Елизавета Петровна - Сахаров Андрей Николаевич (книги полностью TXT) 📗

– Господи, да как же можно это думать?

– Да шведский комитет и не может думать иначе, так как ему непонятно, как царевна может искренне желать трона, не собираясь ничем рисковать, ничем поступиться! Так вот, я говорю: если намерения царевны искренни, если она в самый последний момент не испугается и не отступит, тогда военные действия Швеции окажутся просто лёгкой диверсией, в противном случае Швеция будет вовлечена в губительную войну, которая ей не нужна, не своевременна, вредна. Следовательно, Швеция не может и шагу ступить без гарантий!

– Но чем объясняет царевна своё нежелание дать просимое обязательство?

– Тем, что её попытки могут потерпеть неуспех, и бумага, находящаяся в руках иностранцев, может попасть к теперешнему правительству.

– Но ведь ей нельзя отказать в правоте, маркиз! – заметила Жанна.

– Я и не говорю, что она не права. Я просто устанавливаю тот факт, что мы топчемся на месте и не можем сдвинуться с него, так как никто не хочет рискнуть первым!

– Я надеюсь, что мне всё-таки удастся уладить это, – сказала Жанна. – Завтра же я побываю у её высочества…

– Но ведь это будет, пожалуй, неосторожно, сударыня! – с опаской заметил посол.

– О нет! – с улыбкой ответила Жанна. – Я попрошу вас даже сегодня же и вполне официально послать к её высочеству просьбу принять меня в ближайшем будущем. Я имею миссию, которой правительница только порадуется: принц Конти просит руки её высочества цесаревны Елизаветы! Разумеется, мне нечего говорить вам, что это сватовство – просто предлог, обеспечивающий посольству наибольшую безопасность сообщения с царевной…

В этот момент доложили о приходе переводчика Шмидта Анри и Жанна были очень рады увидеть старого знакомого и ещё больше обрадовались, когда Пётр Андреевич сообщил им, что ему удалось разыскать Оленьку и поместить её под защиту царевны Елизаветы, которая обещала в скором времени устроить свадьбу молодых людей.

Дальнейшие разговоры на эту тему пришлось прекратить до более удобного времени, так как вскоре пришёл молодой де Мань, который в сущность затеваемого посвящён не был и даже не знал, что Жанна – женщина, а не Жан Маро, за которого она себя выдавала. Роль де Маня в заговоре должна была оставаться механической, и подробности не интересовали молодого вивера.

– Что ты так грустен? – спросил принц Антон Брауншвейгский, подходя вместе со своим адъютантом, капитаном Стрешневым, к капитану Мельникову, стоявшему в дежурстве при дворце.

А Мельникову и было на самом деле с чего грустить. С того дня, когда Миних потерял власть, граф Головкин существенно изменил отношение к жениху [73] Наденьки. Если бы ему не казалось зазорным явно нарушить своё дворянское слово, он попросту прогнал бы молодого капитана. Но слово было дано, и гордый граф хотел извернуться так, чтобы хитрым манёвром оттереть претендента.

С этой целью он окружил Наденьку молодыми людьми, выбирая таких, которые славились своим ухарством, развязностью и непобедимостью. Придёт Мельников повидать невесту – ан она кататься уехала; придёт в другой раз – она гуляет в саду, а за ней, словно бесы соблазнительные, три петиметра увиваются; сама же Наденька стреляет глазами направо и налево, расточая свои обворожительные улыбки. У Мельникова сердце на кусочки разрывается, а Наденька – бесёнок известный: видит, что Вася на себя не похож, и ещё пуще с петиметрами заигрывает. Доведёт бедного до белого каления, а потом единым взглядом обласкает, обнадёжит и успокоит.

– Глупый! – говаривала она ему потом в минуты свиданья наедине, что удавалось устраивать всё реже и реже. – Глупый! Да разве ты не видишь, что я только тебя одного люблю? Поиграть я люблю; люблю, когда эти чучела гороховые глаза к небу от восторга закатывают, но только и всего: я – однолюбка и своего Васеньки ни на кого не променяю!

В минуты спокойного размышления Мельников и сам понимал, что Наденька – действительно однолюбка, что кокетство – её сфера, что она просто играет, как играла прежде в куклы, и что только с ним одним она искренна и проста. Но он понимал также, что Наденька по существу своему – ещё ребёнок, и что у развращённого мужчины всегда найдётся средство хоть на мгновение вскружить девчонке голову, а минута дурмана – ошибка на всю жизнь!

Пораздумав и набравшись храбрости, Мельников отправился к Головкину и стал просить его не откладывать долее свадьбу и разрешить повенчаться в самом близком будущем.

Головкин блеснул хитрыми глазами, и его губы еле заметно дёрнулись надменной усмешкой, когда он ответил:

– Что же, я – своему слову господин и нарушать его не стану. По мне, венчайся хоть сейчас. Только в чём же ты Наденьку-то возьмёшь? Ведь она – девушка бедная, приданого у неё нет.

– Да, Господи, – вскрикнул обрадованный жених, – разве я за приданым гонюсь? Да я её, в чём она есть, хоть сейчас к венцу поведу! Мне она сама дорога, а не тряпки…

– Ну уж нет, брат, – сурово возразил граф, – племяннице графа Головкина не подобает венчаться как-нибудь, словно крепостной девке; такой прорухи родовому имени я не допущу. Конечно, ежели бы Наденька по моему выбору замуж выходила, тогда и разговоров не было бы, но раз вы задумали сами по себе этакое дело состроить, так пусть уже жених о невестином приданом заботится. Если же ты сделать этого не можешь, значит, тебе и жениться рано, потому что тебе жену содержать не на что будет.

– У меня кое-что прикоплено, – робко заметил Мельников.

– Так чего же лучше? – ответил граф. – Ведь и надо-то немного. Наденьку тысячи за полторы, за две можно обшить, тысчонку дашь ей ещё на украшение. Ну, квартиру небольшую надо снять, так, комнаток в шесть-семь, на первое время много ли двоим-то нужно? Разумеется, обставить квартиру нужно… Словом, всего тебе надо будет каких-нибудь пять-шесть тысяч рублей! Так вот, выложи ты мне, братец, на стол тысячи три, и сейчас же мы примемся за шитьё приданого. А потом, как снимешь квартиру да покажешь её мне, так мы сейчас же вас обручим, а потом, месяца через три-четыре, и за свадебку. Уж расходы по венчанию да брачному пиру я, так и быть, на себя возьму! – с ироническим великодушием добавил Головкин.