Унесенные ветром - Митчелл Маргарет (список книг .txt) 📗
— Да чтоб мне сгореть… Ох, еще раз прошу прощенья, Скарлетт. Надо мне отвыкнуть от этой привычки, не то бабуля шкуру с меня сдерет. Но не могу же я предложить девушке выйти замуж за нищего. Может быть, ее это и не волнует, но это волнует меня.
Пока Скарлетт беседовала с братьями Фонтейнами на переднем крыльце, Мелани, Сьюлин и Кэррин, услышав о капитуляции армии конфедератов, тихонько проскользнули в дом, и когда Фонтейны прямо через поля за домом направились к себе в Мимозу, Скарлетт вошла в холл и услышала рыданья — все трое плакали, сидя на софе в маленьком кабинетике Эллин. Итак, все было кончено, погибла прекрасная сияющая мечта, погибло Правое Дело, которым они жили, которому отдали своих друзей, мужей, возлюбленных. И свои семейные очаги — на разорение. Права Юга, казавшиеся им незыблемыми на веки веков, стали пустым звуком.
Но Скарлетт не проливала слез. Когда она узнала про капитуляцию, первой ее мыслью было: «Слава тебе господи! Теперь уж никто не заберет корову. И лошадь тоже. Теперь можно достать серебро из колодца, и каждый будет есть вилкой и ножом. Теперь я без боязни могу объехать всю округу и поискать, где можно раздобыть чего-нибудь съестного».
Как гора с плеч! Не вздрагивать больше от испуга, заслышав стук копыт! Не просыпаться во мраке среди ночи, не прислушиваться, затаив дыхание, — в самом ли это деле или ей просто почудилось позвякивание упряжи во дворе, топот, резкие голоса янки, отдающие приказы… А главное, самое главное — Тара теперь спасена! Чудовищный кошмар не повторится больше. Теперь уже не придется ей, стоя на лужайке, смотреть, как клубы дыма вырываются из окон любимого отцовского дома, слушать, как бушует пламя и с треском обрушивается внутрь крыша.
Да, Дело, за которое они сражались, потерпело крах, но война всегда казалась Скарлетт нелепостью и, разумеется, любой мир куда лучше. Никогда глаза ее не загорались восторгом при виде ползущего вверх по древку звездно-полосатого флага и мурашки не пробегали по телу при звуках «Дикси». И не пылал в ее душе тот фанатический огонь, который помогал многим переносить во имя Правого Дела и лишения, и тошнотворные обязанности сиделки, и ужасы осады, и голод последних месяцев. Все это теперь позади, с этим покончено навсегда, и она не станет это оплакивать.
Все позади! Позади война, которой, казалось, не будет конца, которая пришла непрошеная и нежданно-негаданно так рассекла ее жизнь надвое, что она теперь с трудом могла припомнить, что было в те прежние, беззаботные дни. Оглядываясь назад, она бесстрастно взирала на хорошенькую девчонку Скарлетт О'Хара в изящных зеленых сафьяновых туфельках и пышных, источающих аромат лаванды кринолинах и с недоумением вопрошала себя: неужели это была она? Неужели это она — та Скарлетт О'Хара, покорительница сердец всего графства, повелительница сотни рабов, наследница богатого поместья, надежно защищенная своим богатством, как щитом, окруженная любовью обожающих родителей, готовых исполнить любое ее желание? Избалованная, беспечная девчонка, никогда не знавшая ни в чем отказа и не сумевшая только стать женой Эшли.
Где-то на крутой извилистой дороге, по которой она брела последние четыре года, эта девчонка с ее надушенными платьями и бальными туфельками незаметно потерялась, оставив вместо себя молодую женщину с жестким взглядом чуть раскосых зеленых глаз, бережливо пересчитывающую каждый пенни, не гнушающуюся любой черной работой, женщину, потерявшую все, кроме неистребимой красной земли, на которой она стояла среди обломков.
Она прислушивалась к всхлипываниям, доносившимся из кабинета Эллин, а в мозгу ее уже творилась работа:
«Мы посеем еще хлопка, еще много, много хлопка. Завтра же пошлю Порка в Мэйкон купить семян. Теперь янки уже не сожгут наш хлопок, и войскам Конфедерации он тоже не нужен. Великий боже! Хлопок этой осенью должен взлететь в цене до небес!»
Она прошла в кабинет Эллин и, не обращая внимания на плачущих сестер и Мелани, присела к секретеру, взяла гусиное перо и стала подсчитывать, сколько у нее в наличии денег и сколько она сможет прикупить на них семян для посева хлопка.
