Могикане Парижа - Дюма Александр (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Поэтому, как только при дворе разнесся слух о зарождающейся страсти юноши к Розине Энгель, тотчас же был отдан приказ предоставить ему в этом отношении полнейшую свободу, в надежде, что это хоть несколько развлечет его упорный ум, вечно устремленный на вещи, которых ему лучше бы вовсе не знать. Однако то, что окружающие считали не больше, чем мимолетным увлечением, скоро приняло те широкие и глубокие размеры, как и все то, на что устремлялось пламенное воображение этого юноши. Фантазия, каприз, увлечение сложились в серьезную страсть. И вот в силу этой страсти стоял он теперь, в холодную январскую ночь, у открытого балкона, вместо того, чтобы лежать в своей теплой постели, и по временам так сильно кашлял, что все тонкое тело его вздрагивало, как молодой тополь под руками сильного дровосека.
Ув ы, тот дровосек, который потрясал юный тополь, назывался смертью. Через пять лет она погубила его вдали от могучего дуба, который когда-то заслонял своей тенью всю Вселенную.
На минуту несчастный мученик судьбы схватился за грудь и выпрямился во весь рост.
Может быть, это движение было в нем вызвано шумом, послышавшимся со стороны Вены и заметно приближавшимся к Шёнбрунну, который был, в сущности, не чем иным, как стуком кареты.
И, действительно, вскоре на дороге замелькали два огонька каретных фонарей.
Теперь принц был уже совершенно уверен. Он запрыгал, как школьник, захлопал руками и несколько раз повторил по-французски:
– Господи! Слава Тебе! Это она! Это она!
III. Джульетта у Ромео
Несколько минут, однако, казалось, что герцог Рейхштадтский ошибся, потому что карета не остановилась у замка, а прокатила по направлению к Гейтцигу и исчезла в стороне Мейдлинга.
Но герцога, очевидно, это не смутило, потому что он пробежал через зал в свою спальню, в которой некогда спал его знаменитый отец, и, остановившись в небольшом будуаре, выходившем окнами в сад, прильнул своим вспыхнувшим лицом к холодному стеклу.
Он простоял так минут десять. Вдруг калитка в частный сад отворилась, в нее вошли две фигуры и исчезли под сводом черной лестницы.
Несмотря на то, что обе эти фигуры были одеты простыми рабочими, принц, очевидно, ожидал именно их, потому что тотчас же отскочил от окна и бросился на лестницу, приложил ухо к двери и внимательно прислушался.
Несколько минут он стоял неподвижно, словно статуя, потом на лице его появилась светлая улыбка. На лестнице послышались чьи-то легкие шаги, вероятно, хорошо ему знакомые, потому что он не стал дожидаться, пока они поднимутся до самого верха, а стремительно отпер дверь и крикнул:
– Розина! Моя Розина!
В его широко распростертые объятия радостно бросилась девушка в живописном костюме тирольки.
Несмотря на это переодевание, всякий узнал бы в ней красавицу бенефициантку, которая в этот вечер блистала в Вене и так спешила отделаться от своих поклонников.
Отделавшись от них, она поспешила домой вовсе не за тем, чтобы отдохнуть от утомительного вечера. Едва очутившись в своем будуаре, она быстро, точно актриса во время антракта, сбросила платье, так же быстро оделась в прелестный тирольский костюм. Предосторожность эта была совершенно не лишней, так как у подъезда стояло несколько экипажей, владельцы которых, не задумываясь, поехали бы за нею. Но Розина, чтобы обмануть их, нарочно приказала служанке не тушить огня в своей спальне, окна которой выходили на улицу, так что наиболее замерзшие при помощи той силы воображения, которая свойственна всем влюбленным вообще, могли согреваться лучами, вырывавшимися сквозь преднамеренно небрежно опущенные занавески.
В маленьком переулке, в который выходил черный ход, Розину ожидала ее карета. Она быстро впрыгнула в нее, и кучер, которому приказания были отданы, очевидно, заранее, погнал лошадей крупной рысью.
На передней скамейке кареты лежала меховая шуба. Девушка взяла ее и закуталась.
Мы уже знаем, что карета проехала мимо замка Шёнбрунн в сторону Мейдлинга и остановилась только шагах в ста от него, у домика старшего дворцового садовника. Дверь его стала, как бы по волшебству, открываться по мере ее приближения и, как только девушка вбежала в нее, мгновенно захлопнулась.
