Сон в начале тумана - Рытхэу Юрий Сергеевич (электронные книги без регистрации TXT) 📗
— Кто приехал?
— Оленные люди из стойбища… — она сделала паузу. — Из стойбища покойного Ильмоча.
Это стойбище еще долго будут называть именем умершего, потому что тот был хозяином оленей. Его стадо перешло к старшему сыну, как это водится в тундре, но пройдет еще порядочно времени, пока станут говорить: стойбище Ыттувьйи.
— Они привезли в каждую ярангу по целой туше, да еще много осталось у Орво, в Совете, — объяснила Пыльмау.
— Чего это они так расщедрились? — удивился Джон.
— У них тоже теперь Совет, как и у нас. — ответила Пыльмау так, словно возникновение Советской власти в тундре было для нее самым обычным делом. — Как поешь — иди к Орво, там тебя ждут, — сказала Пыльмау, помогая мужу снять белую охотничью камлейку.
У Орво собрались все мужчины Энмына, да еще кочевники из бывшего стойбища Ильмоча. В основном это были молодые парни, и Джон мало знал их, только иной раз мельком видел, когда они приезжали в Энмын или когда сам бывал у Ильмоча.
Здесь был Антон Кравченко со своей Тынарахтыной, которая так забрала парня в руки, что их невозможно было представить порознь, и незадачливый жених Нотавье, довольно спокойно отнесшийся к смерти отца и своих сородичей, Армоль, Тнарат, Гуват и совершенно незнакомые люди. Говорили громко, необычно, перебивали друг друга, словно Армоль принес большую бутыль дурной веселящей воды. Однако по виду самого Армоля этого нельзя было сказать: он выглядел далеко не веселым, и создавалось впечатление, что у него внутри была какая-то неизлечимая болезнь, которая исподволь точила его, заставляя время от времени опускать глаза, тенью пробегала по его лицу.
— Вы слышали, Джон? — громко обратился к вошедшему Антон Кравченко. — Чавчуваны сами организовали Совет! Мало того, первым своим решением помогли приморским жителям! Вот он — образец будущего социалистического хозяйства на Чукотке? Сотрудничество морского хозяйства с тундровым. Без натурального обмена, без скрытой конкуренции, без «дружбы», которая оборачивалась кабалой для одной стороны.
— Это хорошо, — согласился Джон. Он вглядывался в лица новых хозяев оленного стада, старался понять, действительно ли они настоящие хозяева или только по случаю оказались у большого стада и теперь решили показать всем, как они щедры.
— Ильмоч никогда бы так и не поступил! — не обращая внимания на присутствие его сына, сказал Орво.
Джона удивило такое замечание. Он мельком взглянул на Нотавье, но тот, кажется, не обратил внимания на упоминание имени убитого отца.
— Ильмоч так бы не поступил, потому что он был настоящим хозяином! — продолжал Орво. — Он знал цену оленю, берег его.
Только теперь Джон догадался, что Орво не бранит, а, наоборот, хвалит бережливость покойного.
— Что же такое получится, если вы раздарите оленье стадо береговым жителям? — обратился Орво к основателям нового Совета. — Наступит в тундре конец не только социалистической, но и всякой жизни. Конечно, Ильмоч был не совсем приятный для всех человек, но он знал оленя и понимал его нужность для тундрового жителя. Вы ж, если будете так щедро колоть животных, не разбирая, где важенки, где быки-производители, скоро вовсе останетесь без оленей.
— Никак ты их ругаешь, Орво? — догадался Антон Кравченко.
— Бить их еще надо! — добавил Орво.
Оленеводы понурили головы, попрятали глаза.
— Постойте! — Кравченко обвел взглядом всех собравшихся. — По-моему, их надо хвалить. Во-первых, они организовали Совет, во-вторых, они тут же решили помочь своим голодающим братьям. Что тут плохого, Орво?
— Сейчас Совет создать нетрудно, — ответил Орво. — Это естественная власть. Только совсем безумные не догадаются этого сделать. И что помочь решили — тоже хорошо… Но они не берегут оленей, а это самый большой грех. Значит, они не берегут жизнь своих братьев и сестер.
— Ничего не понимаю, — развел руками Антон.
