За рекой, в тени деревьев - Хемингуэй Эрнест Миллер (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— Но в Венето охотятся не одни только денежные люди.
— Да. Оттуда всю ночь доносится стрельба. Но мы еще беднее их. Мы беднее, чем вы себе представляете.
— Почему же, я вполне могу себе представить.
— Не знаю, — сказал слуга. — Жена даже все перья собрала. Она просила вас поблагодарить.
— Если послезавтра нам повезет, мы настреляем много дичи. Больших селезней с зелеными головами. Скажите жене, что, если нам повезет, она получит очень вкусных уток — жирных, как поросята — они здорово отъелись у русских, — и с красивыми перьями.
— А как вы относитесь к русским, полковник, если это, конечно, не секрет?
— Говорят, это наш будущий враг. Так что мне как солдату, может, придется с ними воевать. Но лично мне они очень нравятся, я не знаю народа благороднее, народа, который больше похож на нас.
— Мне ни разу не посчастливилось с ними встретиться.
— Не горюйте, у вас еще все впереди. Встретитесь. Разве что почтенный Паччарди задержит их на реке Пьяве, в которой, правда, больше не осталось воды. Ее разбирают гидростанции. Может, господин Паччарди решит драться с ними там. Но не думаю, чтобы бой очень затянулся.
— А я даже не знаю, кто он такой, этот господин Паччарди.
— Зато я знаю. А теперь попросите соединить вас с «Гарри» и спросите, нет ли там графини. Если нет, позвоните еще раз домой.
Полковник проглотил смесь, приготовленную Арнальдо, коридорным со стеклянным глазом. Пить ему не хотелось, и он знал, что это ему вредно.
Но он пил с тем упорством дикого кабана, с каким жил всю жизнь, и когда он шел к открытому окну, движения его были по-кошачьи мягки, хотя это был уже довольно старый кот; он поглядел на Большой канал, который серел на глазах, словно его написал Дега в один из своих самых сереньких дней.
— Большое спасибо, Арнальдо, — сказал полковник. Тот разговаривал по телефону и только кивнул, блеснув в улыбке стеклянным глазом.
"Жаль, что ему пришлось вставить стеклянный глаз, — думал полковник. — Жаль, — подумал он, — что я люблю только тех, кто воевал или был искалечен.
Среди остальных тоже есть славные люди, я к ним отношусь хорошо и даже с симпатией; однако настоящую нежность я питаю только к тем, кто был там и понес кару, которая постигает всех, пробывших там достаточно долго.
Ну да, любой калека может меня обдурить, — думал он, допивая джин, который ему не хотелось пить. — Любой сукин сын, если только ему как следует попало, — а кому же не попадет из тех, кто там долго пробыл? Вот таких я люблю.
Да, — согласилась другая, лучшая сторона его натуры. — Таких ты любишь. — А зачем мне это надо? — думал полковник. — Зачем мне кого-то любить? Лучше бы поразвлечься напоследок. Но и поразвлечься, — говорила лучшая сторона его натуры, — ты не сможешь, не любя.
Ладно, ладно, вот я и люблю, как последний сукин сын", — сказал себе полковник, правда, не вслух.
А вслух он сказал:
— Ну как, дозвонились, Арнальдо?
— Чиприани еще не пришел, — сказал слуга. — Его ждут с минуты на минуту, а я не кладу трубку на случай, если он сейчас появится.
— Дорогое удовольствие, — сказал полковник. — Ну-ка, доложите, кто там есть, и не будем терять время попусту. Я хочу знать точно, кто там сейчас есть.
Арнальдо что-то вполголоса произнес в трубку.
Потом он прикрыл трубку рукой:
— Я разговариваю с Этторе. Он говорит, что барона Альварито еще нет. Граф Андреа там, он довольно пьян, но, как говорит Этторе, не так пьян, чтобы вы не могли с ним повеселиться. Там все дамы, которые обычно бывают после обеда, ваша знакомая греческая княжна и несколько человек, с которыми вы не знакомы. И разная шушера из американского консульства — они сидят там с полудня.
— Пусть позвонит, когда эта шушера уберется, — я тогда приду.
Арнальдо сказал что-то в трубку, а потом повернулся к полковнику, который смотрел в окно на купол Доганы.
