К востоку от Эдема - Стейнбек Джон Эрнст (книги онлайн бесплатно txt) 📗
Том крикнул было ему вслед, потом неохотно нагнулся, поднял телеграмму. Посидел у кузницы на скамейке, держа конверт в руках. Поглядел на холмы, на старый дом, точно желая хоть что-то спасти, прежде чем надорвет, вскроет конверт и прочтет четыре неотвратимых слова, уведомляющих, с кем, когда и что произошло.
Медленно сложил Том телеграмму, потом еще раз, и еще, пока она не обратилась в квадратик размером с ноготь. Пошел к дому; через кухню и маленькую гостиную прошел к себе в спальню. Вынул из шкафа свой темный костюм, перекинул через спинку стула, а на сиденье положил белую рубашку и черный галстук. Потом лег на кровать и повернулся лицом к стене.
Пролетки и коляски уже покинули салинасское кладбище. Семейство и друзья вернулись в дом Оливии на Центральном проспекте — поесть, попить кофе, поглядеть, кто как печалится, и самому достойно погрустить и посочувствовать.
Джордж предложил Адаму Траску место в наемной пролетке, но Адам отказался. Он побродил по кладбищу, присел на низкую цементную ограду семейного участка Уильямсов. Кладбище траурно окружали традиционные темные кипарисы, дорожки густо заросли белыми фиалками. Кто-то занес их сюда, и они засорили все кладбище.
Над могильными камнями дул холодный ветер и плакал в кипарисах. Много здесь было чугунных надгробных звезд на могилах воинов республики, и на каждой звезде — обтрепанный ветром флажок с прошлогоднего Дня памяти погибших.
Адам сидел, глядя на горы, на восточный хребет, увенчанный Фримонт-Пиком. Воздух был пронизан влагой, как бывает иногда перед дождем. А потом по ветру начал сеяться дождик, хотя небо местами еще голубело.
Адам приехал утренним поездом. Что-то пересилило в нем неохоту и толкнуло сюда. А он не хотел ехать в Салинас. Просто потому, что не мог поверить в смерть Самюэла. В ушах еще звучал густой, задушевный голос, не поздешнему певучий, льющийся необычной музыкой странно подобранных слов, так что никогда не знаешь, какое будет следующее. А слушая других, обычно знаешь без промаха, какое слово будет дальше.
Глянув на Самюэла в гробу, Адам понял, что не может примириться с его смертью. Лицо в гробу было чужое, и Адам ушел, уединился, чтобы сохранить в себе живого Самюэла.
На кладбище идти пришлось. Не пойти значило бы оскорбить обычай. Но Адам стоял далеко позади, куда слова не долетали, и когда сыновья засыпали могилу, он ушел и стал бродить по дорожкам, поросшим фиалками.
Кладбище было пустынно, ветер угрюмо гнул кипарисы, шумя в тяжких кронах. Капли дождя стали крупней и стегали лицо.
Адам встал, поежился, медленно прошел дорожками к могиле. Свежий сырой холмик был ровно устлан цветами, но ветер уже растрепал букеты и те, которые поменьше, сбросил вниз. Адам поднял их, положил на могилу, на место.
И пошел прочь с кладбища. Ветер бил дождем в спину, и черный пиджак промок, но Адам продолжал идти. Дорогу развезло, в колеях стояли лужицы, по обочинам рос высокий овсюг и горчица, бойко топорщилась сурепка, цепкие головки пурпурного чертополоха торчали над влажновесенним зеленым травяным буйством.
Черная глина покрыла ботинки Адаму, заляпала брюки. От кладбища до Монтерейской улицы почти миля, и когда, дойдя туда, Адам повернул на восток, в город, то был весь мокр и грязен. В загнутых полях котелка кольцом стояла вода, воротничок рубашки намок и смялся, как тряпка.
У въезда в Салинас дорога повернула, обратясь в Главную улицу. Адам ступил на тротуар, потопал ботинками, сбивая грязь. Дома отгородили его от ветра, и почти сразу же Адама стал бить озноб. Он ускорил шаг. Не доходя до конца Главной улицы, завернул в бар гостиницы Эббота. Спросил там коньяку, торопливо выпил, и дрожь усилилась.
Заметив это, человек за стойкой — мистер Лапьер — сказал:
— Выпейте-ка еще. Иначе сляжете. Горячего рому хотите? Он вышибет из вас простуду.
— Хочу, — сказал Адам.
— Сейчас сделаю. А пока за кипятком схожу, вот еще рюмка коньяку.
Адам взял рюмку, сел за столик, ежась в мокрой одежде. Бармен вернулся из кухни с кипящим чайником. Поставил на поднос широкий низкий стакан с ромом, принес Адаму.
— Пейте как можно горячей, — сказал он. — От этого рома осина трястись перестанет.
Бармен пододвинул стул, присел, но тут же встал.
— Гляжу на вас, и самому зябко стало. Налью себе тоже.
Принес еще стакан, сел напротив Адама.
— Действует, — сказал он. — А когда вошли, даже напугали — такой были бледный. Вы не местный?
— Я из окрестностей Кинг-Сити, — сказал Адам.
— На похороны прибыли?
— Да. Он был мой старый друг.
— Народу много?
— Много.
— И неудивительно. У него было множество друзей. Жаль, что погода подвела. А вам надо повторить — и в постель.
— Повторю, — сказал Адам. — От грога уютно делается, мирно на душе.
— Этим он и ценен. И, может, спас вас от воспаления легких.
Подав новую порцию грога, бармен ушел за стойку и вернулся с мокрой тряпкой.
— Вот, оботрите грязь, — сказал он. — Похороны — штука нерадостная. А когда еще и дождь на тебя льет, то хоть самому помирай.
— Дождь уже после полил, — сказал Адам. — Я промок, идя с кладбища.
— Советую взять у нас наверху комнатку. Лягте в постель, я вам пришлю еще стакан горячего, и утром встанете как ни в чем не бывало.
— Пожалуй, так и сделаю, — сказал Адам. Он чувствовал, как кровь разгоряченно щиплет щеки, растекается по плечам и рукам, точно их заполнила инородная жаркая жидкость. И жар этот проник в потайной ледничек Адама, в хранилище запретных мыслей, и размороженные мысли робко выглянули, словно дети, не знающие, позволят ли им войти. Адам взял тряпку, нагнулся, очищая штанины от грязи. Кровь застучала в висках. — Налейте еще, — сказал он.
— Если как лекарство от простуды, то уже приняли достаточно, — сказал бармен. — Но если просто желаете выпить, то у меня есть старый ямайский. Выпейте неразбавленным. Он пятидесятилетней давности. Вода убьет аромат.
— Я просто хочу выпить, — сказал Адам. — Тогда и я с вами глотну. Уже много месяцев не трогал этой бутыли. До рома у нас охотников мало. В Салинасе пьют виски.
Адам обтер ботинки, бросил тряпку на пол. Выпил темного ямайского, закашлялся. Крепчайшее питье шибануло в переносицу, окутало мозг сладким духом. Комната качнулась набок, выпрямилась.
