Тернистым путем [Каракалла] - Эберс Георг Мориц (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Он произнес эти слова с гордым удовольствием и с самым торжественным видом, который Цило выучил его принимать в курии.
Затем он приказал ввести именитых людей Александрии. Возражение замерло на устах у несчастной невесты императора. Двери широко распахнулись, и ожидавшие появились на пороге.
Старик Адвент сделал знак Мелиссе, и она с низко опущенною головою последовала за ним через задние комнаты и переходы, которые вели в квартиру главного жреца.
XXV
Мелисса выплакала свое горе на груди Эвриалы, и матрона отнеслась к ее сетованиям с чисто материнским участием и энергично пыталась поддержать в ней мужество. Однако бедной девушке казалось, точно суровый мороз побил и уничтожил все распускавшиеся цветы, которые еще вчера своею зеленью украшали юную душу. Любовь Диодора производила на нее впечатление прекрасных, светлых летних дней, превращающих твердые, кислые ягоды в сладкие сочные гроздья винограда. Теперь мороз уничтожил все. Серым и бесцветным, лишенным интереса и вялым представлялось ей все, происходившее вокруг нее и предстоявшее ей в будущем. Только две мысли царили во всем ее внутреннем мире. Одна относилась к возлюбленному, с которым могло навек разлучить ее появление в цирке, а другая к царственному претенденту, от которого она готова была бежать далеко, хотя бы даже в могилу.
Эвриала с беспокойством замечала утомление и вялость в манере Мелиссы, совершенно не свойственные ее живому характеру, в то время как она прислушивалась к разговору отца и Александра с матроной относительно будущего.
Филострат, обещавший помочь своим советом, не явился, а для резчика невозможно было придумать ничего худшего, как расстаться с родным городом и со своим больным любимым сыном Филиппом.
Отвечать отказом на честное сватовство повелителя вселенной к простой девушке – это он считал плодом извращенного взгляда на жизнь со стороны экзальтированных женщин. Однако же Эвриала, о которой его покойная жена говорила всегда с величайшим почтением, и находившийся как бы под ее прикрытием его сын Александр так решительно заявили ему, что союз с императором сделает Мелиссу несчастной и даже прямо послужит к ее погибели, что он понизил тон. Только тогда, когда заходила речь о необходимости бегства, он возвышал голос и уверял, что еще не наступило время для такого крайнего средства.
По возвращении Мелиссы он назвал поведение императора относительно нее достойным честного человека и сделал попытку тронуть ее сердце, описывая ей, каково должно быть душевное состояние старика, которому приходится покинуть дом своих предков и даже родной город, земля которого заключает в себе все ему дорогое.
При этом его глаза, сильно расположенные к слезам, переполнились ими, и, заметив, что сострадательное сердце Мелиссы тронуто его горем, он приобрел больше смелости и стал упрекать дочь, что она своими большими глазами, унаследованными от матери, воспламенила сердце Каракаллы. Веруя в ее расположение, император предлагает ей теперь величайшую из почестей; но если она вздумает обратиться в бегство, то цезарь будет вправе считать себя бессовестно обманутым, а ее назвать кокетливою обманщицей.
Но тут за сестру заступился Александр и напомнил отцу, что Мелисса рисковала жизнью и свободою, чтобы спасти его самого и его сыновей. Для того чтобы выхлопотать им помилование, она была принуждена ласково глядеть в лицо этого чудовища, и ему, Герону, менее всего приходится упрекать дочь за это.
Мелисса с благодарностью кивнула брату головою, но Герон остался при своем, считая что помышлять о бегстве глупо или по крайней мере преждевременно.
Когда Александр признался, что Мелисса только что сейчас шепнула ему на ухо, что она скорее умрет, чем согласится при постоянном страхе смерти вести блестящую жизнь, будучи прикована к нелюбимому человеку, дыхание Герона стало переходить в то легкое пофыркивание, которое обыкновенно предшествовало взрывам его гнева.
Но присланное ему приглашение от императора быстро его успокоило.
При прощании он поцеловал Мелиссу и шепнул ей:
– Неужели ты действительно хочешь изгнать меня, старика, из нашего милого дома, прочь от работы, от моих птиц, от садика и могилы матери? Неужели уж так ужасно в качестве императрицы жить среди блеска и великолепия? Я сейчас увижусь с цезарем, и ты не запретишь мне передать ему от тебя любезный поклон.