— Послушай меня внимательно, тогда поймешь, — ответил Орво. — Когда человек чувствует потребность помочь другому — это хорошо. Но когда от такой помощи больше удовольствия себе — тогда это худо, мало проку, больше вреда.
— Какой же вред голодных накормить? — недоуменно спросил Гуват.
— В том вред, что помогать надо разумно. А не так — одного ставишь на ноги, а другой падает, — продолжал Орво. — Помощь пастухов идет за счет своих земляков, за счет своих детей, отцов и матерей. Эта помощь потом обернется им бедой, поголовье уменьшится, и голод тогда вернется от нас к ним. Помогать да отрывать от себя, чтобы хорошо выглядеть на миру, это грех, — жестко закончил Орво, смутив не только оленеводов, но и тех, кто только что досыта наелся свежего оленьего мяса.
Первым пришел в себя Антон. Он нерешительно пробормотал:
— Разумные замечания сделал Орво. Социализм на пустом месте не построишь.
Учитель помолчал, потом сказал Джону:
— Надо товарищам выдать муку, сахар, чай, спички.
Джон молча кивнул. Он уже привык к роли невольного то ли лавочника, то ли кладовщика.
Поскольку основные запасы находились здесь, в чоттагине Орво, Джон вытащил початый мешок и принялся оделять оленеводов. У всех были полотняные мешочки фунта на четыре для муки.
— А съедим оленей, которых привезли, что будем дальше делать? — спросил Кравченко у Орво.
— Будем охотиться, — ответил Орво. — Если бы нам эти новые щедрые люди не привезли мяса, то вы бы мне таких вопросов не задавали.
Несмотря на выговор, который получили оленеводы от Орво, они уехали, обрадованные подарками.
— Не знаю, как мы потом отчитаемся за израсходованные продукты, — сокрушался Джон, подсчитывая выданное оленеводам и то, что осталось.
— Самое главное, — заметил Орво, — ты все записывай аккуратно. Ни у кого нет опыта новой жизни. Будем учиться жить по-новому сами.
К наступлению длинных дней на побережье стало полегче: ветер расшатал ледяной покров океана, появились разводья, нерпы и медведи стали подходить к селению.
Охотники проводили все светлое время на льду, прихватывая порой и полыхающие полярным сиянием звездные ночи.
Подкормили отощавших собак, и в тундру потянулись нарты выложить подкормку и поставить капканы на песца.
Люди выжили в эту зиму. В Энмыне умерло лишь трое грудных детей.
Джон выдавал продукты всем, кто к нему обращался, и аккуратно записывал расход. Он примирился с козой ролью лавочника, по тайком завидовал Антону Кравченко, который ке только учил ребятишек, но и ухитрился завлечь в школу взрослых энмынцев. В ненастье, когда нельзя было выходить в море, вечерами в школе собирались Тнарат, Гуват, Нотевье, их жены, и каждый раз неизменно присутствовал Орво, который, в отличие от других, не учился ни писать, ни читать, а только слушал.
Однажды в школу зашел Джон. За грубо сколоченными нартами сидели в меховых одеждах взрослые ученики. Чуть в стороне пристроился Орво, а перед ним вместо листка бумаги и огрызка карандаша дымилась кружка чаю. В легком кэркэре Тынарахтына одновременно слушала рассказ своего мужа и зорко следила за тремя жирниками.
Джон тихонько уселся на заднюю скамейку.
Антон Кравченко рассказывал о революции. Он старался говорить просто.
— Еще в давнее время на русской земле стали появляться люди, у которых сострадание к обездоленным, сочувствие к бедному человеку звало к действию. Доброе человеческое сердце не могло мириться с несправедливостью, и тогда появились борцы за народное счастье. Это были разные люди. Среди них были даже и богатые люди, но обладавшие подлинной человечностью… Все они искали пути освобождения трудового человечества, но терпели поражение. Только Ленин нашел правильный путь, и сочувствие горю трудовых людей подсказало выход — сами трудовые люди должны помочь себе. Сострадание и сочувствие переросли в гнев, в справедливый гнев, в революцию…
Джон слушал не менее внимательно, чем другие энмынцы. Учитель Кравченко преображался, и в его облике появлялось что-то от убежденного проповедника и народного трибуна одновременно, и парень словно становился и выше ростом, и голос его раздвигал стены мехового полога.