— Этторе говорит, что он бы их выпроводил, но боится, не рассердится ли Чиприани.
— Скажите, чтобы он их не трогал. Раз им сегодня после обеда не нужно работать, почему бы им не напиться, как всяким порядочным людям? Но я не хочу их видеть.
— Этторе говорит, что он позвонит. Он просит передать, что, по его мнению, они сами сдадут позиции.
— Поблагодарите его, — сказал полковник.
Он смотрел, как гондола с трудом движется по каналу против ветра, и думал, что если уж американцы пьют, их с места не сдвинешь. «Я ведь понимаю, им здесь скучно. Да, здесь, в этом городе. Им тут очень тоскливо. Здесь холодно, платят им маловато, а топливо стоит дорого. Жены их молодцы, они мужественно делают вид, будто живут не в Венеции, а у себя в Киокаке, штат Айова, а дети уже болтают по-итальянски, как маленькие венецианцы. Но сегодня, Джек, мне не хочется разглядывать любительские снимки. Сегодня мы обойдемся без любительских снимков, без полупьяных откровений, назойливых уговоров выпить и скучных неурядиц консульского быта».
— Нет, Арнальдо, мне сегодня что-то не хочется ни второго, ни третьего, ни четвертого вице-консулов.
— В консульстве есть очень милые люди.
— Да, — сказал полковник. — В девятьсот восемнадцатом тут был чертовски симпатичный консул. Его все любили. Сейчас вспомню, как его фамилия.
— Вы любите уходить далеко в прошлое, полковник.
— Так дьявольски далеко, что меня это даже не веселит.
— Неужели вы помните все, что было когда-то?
— Все, — сказал полковник. — Его фамилия была Керрол.
— Я о нем слышал.
— Вас тогда еще и на свете не было.
— Неужели вы думаете, что надо вовремя родиться, чтобы знать все, что тут происходит?
— Да, вы правы. Неужели все тут знают всё, что происходит в городе?
— Не все. Но почти все, — сказал слуга. — В конце концов, простыни есть простыни, кто-то должен их менять, кто-то должен их стирать. Я не говорю, конечно, о постельном белье в таком отеле, как наш.
— Мне случалось совсем неплохо обходиться и без постельного белья.
— Еще бы! Но гондольеры, хоть они и самые компанейские люди и самые, на мой взгляд, у нас порядочные, любят поболтать.
— Я думаю!
— Потом священники. Они хоть никогда и не нарушают тайны исповеди, но тоже любят почесать языки.
— Еще бы!
— А их домоправительницы — посплетничать друг с другом.
— Это их право.
— Теперь — официанты. Люди разговаривают за столиком так, словно официант — глухонемой. У официанта есть правило никогда не подслушивать беседы клиентов. Но уши-то ведь себе не заткнешь! У нас, между собой, тоже идут разговоры, — конечно, не в таком отеле, как этот… И так далее.
— Да, теперь понятно.
— Я не говорю уже о парикмахерах!
— Какие новости на Риальто?
— Вам расскажут у «Гарри» всё, кроме того, в чем замешаны вы сами.
— А я в чем-нибудь замешан?
— Все обо всем знают.
— Ну что ж, меня это только украшает.
— Кое-кто не понимает той истории в Торчелло.
— Да будь я проклят, если я и сам что-нибудь понимаю!
— А сколько вам лет, полковник, простите за нескромность?
— Пятьдесят да еще один. Почему вы об этом не спросили портье? Я всегда заполняю листок для квестуры 23.
— Я хотел это услышать от вас самих и поздравить.
— О чем это вы? Не понимаю.
— Разрешите вас все-таки поздравить.
— Не могу, раз не знаю с чем.
— Вас очень любят у нас в городе.
— Спасибо. Вот это мне приятно слышать! В эту минуту зазвонил телефон.
— Я возьму трубку, — сказал полковник и услышал голос Этторе:
— Кто говорит?
— Полковник Кантуэлл.
— Позиция сдана, полковник.
— Куда они пошли?
— В сторону Пьяццы.
— Хорошо. Я сейчас буду.
— Приготовить вам столик?
— В углу, — сказал полковник и положил трубку. — Я пошел к «Гарри».
— Счастливой охоты.
— Охотиться я буду на уток послезавтра поутру в botte 24 на болотах.
