Тернистым путем [Каракалла] - Эберс Георг Мориц (читать онлайн полную книгу .txt) 📗

– Когда я раздаю приказания, дитя, то весьма часто за ними скрывается нечто такое, что известно мне одному. Тот, кто таким образом лезет к особе цезаря, как эти люди, должен научиться терпению. А ты… Если ты сделаешься тою, до степени которой я думаю возвысить тебя, то ты прежде всего должна постараться отвыкнуть от всяких мелких соображений. Впрочем, все это придет само собою. Мягкосердечная кротость тает на троне, подобно льду на солнце. Ты также скоро научишься презирать ту сволочь, которая попрошайничает вокруг нас. Если я сейчас вспылил, то в этом была виновата ты сама. Я имел право ожидать, что ты пожелаешь выслушать меня до конца, вместо того чтобы сокращать время ожидания для ничтожных торгашей.

Тут его голос зазвучал суровее, но, когда Мелисса подняла к нему взгляд и произнесла умоляющим тоном: «О господин», он продолжал мягче:

– Мне остается немного досказать тебе. Ты сделаешься моею. Если звезды подтвердят свой первый благоприятный отзыв, то здесь, в этом городе Александра, я уже завтра сделаю тебя своею женою и заставлю народ преклоняться пред тобою, как перед императрицею. Жрец Александра готов совершить торжество бракосочетания. Филострат передаст это решение моей матери.

С возрастающим смущением, едва дыша и не в силах произнести ни одного звука, выслушивала Мелисса все эти слова. Цезаря приводило в восторг то восхитительное смущение, которое замечалось в чертах ее лица, и он в веселом возбуждении воскликнул:

– Как я радовался этой минуте! Императорское могущество уподобляется силе богов в том, что одним мановением оно может превратить самое малое в самое великое.

С этими словами он привлек к себе Мелиссу, запечатлел поцелуй на лбу дрожащей девушки и продолжал в радостном возбуждении:

– Время не останавливается, и только еще немногие часы отделяют нас от желанной цели. Пусть у них вырастут крылья! Мы с тобой решили еще вчера показать друг другу, насколько мы искусны в пении и игре на цитре. Вон там лежит мой струнный инструмент. Дай его сюда, Филострат. Я уже знаю, с чего мне начать.

Философ принес и настроил инструмент, а Мелисса с трудом удерживала слезы. Поцелуй императора, подобно позорному клейму, горел на ее челе. Ею овладело невыразимое болезненное беспокойство, и она готова была швырнуть на пол цитру, когда Каракалла коснулся ее струн и обратился к Филострату со следующими словами:

– Ты завтра оставляешь нас, поэтому я спою тебе ту песню, которую ты включил в свои героические рассказы.

Затем он обратился к Мелиссе, и, когда она отвечала утвердительно на вопрос, знакома ли она с произведением философа, он продолжал:

– Значит, тебе известно, что я служил ему первообразом при изображении его Ахиллеса. Вознесшийся дух героя наслаждается на острове Левке, на Понте, блаженным спокойствием, подобающим ему после жизни, полной героическими подвигами. И вот он находит время петь песни под аккомпанемент струнных инструментов, а следующие стихи – моего сочинения – Филострат влагает ему в уста. Я буду играть. Адвент, отвори дверь!

Отпущенник исполнил приказание, а император заглянул в соседнюю комнату, чтобы увидеть, кто там находится. Ему нужны были слушатели для его пения. Цирк приучил его к выражениям одобрения более громким, чем могли выразить ему его возлюбленная и только один знаток искусства. Наконец он ударил по струнам и хорошо поставленным тенором, резкий, лишенный мягкости звук которого, однако, неприятно подействовал на избалованный слух жительницы Александрии, начал песнь об эхо на Понте:

На льва пение его господина, по-видимому, подействовало в особенности чувствительно; он вторил ему продолжительными печальными звуками, и прежде чем царственный виртуоз окончил свою песню, в открытое окно с улицы послышался неблагозвучный крик, рассчитанный на подражание хрюканью молодых поросят. Он несся из толпы, желавшей видеть, как цезарь поедет в цирк, и когда крик сделался громче, Каракалла покосился в ту сторону, откуда несся этот крик, и складки между его глазами сделались резче, что предвещало мало хорошего.

Но они скоро разгладились: едва только окончилось пение, как бурные крики одобрения понеслись из приемных комнат. Они шли от друзей цезаря, и густые голоса германской стражи императора, повторявшей возгласы, которым она научилась в цирке, придали всей этой овации такую бурную силу, что артист, облеченный в пурпур, почувствовал полнейшее удовлетворение.

Когда же и Филострат произнес несколько хвалебных слов, а Мелисса поблагодарила его с краской на лице, он проговорил с улыбкою:

– В этом выражении чувств вон там слышится искренность. Деланное одобрение звучит иначе. Вероятно, в моем пении есть что-нибудь увлекающее души. Только мои александрийские благоприятели снова поспешили показать мне свое настроение. Я очень хорошо слышал все.

Затем он пригласить Мелиссу в виде вознаграждения за его песню пропеть оду Сафо к Афродите.

Бледная, точно движимая постороннею волею, она послушно приблизилась к цитре, и прелюдия полилась чисто и выразительно из-под ее искусных пальцев.

– Великолепно! Достойно Мезомеда! – воскликнул Каракалла. Но петь Мелисса оказалась не в состоянии; уже при первых звуках сильное рыдание потрясло грудь девушки.

– Это сила богини, которую она собиралась воспеть, – сказал Филострат, указывая на Мелиссу, а влажный, полный мольбы взгляд, который она обратила на лицо императора, проговорив с тихою мольбою: «Не теперь, сегодня не пойдет на лад», послужил Каракалле подтверждением его мнения, что та страсть, которую он возбудил в девушке, нисколько не слабее, а может быть, даже сильнее его собственной.

Пламенно прошептав Мелиссе: «Я люблю тебя» и как бы желая какою-нибудь любезностью показать девушке, как он относится к ней, он прибавил:

– Я уже больше не заставлю ожидать твоих сограждан. Эпагатос, позови сюда распорядителей игр!

Эпагатос немедленно удалился, а император развалился на троне и продолжал, вздыхая:

– В состоянии ли который-нибудь из этих богатых торгашей выполнить столько работы, сколько я сделал уже сегодня? Сперва ванна и в промежутке доклад Макрина, затем разглядывание жертвоприношений, смотр войскам и при этом необходимость к каждому обратиться с милостивым словом. Тотчас по возвращении разговор с посланцами матери и также неприятность с Виндексом. Потом послание из Рима, просмотр бумаг. На каждом отдельном листе нужно было написать резолюцию и подпись. Наконец, разговор с идеологом, который в качестве верховного жреца, мною избранного, собирает для меня подати со всех храмов в целом Египте… Прием различных людей… И твой отец также находился между ними. Какой он странный, но при этом муж, настоящий македонец старого пошиба. Он отказался от приветствий и подарков, а выразил желание, чтобы за него было отомщено тяжелым и кровавым возмездием доносчику Цминису, засадившему его на скамью гребцов… Воображаю, как буйствовал старик в качества узника! Я встретил этого седоголового чудака, точно родного отца. Этот великан нравится мне, и что за искусные у него пальцы на громадных руках! Он подарил мне кольцо с изображением Кастора и Поллукса.