правда?
Она не ответила.
– Вы не уедете? – не отставал Дэви. – Скажите, Виктория?
Она шла рядом, слегка касаясь его локтем, и вдруг, почти не сознавая, что делает, Дэви обхватил её за плечи и повернул к себе. При свете луны её удивленно приоткрывшийся рот казался совсем детским. Руки Дэви упали; в ладонях ещё сохранилось ощущение её тела сквозь ткань платья.
– Хоть подождите, пока мы кончим экзамены, – настаивал Дэви. – Тогда Кен, Марго и я…
– Хорошо, – сказала Вики. Она казалась немного растерянной. – В конце концов это же только первый день. Дальше не ходите. Я сама найду дорогу. Желаю вам выдержать экзамены. И не называйте меня Викторией – лучше просто Вики.
Дэви повернулся и пошел вниз по тропинке, зная, что она смотрит ему вслед. Пройдя ярдов десять, он услышал её голос:
– И передайте брату, что я и ему желаю успеха.
Дэви быстро оглянулся, но она пошла дальше, и теперь уже Дэви стоял один в пустой темноте и глядел ей вслед.
В день экзаменов Марго, встав утром с постели, первым делом затопила плиту; к тому времени, когда девушка была одета и совсем готова идти на работу, в залитой солнцем кухоньке уютно потрескивали и пылали разгоревшиеся дрова. Повинуясь какому-то безотчетному чувству. Марго сегодня оделась с особой тщательностью: на ней было новое шелковое белье и новое серое платье; когда она пришла в магазин, подруга-продавщица воскликнула, что у неё страшно шикарный вид.
Сегодня Марго просто изнемогала от тщетного желания хоть чем-нибудь практически помочь Кену и Дэви. Давно прошли те годы, когда она работала вместе с ними. И хотя её обычно совсем не огорчало, что она отстала от братьев, в такие ответственные дни, как сегодня, её мучила собственная беспомощность. Неужели же ей только и остается, что готовить им завтрак?
Наконец её высокие каблучки простучали по стертому, но чисто вымытому линолеуму кухни и остановились у двери в комнату братьев. Марго открыла её, не постучав; мальчики спали на раскладушках, стоявших вдоль противоположных стен узкой, выбеленной известкой комнаты. Неужели наступит такое время, когда они будут казаться ей взрослыми мужчинами, подумала Марго. В её глазах они остались такими же мальчишками, какими были на ферме, – полудикими, неспособными понять, как плохо сложилась их жизнь, и представить себе иное счастье, кроме как удрать от дяди Джорджа.
Они слушались сестру только потому, что любили её, и любовь двух мальчиков была для неё единственной опорой. Никакое чувство, меньшее, чем любовь, не удовлетворило бы её, не помогало бы ей преодолевать раздражение, которое в последнее время иногда вызывали в ней братья. Но будь Марго одна на свете, она могла бы поступать, как ей вздумается. Будь она одна, она снова стала бы девочкой в белом платьице из шелковой чесучи, в белых чулочках и туфельках и в белой соломенной шляпе с черной ленточкой. Это было одно из самых приятных воспоминаний детства: она, маленькая, прелестно одетая девочка, блаженствует на зеленом плюшевом диване пульмановского купе.
Это было также самое яркое воспоминание о родителях. Отец был высокий, румяный и черноусый, с очень ровными зубами; он улыбался Марго такой любящей улыбкой, что ей не нужно было никаких слов для подтверждения этой любви. Марго помнила, как она поглаживала пальцами собачью головку – набалдашник отцовской палки, а отец ей говорил, что скоро у неё будут новые платья, пони с тележкой, куклы и всё, чего её душа пожелает, потому что он кое-чего добился в жизни. Да, сэр, отныне он будет поставлять железной дороге вот этот самый зеленый плюш, на котором сидит Марго. А мама тоже улыбалась, её милая, красивая, так хорошо пахнущая мамочка, в переливчатом зеленом платье с двумя рядами блестящих черных пуговиц на груди.
Если у Марго была самая заветная мечта, то она сводилась к возвращению той любви, того чувства защищенности и того до боли радостного предвкушения самых чудесных вещей, которые воплощались в этом воспоминании. Марго страстно верила, что рано или поздно она снова очутится в таком поезде, в такой же атмосфере любви и комфорта. И незабываемая поездка, прерванная на многие годы, возобновится опять, и поезд прибудет к месту назначения.
Тайное раздражение Марго против братьев отчасти было вызвано тем, что они даже не понимали её рассказов о жизни, так непохожей на ту, которую они знали. Мальчики считали, что Марго просто сочиняет. А она, чтобы сделать из них выдающихся людей, тянула их вперёд, разжигала в них честолюбие рассказами о своих мечтах и стремлениях отца. Мальчики выполняли все её требования, потому что любили её. И за одну эту любовь они заслуживали право на длинный путь туда, к пульмановскому купе поезда, который мчался к счастью, ибо для счастья были необходимы три условия – любовь, обеспеченность и уверенность в будущем, – а братья давали ей первое из этих условий. Так улыбающиеся родители и счастливая маленькая девочка в купе спального вагона без труда уступили место красивой женщине с двумя красивыми братьями, окруженными ореолом славы и успеха.
Мальчишки превратились в молодых людей и в это утро перед последним экзаменом, который, в сущности, знаменовал собою лишь начало долгожданного пути, спали крепким сном, а она смотрела на них с гордостью, нежностью и непоколебимой верой.
– Вставайте, ребятки, – сказала она. – Вставайте живо! Мне пора идти.
Кен проснулся сразу, приподнялся на локте и окинул Марго взглядом, в котором она, как всегда, почувствовала одобрение. Она присела на край его раскладушки, легонько погладила по шершавой, небритой щеке и, улыбаясь, спросила:
– Тут кто-нибудь нервничает?
– Никто, кроме двух птенцов, – сказал Кен и потерся щекой о её руку. Марго обрадовалась нежности, светившейся в его глазах, но по лицу его поняла, что Кен провел беспокойную ночь. Он всегда волновался перед экзаменами, хотя ни за что не хотел сознаться в этом. – Который час?
– Пора вставать, – сказала Марго. Дэви глядел в потолок, положив под голову руки.
– Известно ли тебе, что наш юный друг вчера весь вечер развлекал некую девицу? – обратился Кен к Марго. – И заметь – накануне экзамена!
– Внучку Уоллиса? – спросила Марго. – Что она собой представляет?
Дэви не ответил; он по-прежнему глядел в потолок, но навострил уши.
– Довольно хорошенькая девушка, – сказал Кен, решив, что Марго обращается к нему. – Представь себе. Но не в моем вкусе.
– И, вероятно, ты тоже не в её вкусе, – отозвался Дэви и, повернувшись на бок, взглянул на сестру. Дэви тоже был небрит, но отросшая щетина делала его лицо ещё более юным. – Ух, какая ты нарядная, – заметил он.
– Я надела это платье на счастье, – сказала Марго.
Дэви понимающе улыбнулся.
– Правильно. Подмога нам нужна.
– Ни черта нам не нужно, – сказал Кен и украдкой подмигнул Марго, которая поднялась с кровати. – Экзамен пролетит, как дым, мы его и не заметим!
Марго покачала головой. – Ты всегда так говоришь. Дэви, ты уж последи за этим большим дуралеем!