Не дожидаясь ответа, он вышел из комнаты, после чего посмотрелся в зеркало, в последний раз привел в порядок бороду и волосы на голове и постарался придать своей гигантской фигуре те позы, которые намеревался принимать в присутствии императора.
Между тем равнодушие, сперва охватившее Мелиссу, исчезло, и старые сомнения с новой силой заговорили в ней.
Александр обещал быть ее верным союзником, а Эвриала снова уверила ее в своей помощи; но ей все-таки казалось, как будто ее бросает по волнам в разные стороны на утлом корабле, в особенности в те минуты, когда ею овладело сострадание к отцу, который ради нее должен был расстаться со всем ему дорогим. Но ее внезапно осенила новая мысль, и, быстро поднявшись с места, она воскликнула:
– Я иду к Диодору и признаюсь ему во всем. Пусть он решит!
– Теперь? – в испуге спросила Эвриала. – Ты, наверное, не найдешь своего жениха в одиночестве, а так как уже всему миру известно, какие намерения Каракалла имеет относительно тебя, и каждый с любопытством смотрит на тебя, то императору донесут немедленно, что ты навестила страждущего. Тебе совсем не следует показываться оскорбленному юноше именно теперь, когда при тебе нет ни Андреаса, ни другого кого-нибудь, кто бы мог быть твоим защитником.
Тогда Мелисса громко зарыдала, но матрона привлекла ее к себе и ласково продолжала:
– От этого намерения тебе следует отказаться, но ты, Александр, отправься к своему другу вестником от сестры.
Художник изъявил полнейшую готовность исполнить это поручение, и после того как Мелисса со вновь воскресшим мужеством сказала ему, что именно он должен передать ее жениху, он вышел из комнаты.
Среди бурных сердечных волнений девушка забыла о времени и о часах и обо всем другом; но Эвриала думала за нее и повела ее в назначенную ей комнату, чтобы там ей убрали волосы для цирка. При этом матрона намеренно избегала говорить со своею гостьей о бегстве, но ее собственные помыслы постоянно были заняты этим.
Ее ловкая горничная, купленная ею из дома жреца Александра, римского всадника, с громким выражением удивления распустила густые каштановые волосы Мелиссы, уверяя при этом, что из такого головного украшения легко можно устроить нечто прекрасное. Она поспешно положила железные щипцы на жаровню, наполненную углем, стоявшую на высоком изящном треножнике, и собиралась приступить к завивке, но Мелисса, никогда не прибегавшая к подобного рода искусству, воспротивилась этому. Рабыня, взволнованная так сильно, как будто дело касалось какого-нибудь наиважнейшего вопроса, уверяла, что головное убранство девушки из знатного дома не может быть устроено без помощи раскаленных щипцов, и Эвриала просила Мелиссу отказаться от своего сопротивления. «Ничто так не бросится в глаза среди нарядной обстановки, – говорила она, – как излишняя простота». Это было действительно верно, но при этом девушке так ясно представилось все то, что ей предстояло, что она закрыла лицо руками и с воплем воскликнула:
– Быть выставленной на обозрение всему городу, на зависть и презрение!..
Замечание матроны, куда же давалось прекрасное самообладание ее любимицы и совет сдерживать слезы, чтобы не явиться в цирк с заплаканными глазами, помогли Мелиссе снова прийти в себя. Служанка еще не успела окончить своего дела, как Александр уже возвратился.
При его появлении Мелиссе невозможно было повернуть голову, находившуюся во власти щипцов, по когда брат начал свой отчет словами: «Неизвестно, какие сплетни или что-либо другое довели его до этого», девушка вскочила со своего места, не обращая внимания на предупреждающие восклицания горничной, а когда затем брат вкратце рассказал, что Диодор, вопреки предписанию врача потерпеть по крайней мере хоть до завтрашнего дня – покинул Серапеум, и прибавил, что Мелиссе не следует слишком горячо принимать это к сердцу, – девушка, на юное сердце которой в этот день обрушилось так много тяжелого, почувствовала, что почва колеблется у нее под ногами. Охваченная головокружением и ища, за что бы ухватиться, чтобы не упасть, она протянула руки к высокому стройному треножнику, служившему подставкою для жаровни с угольями, и та с грохотом и звоном упала вместе с горячими щипцами на пол; горючий материал разлетелся частью по полу, частью попал на парадную одежду, которую Мелисса, прежде чем распустить волосы, разложила на стуле. Сама девушка не упала, вовремя поддержанная Александром.
