Дом веселых нищих - Белых Григорий Георгиевич (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
Наконец мать взялась за Романа. Отложив все дела, она два дня бегала по школам. Прием уже везде был окончен, но ей удалось пристроить Романа.
На третий день она пошла с ним в Александровский рынок покупать сапоги. Юркие торговцы, беспрерывно щебеча, тормошили Романа, напяливали ему на ноги разные ботинки и уговаривали мать:
— Мадам, берите эти… Нигде не найдете лучше.
Сапоги наконец купили. Но на обратном пути мать вдруг вспомнила: — а ранец еще надо…
— Надо… — сказал Роман.
— Ты иди домой, — сказала мать. — А я забегу к Вассе Алексеевне. Что-то она мне говорила о ранце.
Через час мать пришла и принесла огромный кожаный ранец…
— Вот-то счастье… — рассказывала она. — Старший-то барчук гувалевский гимназию кончил. Васса Алексеевна для меня расстаралась, выпросила у господ ранец.
Ранец был шикарный — с отделениями для книг, для тетрадей и для пенала.
Целый вечер, как солдат перед боем, чистил Роман ранец, стирал резинкой чернильные пятна, буквы, рожицы, нарисованные на крышке. Потом долго укладывал две тетрадки и книгу.
И вот он в школе. Шагает с матерью по чистому, светлому коридору. Скрипят новые сапоги, режет плечи ремень от ранца.
Начальница принимает их в столовой. Она пьет кофе с сухариками.
— Пойди-ка поближе, — говорит она Роману.
Роман делает два шага вперед и останавливается. Как бы не поскользнуться в новых сапогах на скользком паркете!
— Сколько лет? — спрашивает начальница и, прищурившись, разглядывает его.
— Девять, — говорит Роман. — А ты хочешь учиться?
— Хочу.
Начальница — седенькая старушка. У нее дряблое розовое личико, маленькие пухлые ручки. Одета она в простое серое платье.
— Ну, посмотрим, посмотрим, — говорит она и поднимается. — Иди за мной.
Мать быстро крестит Романа и уходит, а Роман идет за старушкой по коридору.
Дверь в класс отворяется. При входе старушки шум и крики мгновенно смолкают.
— Здраст… Гликерия Петровна! — кричат хором ученики. А Роману слышится: «Лукерья».
Класс большой и светлый. У стены две доски. На одной стене висят портреты царей, на другой — портреты писателей: Пушкина, Гоголя, Лермонтова.
Гликерия Петровна по очереди начинает вызывать ребят. Роман оглядывает всех учеников. Один ему особенно нравится — черноглазый курчавый мальчишка в черной курточке.
— Рожнов! — выкликает Гликерия Петровна.
Роман встает. На него с любопытством смотрит весь класс.
— Ты учился раньше?
— Да, Лукерья Петровна, — говорит Роман.
Все хохочут, а больше всех черноглазый, который понравился.
— Дурак! — визжит он. — Глухарь!
— Меня зовут Гликерией Петровной, — говорит, покраснев, учительница. — Садись.
Роман садится и видит перед носом на парте бумажку с корявыми буквами:
Глухарь Вислоухий
Роман оглядывается. Все сидят как ни в чем не бывало. Учительница говорит что-то вроде речи. Роман внимательно слушает. Вдруг у него начинает чесаться шея. Он трет ее рукой и достает свернутую бумажку, засунутую за воротник.
Черноглазый мальчишка давится от смеха. Роману обидно. Почему именно этот смеется? Он показывает мальчишке кулак.
— Скажу, — громко говорит черноглазый, и Роман, вздрогнув, прячет руку.
Пришел священник. Отслужил молебен, и ребят распустили по домам.
— А ты что знаешь? — спрашивает Романа во дворе черноглазый мальчишка.
— Закон божий… Арихметику…
— Дурак! — завизжал черноглазый. — Арихме-тика!.. Ребята, он говорит: арихметика…
Вдруг, сделав испуганное лицо, черноглазый попятился от Романа.
— Что у тебя на груди? — крикнул он. Роман, ничего не подозревая, нагнул голову, чтобы посмотреть. Черноглазый дернул его за нос.
— Расти большой! — крикнул он.
Ребята захохотали. Роман, недоумевая, оглядел ребят и, поняв, что над ним смеются, треснул черноглазого прямо по носу. Потасовка продолжалась недолго, и Роман вышел из нее победителем, хотя и с синяком.
