Сон в начале тумана - Рытхэу Юрий Сергеевич (электронные книги без регистрации TXT) 📗
«Большевики во главе с Лениным, — продолжал Семен, — говорят: власть должна целиком и полностью перейти в руки рабочего класса…»
Семен был возбужден. Он говорил полушепотом и время от времени посматривал в небольшое окошко, из которого была видна заполненная запоздалыми кораблями Авачинская бухта.
«Нам еще предстоит борьба, — говорил Семен, — но победа будет на нашей стороне…»
Тэгрынкеу уже почти не слушал его. Собственные мысли заполнили голову. Будто кто-то подслушал его мысли, его мечты и указал верный путь. Ведь то, что происходит сейчас в России, — это не придумано кем-то, это должно было произойти. Но кто-то должен угадать, что именно. Как же его назвал Семен?
Тэгрынкеу поднял глаза и спросил Семена: «Как имя того, кто во главе большевиков?» — «Ленин его зовут, — ответил Семен, — Ленин».
Несколько раз пустел чайник на низком столике, а Тэгрынкеу все продолжал рассказ. Когда он окончил его, было уже поздно и милиционер Драбкин, должно быть, уже давно спал. Тэгрынкеу предложил ночлег у себя в яранге.
— Как же это? Разве можно? — смутился Джон.
— А я тебе верю, — просто ответил Тэгрынкеу.
Они легли рядом, представитель власти и арестованный, на одну оленью постель. Прежде чем уснуть, Тэгрынкеу сказал:
— Чтобы снова стать человеком, ты пришел к нам, в наш народ — это я понял. Но ты ошибся. Мы еще недостойны называться настоящими людьми, нам надо идти вместе с большевиками. Я тебе рассказал свою жизнь, и ты видишь — у меня иной дороги нет. И разве это не великое счастье — работать для нового человека, для нового общества, где этнографическую выставку в Сан-Франциско будут вспоминать как стыд человечества?.. Так вот, если хочешь действительно стать настоящим человеком, ты должен быть вместе с нами.
— Разделять учение Ленина? — с усмешкой спросил Джон.
— А ты не смейся, — уверенно ответил Тэгрынкеу. — Учение — это когда в голову вдалбливают чужое, заставляют его признать своим. Так было, когда к нам приезжали русские попы и ваши миссионеры. Но когда говорят: вот ты какой и вот каким должен стать, потому что на самом деле ты такой, — это не знаю, как называется, но верно. Так Ленин и сделал: он сказал — хозяин всех богатств тот, кто работал. Кто работал, тот и должен иметь власть, чтобы строить достойную человеческую жизнь, ибо все люди одинаковы и нет перед трудом разных людей. Разве это учение? Это жизнь! А хочешь жить — иди за жизнью!
Джон не ответил. Да и что он мог ответить, когда у него в голове было такое смятение мыслей, что он до самого утра не мог уснуть.
Джон и Армагиргин с женами оставались жить в сумеречном доме. Только раз в неделю их переселяли в здание школы и водворяли в небольшую классную комнату. В это время ревкомовцы мылись в бане. После банного дня в тюрьме было тепло всю ночь, а под утро домик начинал трещать и кряхтеть в объятиях усиливающегося мороза.
Иногда в баню заходил Тэгрынкеу.
Раз он появился прямо с утра и позвал Джона за собой.
— Может, ты знаешь, как лечить эту болезнь, — сказал он по дороге. — Гаврила мажет, но плохо помогает.
В одной из комнат школы толпились перепуганные детишки. Некоторые были обнажены по пояс, и тела их страшно и глянцевито поблескивали.
За столом в белой камлейке, заменяющей докторский халат, сидел Гаврила Рудых, представитель Камчатского ревкома, и тщательно покрывал мазью пораженную чесоткой кожу маленького мальчика, который вздрагивал и всхлипывал.
Медикамент, которым пользовался Гаврила, издавал довольно сильный запах — это была смесь горючей серы и тюленьего жира.
— Помогает? — спросил Джон.
— Не так быстро, как хотелось бы, — ответил Гаврила. — Но что делать? Почти все детишки заражены чесоткой. Когда они сидят в школе — особенно заметно. То и дело шевелятся, почесываются. Вне школы, в движении, они не обращают внимания на эту болезнь.
Джон вспомнил, как в Энмыне, когда он стал своим человеком и начал бывать в ярангах, его сразу же поразило обилие кожных заболеваний. Но он потом привык и еще гордился тем, что преодолел чувство брезгливости к грязи.
