Бродяги Севера (сборник) - Кервуд Джеймс Оливер (электронная книга txt) 📗
– А так понять, Мерсер, что там на часах стоял кто-то умнее нашего Муи.
Мерсер еще раз подозрительно посмотрел на дверь и затем низко склонился над Кентом.
– Когда я остался с Муи наедине, сэр, – сказал он почти шепотом, – то в его непонятном бормотании мог разобрать только одно имя. Он двадцать раз повторил его, сэр, и это имя было – Кедсти.
Кент схватил его за руку.
– Вы это сами слышали, Мерсер? – спросил он заинтересованно.
– Я не мог ошибиться, сэр, – ответил англичанин. – Он повторил его несколько раз.
Кент повалился на подушки. Ум его быстро заработал. Он знал, что, несмотря на все усилия казаться спокойным, Мерсер все-таки был взволнован тем, что случилось ночью.
– Этого никто не должен знать, Мерсер, – приказал он. – Если Муи так тяжело ранен, что может умереть, и если узнают, что здесь замешаны вы и я, то… Зорко следите за ним, Мерсер, и доносите мне о каждом пустяке. Если сможете, то постарайтесь разузнать о Кедсти что-нибудь еще. А теперь вот еще что: я страшно голоден сегодня. Если вы будете приносить мне вместо двух яиц по три, да еще будете угощать меня и ветчиной, то этим окажете мне большую услугу. Только о таком моем аппетите никому ни гу-гу! Это будет самое лучшее для нас обоих, особенно если Муи отправится на тот свет. Поняли?
– Я… я понял… – ответил, задрожав от страха, Мерсер. – Я… я все исполню, сэр, как вы приказали.
И он вышел.
Кенту показалось, что он правильно оценил этого молодого человека. С этого момента Мерсер будет для него верным неоценимым слугой и поможет ему претворить все его планы. По крайней мере, он так думал.
Глава IX
Кент чувствовал, что силы возвращаются к нему с каждым часом. Тем не менее он тщательно скрывал это, старался все время днем лежать на кровати и принимал меры к тому, чтобы его как-нибудь случайно не накрыли. Два раза навестил его Кардиган, и оба раза он не возбудил в нем ни малейших подозрений. Каждый вечер Кент проделывал свои упражнения по целому часу и сам изумлялся той быстроте, с какой возвращались к нему силы. А затем произошло событие, которое очень его встревожило. Доктор Кардиган уехал на четыре дня на практику за пятьдесят миль от больницы и надзор за нею поручил на время своего отсутствия Мерсеру. Сообщение об этом сперва даже обрадовало Кента: значит, теперь уже не будет непосредственной опасности того, что доктор может установить, что он уже не болен. Но как только Мерсер принял на себя заведование учреждениями Кардигана и стал ходить к инспектору Кедсти с личными докладами, то надулся, как мыльный пузырь, и его гордости, казалось, не было конца. При этом глупостью так и прыскало от всех его слов и поступков.
– А знаете, Кент, – обратился он к своему поднадзорному. – Ведь Кедсти-то меня серьезно полюбил! Добрый старик, если с ним уметь ладить! Позвал меня к себе нынче после обеда, похлопал меня по плечу и угостил сигарой. Когда я ему сказал, что вчера вечером заглянул к вам в окошко и увидел, как вы здесь отплясываете и упражняетесь, то он подскочил так, точно в него воткнули иголку. «Черт возьми, – говорит, – а я-то думал, что он и впрямь болен!» А потом позвал к себе полицейского Пелли и дал ему какую-то записку. После этого он похлопал меня по-приятельски по плечу, пожал мне руку – понимаете, даже пожал руку! – и еще раз угостил сигарой. Славный такой старик! Я, говорит, тебя, Мерсер, не забуду…
Если когда-нибудь у Кента чесались руки, чтобы схватить человека за горло и придушить его, то это было именно теперь. В тот самый момент, когда он собирался решительно действовать, Мерсер предал его. Он отвернулся, чтобы Мерсер не успел увидеть выражение его лица, и спрятал невольно сжавшиеся кулаки. Ах, с каким удовольствием он накинулся бы сейчас на Мерсера и убил бы его на месте.
Минуту он лежал отвернувшись, в каменном оцепенении. Потом рассудок победил. Он понял, что его последняя надежда зависела от хладнокровия. И Мерсер неосторожно помог ему побороть в себе нерешительность и побудил его действовать немедленно.