Домой возвращался гордый и чувствовал себя заправским бывалым школяром, а школа была теперь как родной дом.
ИЛЮШКИН ДВУГРИВЕННЫЙ
В классе царил полумрак. Только над немногими партами горели спущенные на блоках лампочки, и несколько человек, тихо переговариваясь, проверяли задачи.
После первого столкновения во дворе Зелинский — так звали курчавого — не трогал Романа, но относился к нему враждебно. У него была большая партия приверженцев. Оценив это, Роман тоже не задевал его и только изредка огрызался, когда Зелинский вслух отпускал какую-нибудь штуку по его адресу. Роман еще ни с кем не дружил, и даже со своим соседом по парте Илюшкой Крякиным, большим, толстым мальчишкой с одутловатым лицом и пухлыми, всегда мокрыми губами, он еще ни разу не разговаривал.
Над Крякиным тихонько посмеивались, но он не то что не обижался, а просто не обращал на это внимания, хотя мог заставить всех замолчать, так как был самый сильный в классе.
Крякин словно не замечал Романа. Всегда он о чем-то думал, уставившись в одну точку сощуренными близорукими глазами и шевеля губами. Если же Крякин не думал, то обязательно читал. Читал он много и всегда приносил с собой толстые книги.
Вторую неделю продолжалось их молчаливое соседство. Роман не хотел первый заговаривать с ним, не начинал и Крякин.
Однажды Роман пришел в школу раньше обычного. В классе было пустовато. Только Зелинский с двумя друзьями шушукался в углу да Крякин уже сидел за партой и, читая, жевал булку. При входе Романа компания Зелинского притихла, кто-то хихикнул: «Арихметика идет…»
Роман ничего не ответил. Сев за парту, он вынул тетрадь, лениво просмотрел задачи, но они все были решены. Тогда достал хрестоматию. Будто бы читая, стал искоса заглядывать в книгу Крякина. Там были картинки, на которых бородатые люди в шляпах мчались на конях, стреляя в кого-то.
Крякин вдруг захлопнул книгу и, подперев голову руками, задумался. Роман осмотрел обложку, прочел:
ПИТЕР МАРИЦ, МОЛОДОЙ БУР ИЗ ТРАНСВААЛЯ
— Крякушка опять мечтает, — засмеялся кто-то.
Крякин вздрогнул, повертел головой по сторонам, потом взглянул на Романа чуть удивленно, словно впервые увидел, и тихо спросил:
— Ты любишь кинематограф?
— Нет.
— А бывал?
— Ни разу не был…
— Крякин прищурился и фыркнул: — Эх, ты, колобашка!
Помолчали. Через некоторое время Крякин енова спросил:
— А солдатики у тебя есть?
— Есть…
— Оловянные?
— Нет, бумажные.
— А у меня оловянные.
На этом беседа прервалась. Начались занятия.
Роман с Крякиным больше не разговаривали, но, по-видимому, Крякин, раз заметив, теперь не забывал о Романе.
В большую перемену у Романа произошла стычка с Зелинским.
Ребята, собравшись в кучу, разговаривали о зиме.
— Скоро на коньках покатаемся, — говорил один. — Я восьмерку делаю шикарно.
Роман подошел к кучке, с интересом слушая разговор.
— А кто на одном коньке круг делать умеет? — спросил он.
— А ты умеешь?
— Умею. Я насобачился на одном коньке кататься.
— Потому что второго нет, — с насмешкой сказал Зелинский, незаметно подошедший сзади.
Роман вспыхнул.
— Я и на одном тебя двадцать раз обгоню.
— Ври больше!
— Поспорим, шкелет!
— Вислоухий!
— Шкелет!
— Приди на каток, попробуй!
— И приду, не испугаюсь.
Тут в толпу ребят протиснулся Крякин и, словно не слыша, что говорят, подошел к Роману.
— Пойдем поговорим, — сказал он. Роман последовал за ним.
Крякин завтракал. Он отломил кусок булки с колбасой и дал Роману.
— Бери, после мне когда-нибудь тоже дашь. Роман взял.
— Чего это ты с Зелинским?
— Пристает.
— Ну и черт с ним… Ты читать любишь?
— Смотря что.
— А хочешь, я тебе интересную книгу дам? Только ты верни.
— Ладно, давай, — сказал Роман.