К востоку от Эдема - Стейнбек Джон Эрнст (книги онлайн бесплатно txt) 📗
— Не горячись, не надо, — сказала Десси. — Уилл — твой брат, не забывай.
— А ему бы понравилось, если бы я залез в его бумаги?
— Ты не смог бы, — рассудительно ответила Десси. — Он запирает их в сейф. Не сердись — не надо портишь день.
— Ладно, — сказал Том. — Видит бог, я не хочу сердиться. Но поневоле рассердишься. Раз я не желаю жить по его шаблону, значит, я свихнулся.
— Знаешь, под конец мне пришлось выдержать мамин натиск, — сказала Десси, решительно меняя тему.
— Она тоже хотела ехать. Ты хоть раз видел, чтобы она плакала?
— Нет, не припомню такого. Она не из плаксивых.
— Так вот, всплакнула. По ее меркам, почти разрыдалась; всхлипнула, шмыгнула носом раза два, высморкалась, протерла очки и замолчала защелкнулась, как часы крышечкой.
— Господи, как здорово, Десси, что ты вернулась! Как хорошо. Я точно от болезни очнулся.
Лошади шли бойкой рысью. Том сказал.
— Адам Траск купил форд. Или точнее, Уилл продал ему форд.
— Про форд я не знала, — сказала Десси. — А он у меня дом покупает. Дает очень хорошую Цену. — И продолжала со смехом: — Я запросила дорого-предорого, чтобы поторговаться и сбавить. А мистер Траск согласился не торгуясь. И поставил меня в трудное положение.
— Как же ты вывернулась!
— Да пришлось сказать, что назвала такую цену лишь в качестве начальной. Но он отнесся очень равнодушно.
— Ты только смотри Уиллу не проговорись. Он тебя в сумасшедший дом отправит за такой торг, — сказал Том.
— Но ведь дом не стоит этих денег!
— Еще раз предупреждаю, Уиллу не рассказывай. А для чего Адаму твой дом?
— Он переезжает в Салинас. Хочет, чтобы близнецы ходили в городскую школу.
— А как же ранчо?
— Не знаю. Он не говорил.
— Интересно, как бы повернулась наша жизнь, если бы у отца было такое ранчо, а не наш пыльный сухозем, — сказал Том.
— Не такое уж у нас тут плохое место.
— Оно во всех отношениях славное, только концы с концами свести не дает.
— А ты покажи мне такую семью, чтобы жила веселей нашей, — сказала Десси очень серьезно.
— Такой семьи я не знаю. Но это уж от людей зависит, а не от земли.
— Помнишь, Том, как ты возил Дженни и Беллу Уильяме на танцы в Пичтри? Водрузил диван на конные грабли и усадил их!
— Мама до сих пор попрекает меня этим диваном. Хочешь, пригласим Дженни и Беллу к нам в гостит
— А ведь они приедут, — сказала Десси. — Давай пригласим.
Когда с большой дороги повернули к ранчо, она проговорила:
— Мне земля запомнилась иной.
— Суше и скудней?
— Вот именно. А тут столько травы.
— Я двадцать голов скота покупаю, буду выпасать на ней.
— Да ты богач.
— Нет. И поскольку год хороший, на говядину цена упадет. Интересно, как бы Уилл тут вывернулся. Он мне говорил, что изобилия не любит. «Всегда делай бизнес на том, чего мало», — учил он меня. Уилл парень дошлый.
Ухабистый проселок был все тот же, только глубже стали колеи, да округлые камни выпирали резче.
— Что там за табличка на мескитовом кусте? — сказала Десси. Проехали мимо, и, ухватив картонный квадратик, она прочла: «Добро пожаловать домой».
— Том, это ты написал!
— Нет, не я. Здесь побывал кто-то другой.
Через каждые пятьдесят ярдов новая карточка белела на кусте или свисала с веток мадроньи, или была прикноплена к стволу конского каштана, и на всех написано: «Добро пожаловать домой». И каждый раз Десси радостно ахала.
Поднялись на взгорок, и Том остановил лошадей, чтобы Десси полюбовалась панорамой родных мест. За долиной — холм, и по скату выбеленными камнями выложена огромная надпись: «Добро пожаловать домой, Десси». Прижавшись головой к куртке Тома, Десси и засмеялась, и заплакала. Том строго поглядел на холм.
— Чьих это рук работа? — вопросил он. — Прямо нельзя оставить ранчо ни на час.
На рассвете Десси проснулась от ознобной боли, приходящей к ней по временам. Сперва эта боль шелестнет смутной угрозой, куснет в боку, скользнет по животу, давнет сильнее, схватит твердо, сожмет и скрутит наконец огромной жестокой рукой. И когда ручища отпустила, продолжало ныть, как от ушиба. Приступ был не так уж длителен, но внешний мир померк на это время, и ощущалась лишь борьба тела с болью.
Когда боль ослабла, Десси увидела, что окна серебрит рассвет. Она вдохнула свежий ветер утра, шевелящий занавески, приносящий ароматы трав, корней, влажной земли. Потом в утренний парад включились звуки: перебранка воробьев; мычание коровы, монотонно бранящей голодного теленка, — чего, мол, тычешься, как угорелый; наигранно-возбужденный крик голубой сойки; сторожкий краткий возглас перепела и тихий отклик перепелки откуда-то неподалеку, из высокой травы; кудахтанье над снесенным яйцом на весь птичий двор. И там же раздаются притворно протестующие вопли красной, в четыре фунта весом, родайлендской курицы: «Караул! Меня топчут!»— а сама могла бы пришибить тощего петушка-насильника одним ударом крыла.
Воркованье голубей напомнило былые годы. Вспомнила Десси, как однажды отец, сидя во главе стола, рассказывал:
— Говорю Рэббиту, что хочу развести голубей, а он мне угадайте что в ответ? «Только не белых». «А почему?» — спрашиваю. «Как пить дать, принесут несчастье, отвечает. — Заведи лишь стаю белых, и приведут в дом печаль и смерть. Серых разводи». «Я белых люблю», — говорю. «Серых разводи», повторяет. А я белых разведу — и это твердо, как твердь небесная.
— Зачем тебе, Самюэл, вечно дразнить судьбу? — стала уговаривать терпеливо Лиза. — Серые крупней и на вкус не хуже.
— Не пойду я на поводу у пустых сказок, — отвечал Самюэл.
И Лиза сказала со своей ужасающе-трезвой простотой: — Ты у собственной строптивости идешь на поводу. Ты спорщик и упрямец, ты упрям, как мул!
— Кому-то надо спорить с судьбой, — возразил Самюэл хмуро. — Если бы человечество никогда не дразнило судьбу, то до сих пор сидело бы на деревьях.
И, конечно, развел белых голубей и воинственно стал дожидаться печали и смерти — и разве не дождался? А теперь праправнуки тех голубей воркуют по утрам и вихрятся белою метелью, взлетая над сараем.
И, вспоминая былое, Десси слышала вокруг себя голоса, — дом опять наполнялся людьми. «Печаль и смерть, думалось и будило снова боль. — Смерть и печаль. Только жди, имей терпение — и дождешься».