Мерсер вышел из комнаты и еще долго о чем-то разговаривал вполголоса с часовым. Затем голоса их смолкли.
Кент присел на кровати. Было пять часов. Как давно Мерсер видел Кедсти? Что за приказание написал инспектор для Пелли? Было ли это только распоряжение о том, чтобы за ним установили более строгий надзор, или приказание перевести его в одну из камер при казарме? Если последнее, то тогда прощай все его планы и надежды! Там он будет уже в настоящей тюрьме, с решетками на окнах и с прочными железными дверьми на нескольких запорах. Очень возможно, что Кедсти распорядился, чтобы Пелли приготовил для него камеру именно там. В глубине души Кент был убежден, что это так. О, если бы они дали ему всего одну только эту ночь, только одну.
Часы пробили половину шестого, потом шесть. Кровь мчалась по его жилам точно в лихорадке. Он боялся, что вот-вот кто-нибудь к нему войдет. Ужин должен быть в семь. В восемь начнет темнеть. Луна вставала поздно и могла появиться над лесом только после одиннадцати. Он решил выбраться из окошка в десять часов. Мысль его работала спокойно, и он быстро разработал план побега. Около хижины Кроссена всегда можно найти лодку. Он сядет в одну из них и уплывет. К тому времени, как его хватятся, он уже уплывет на сорок миль по пути к свободе. Затем он пустит лодку по течению или же спрячет ее, а сам пойдет напрямик, пока совсем не потеряется его след. Где-нибудь и как-нибудь ему удастся раздобыть себе ружье – и дело будет в шляпе. Да, он сегодня убежит.
В семь часов пришел Мерсер с ужином.
– А вас переводят в казармы! – ляпнул он. – Я получил приказание приготовить вас к переводу туда завтра утром!
Кенту показалось, будто кровь загорелась в нем огнем. Но он притворился спокойным, пожал плечами и равнодушно ответил:
– Что ж, Мерсер, я этому рад. Значит, все это скоро закончится.
А сам подумал: «Как бы я хотел встретиться сейчас с тобой один на один где-нибудь в лесу! Уж показал бы я тебе тогда, где раки зимуют!»
Мерсер ушел, и Кент свирепо потряс ему вслед кулаком.
Пробило восемь часов, затем девять. Раза два он слышал голоса за дверью; вероятно, то приходил Мерсер поговорить с часовым. Затем опять все стихало. Он слышал, как стучало у него в висках. То и дело он прислушивался, волновался, минуты казались ему часами. Не раз казалось ему, что он улавливал издалека манивший его голос реки, которая скоро должна была унести его к свободе.
Река! Все его грезы, все надежды сосредоточивались на этой реке. По ней спустилась Маретта Радисон. И где-то на ней, а если и не на ней, так на следующей или на третьей реке он ее догонит. В эти долгие часы ожидания он то и дело вспоминал о ней; ему приходили на ум каждый ее жест, каждое слово. Он чувствовал очарование от прикосновения ее руки к его лбу и снова переживал ее поцелуй. В его ушах все еще звучали ее слова: «Если бы вы остались жить, то я полюбила бы вас» – и ему казалось, что, говоря их, она знала, что он не умрет.
Почему же она в таком случае ушла? Зная, что он будет жить, почему она не осталась, чтобы ему помочь?
И вдруг новая мысль осенила его. Да уехала ли она на самом деле? Может быть, и она тоже играла какую-нибудь неизвестную ему роль, нарочно одурачивая всех, что уезжает? Не вела ли она своей игры против Кедсти? Что, если она до сих пор еще здесь?
И вдруг пробило десять часов. Он вздрогнул и вскочил с постели. Стал прислушиваться, затаив дыхание. В передней не было слышно ни звука. Он быстро нашел в темноте одежду, тихонько оделся, подошел на цыпочках к окну, высунулся из него и стал прислушиваться.
Было очень тихо. Воздух был свеж и ласкал его пылавшие щеки. Он уловил в нем аромат далеких кедров и туй. Мир, дивно прекрасный в своем ночном молчании, открывал перед ним свои объятия. Казалось диким и невероятным, чтобы закону удалось захватить его, когда этот мир протягивал к нему навстречу руки и звал его к себе.