– Скорей, скорей, милейший Ганс! – сказала она человеку, который ее ожидал. – Я сегодня опоздала. Принц, верно, уж заждался. Пойдемте скорее! – торопила она.
Она сбросила шубу на руки огромного австрийца, который, очевидно, ничего не понимал из этой смеси французского с немецким.
– Смотрите, сударыня, простудитесь, – наставительно пробасил он.
– Во-первых, милейший Ганс, постарайтесь не забывать, что я вовсе не сударыня, а ваша племянница, вследствие чего я не могу расхаживать с вами в черно-бурых лисицах. Во-вторых, я не певица, а танцовщица, следовательно, насморк мне вовсе не мешает. Забочусь же я больше всего о том, чтобы не заставлять принца дожидаться, потому что он, наверно, простудится. Итак, милейший дядюшка, берите все ваши ключи от всех ваших ворот, решеток и оранжерей и идемте!
Ганс громко расхохотался, взял ключи и пошел.
Розина, опираясь на его руку, быстро прошла частный сад императора и очутилась в парке.
Ганс имел доступ не только в сады и парк замка, ключи от которых были всегда у него, но и в сам дворец. Ни один из часовых никогда не посмел бы загородить ему дорогу, а следовательно, и шедшая с ним под руку племянница имела право пользоваться всеми привилегиями дяди.
Таким образом, Розина очутилась в апартаментах принца, который обнял и увлек ее, предоставляя Гансу запереть за ними дверь и расположиться ожидать в прихожей, так как он это находил для себя более удобным.
Молодая пара, обнявшись, дошла до спальни и опустилась рядом на диванчик, который стоял в простенке между двумя окнами. Герцог был мертвенно бледен и едва переводил дыхание, но девушка дышала счастьем и полнотою жизни.
При свете канделябра, горевшего на камине, она заметила бледность своего избранника и обняла его еще крепче.
– О, мой милый герцог! – сказала она, несколько раз целуя его в лоб, как бы затем, чтобы стереть с него капли холодного пота. – Что это с вами? Вы нездоровы?
– Нет, мне теперь лучше, – ведь ты здесь, Розина, – ответил юноша. – Но ты так опоздала, а я так тебя люблю.
– Разве это значит любить меня, ваше высочество? Вы так рискуете своим здоровьем, оставаясь на вредном ночном воздухе. Ведь вы сами несколько раз обещали мне не ждать меня на этом проклятом балконе.
– Да, я даже клялся тебе в этом, Розина, и всегда начинаю с того, что стараюсь сдержать слово… Но в одиннадцать часов я еще могу стоять у запертого окна… вот если бы ты приехала в одиннадцать, то сама застала бы меня там.
– В одиннадцать? Но ведь вы же знаете, ваше высочество, что в это время балет только кончается.
– Разумеется, знаю, но в одиннадцать часов мне начинает казаться, что я жду тебя целые сутки, а иногда и двое суток, и поэтому в одиннадцать часов я берусь за ручку двери, в полночь отпираю окно… Ну… и выхожу из терпения, и даже сержусь на тебя до тех пор, пока не заслышу стук твоей кареты.
– Ну, и тогда? – спросила она улыбаясь.
– Тогда я прислушиваюсь к звуку твоих шагов, и каждый из них отдается в моем сердце, я отпираю дверь… протягиваю руки…
– Ну, и тогда?
– Тогда я счастлив, Розина, – закончил принц разбитым и тихим голосом больного ребенка, – тогда я так счастлив, что мне кажется, что я умру от счастья!
– О, мой царственный красавец! – вскричала девушка, гордая и счастливая чувством, которое внушала.
– А сегодня я тебя и ждать почти совсем перестал, – продолжал принц.
– Что же вы думали, что я умерла?
– Розина!
– Неужели вы думаете, что потому, что вы принц, то можете любить Розину больше, чем она вас любит? Тем хуже для вас, потому что, предупреждаю вас, в этом случае я вам первенства не уступлю.
– Так, значит, ты очень любишь меня, Розина? – проговорил юноша, которому наконец, в первый раз после ее прихода, удалось вздохнуть полной грудью. – О, повторяй мне эти слова как можно чаще, чтобы я мог вполне насладиться ими! Они дают мне силу дышать свободно, они исцеляют меня!