— А вы не спрашивали у шаманов, чем они лечат чесотку? — поинтересовался Джон, усаживаясь рядом с Рудых.
— Мы не можем сотрудничать с религией, — строго ответил Рудых.
— Поглядите, — Джон положил перед Гаврилой свои руки, — Видите швы? Эту операцию сделала мне шаманка Кэлена из стойбища Ильмоча. У шаманов есть не только средства обмана и одурманивания, но и полезные знания. Я уверен, что у них есть какая-то мазь. Я даже помню, как Орво чем-то мазался.
— Но ведь Орво не шаман, — возразил Рудых. — Он председатель Туземного Совета.
— Здесь каждый уважающий себя человек вынужден быть немного шаманом, — сказал Джон.
— Надо что-то делать, — вздохнул Рудых, принимаясь за очередного малыша. — Когда идешь по улице в Уэлене, вроде бы благополучное селение по сравнению с маленькими стойбищами. И жилища добротнее, и люди смотрят веселее, но зайдите в ярангу — так просто удивительно становится, как может выжить человек в такой атмосфере! Если начинать, то надо начинать с самого простого — привития навыков гигиены. Я поражаюсь, каким сильным должен быть этот народ. Во-первых, труднейшие природные условия, беспрерывные голодовки, особенно в зимнее время, ужаснейшие условия — и все-таки живут, да еще считают себя счастливее всех! Удивительно! Вы представляете, Джон, что будет, когда у этих людей будут нормальные жилища, хорошее медицинское обслуживание!
— Но кто даст на это средства? — пожал плечами Джон.
— Советское правительство, рабоче-крестьянское правительство! — торжественно заявил Гаврила Рудых, направляясь к рукомойнику.
Намазанные ревкомовским лекарством ребятишки с веселым шумом покинули удивительное медицинское учреждение.
Вошел Алексей Бычков и недовольно покосился на Джона.
— Долго намереваетесь меня держать здесь? — спросил его Джон. — Я так и не понимаю, какое обвинение вы мне предъявляете.
— Неужели до сих пор не понимаете?
Джон пожал плечами.
— Я вам уже говорил: у нас есть предписание Губернского народного революционного комитета очистить территорию Чукотки от иностранцев.
— Какой же я иностранец? — возразил Джон.
— Не будем об этом спорить, — ответил Алексей. — Наша революционная задача — очистить Чукотку от всех, кто незаконно проживает на территории Советской республики. И если бы не эти вот гуманисты, — Бычков кивнул в сторону Тэгрынкеу, — вас давно не было бы на Чукотке. Сейчас совершается, быть может, величайшая революция в истории человечества. В революционной борьбе мы теряем своих товарищей. Кто-то и безвинный, оказавшись на пути, тоже гибнет. Всячески избегаем этого, но борьба есть борьба, — Бычков развел руками. — Вы, наверное, слышали об истории. Анадырского ревкома?
— Только в общих чертах, — ответил Джон.
— Они погибли, потому что поддались больше сердцу, чем революционному разуму, — сказал Бычков. — Сначала они арестовали членов белогвардейского совета, а потом выпустили. Решили, что те сами перевоспитаются трудом и общением с трудовым народом. А они вернули себе власть и уже не стали воспитывать членов Первого Ревкома Чукотки, а расстреляли всех до одного! Расстреляли подло, без суда и следствия. Под видом перевода в тюрьму их вывели на лед маленькой речушки Казачки. Кто-то скомандовал, охранники разбежались в разные стороны, а белогвардейцы, промышленники и торговцы из окон домов, из укрытий открыли прицельный огонь и перестреляли революционеров. Потом устроили засады на дорогах и перебили тех, кто возвращался из поездки. Они даже не разговаривали — просто стреляли.
— Какая подлость! — не выдержал Джон.
— А вы говорите — обвинение, — вздохнул Бычков. — Просто бдительность. У нас очень мало сил. Мы верим в свою победу, но сейчас Советская республика ведет кровопролитную борьбу за свое существование, а вот мы еще сентиментальничаем. Я тоже человек и, честно говоря, до сих пор не могу смотреть в глаза детям Роберта Карпентера, но оставить его здесь мы не могли… И вот теперь с вами. Тут приезжал Орво, доказывал, какой вы хороший человек. Ну вот хороший человек, а не хочет делать добро людям! Ведь одно дело — просто разговаривать, выражать словесную любовь, и совсем другое — делать что-то во имя любви к народу. В истории русского общественного движения было много любителей народа, даже русский царь в своих публичных выступлениях говорил о «возлюбленном народе»… Так что вы недалеко ушли от русского царя в любви к чукотскому народу.