«Война окончилась, — снова подумала она и внезапно выронила перо. Ощущение безмерного счастья затопило ее. — Война окончилась, и Эшли… Если Эшли жив, он возвратится домой. А думает ли об этом Мелани, оплакивающая сейчас крах Правого Дела?» — вдруг мелькнула у нее мысль.
«Скоро мы получим письмо… нет, не письмо. Почта еще не работает. Но скоро… Словом, так или иначе, он скоро даст нам знать о себе!»
Но проходили дни, складываясь в недели, а от Эшли не было вестей. Почта в Южных штатах работала еле-еле, а в сельских местностях не работала вовсе. Время от времени какой-нибудь случайный заезжий человек из Атланты привозил письмецо от тетушки Питти, слезно молившей Мелани и Скарлетт вернуться к ней. Но от Эшли вестей не было.
После капитуляции Юга подспудно тлевшая между Скарлетт и Сьюлин распря из-за лошади вспыхнула с новой силой. Поскольку теперь опасность нападения янки миновала, Сьюлин возжелала ездить с визитами по соседям. Тоскуя от одиночества, от утраты прежнего веселого общения с друзьями и знакомыми, Сьюлин страстно рвалась навестить соседей — прежде всего хотя бы для того, чтобы убедиться, что во всех других поместьях дела идут не лучше, чем в Таре. Но Скарлетт проявила железное упорство. Лошадь нужна для дела: возить дрова из леса, пахать. И Порку надо ездить на лошади — искать, где можно купить провизии. А по воскресеньям коняга заслужила право попастись на выгоне и отдохнуть. Если Сьюлин припала охота наносить визиты, никто не мешает ей отправиться пешком.
До прошлого года Сьюлин едва ли хоть раз за всю свою жизнь прошла пешком более ста ярдов, и предложение Скарлетт совсем не показалось ей заманчивым. Она осталась дома, ворчала, плакала и то и дело восклицала: «О, если бы мама была жива!» — за что в конце концов получила от Скарлетт давно обещанную затрещину, которая оказалась настолько крепкой, что опрокинула ее среди неистового визга на постель и вызвала переполох во всем доме. После этого у Сьюлин явно поубавилось желания хныкать — во всяком случае, в присутствии Скарлетт.
Скарлетт не соврала, говоря, что хочет, чтобы лошадь отдыхала, но она сказала лишь полуправду. Другая половина правды заключалась в том, что сама Скарлетт в первый же месяц после окончания войны побывала с визитами у всех соседей, и то, что она увидела на знакомых с детства плантациях, в домах у знакомых с детства людей, сильнее поколебало ее мужество, чем ей хотелось бы в этом признаться.
У Фонтейнов — благодаря отчаянной скачке, вовремя предпринятой Салли, — дела шли лучше, чем у других, но их положение казалось благополучным лишь на фоне поголовного бедствия. Бабушка Фонтейн так до конца и не оправилась после сердечного приступа, приключившегося с ней в тот день, когда она возглавила борьбу с пожаром и отстояла от огня свой дом. Старый доктор Фонтейн медленно поправлялся после ампутации руки. Тони и Алекс неумело пахали и мотыжили землю. Перегнувшись через ограду, они пожали Скарлетт руку, когда она приехала их проведать, и отпустили шуточки по адресу ее разваливающейся повозки, но в глубине их темных глаз притаилась горечь: ведь подсмеиваясь над Скарлетт, они подсмеивались и над собой. Она попросила их продать ей кукурузных зерен для посева, и они пообещали выполнить ее просьбу и тут же ударились в обсуждение хозяйственных проблем. Рассказали, что у них двенадцать кур, две коровы, пять свиней и мул, которого они пригнали домой с войны. Одна из свиней только что сдохла, и они боятся, что за ней могут пасть и другие. Слушая, как эти бывшие денди, для которых модный галстук был едва ли не главным предметом серьезного беспокойства, озабоченно говорят о свиньях, Скарлетт рассмеялась, и в ее смехе тоже прозвучала горькая нотка.
Все очень радушно принимали ее в Мимозе и настояли, чтобы она взяла кукурузные семена в подарок, без денег. Фонтейновские темпераменты мгновенно вспыхнули как порох, когда она положила зеленую купюру на стол, и братья наотрез отказались принять деньги. Скарлетт взяла зерна и украдкой сунула долларовую бумажку в руку Салли. Сейчас Скарлетт просто не верилось, что эта Салли — та самая молодая женщина, которая принимала ее восемь месяцев назад, когда она только что возвратилась в Тару. Та Салли тоже была очень бледна, но дух ее не был сломлен. Теперь она казалась мертвой, опустошенной, словно поражение Юга отняло у нее последнюю надежду.
