Пять столетий тайной войны - Черняк Ефим Борисович (мир бесплатных книг txt) 📗
Еще ранее, чем возникло в корреспонденции упоминание о «снадобьях», в мае 1680 г., из Парижа последовал приказ, посланный в ответ на опять-таки несохранившуюся депешу Сен-Мара и также породивший различные домыслы. Сен-Мару предписывалось переслать в Париж бумаги, которые он нашел в одежде Фуке, и те бумаги, которые ранее просил отдать ему сын сюринтенданта, если они еще оставались в руках начальника тюрьмы. (Этот приказ, как мы уже знаем, дал основания Аррезу даже предполагать, что Фуке не умер и продолжал писать.) Из ответных писем Лувуа следует, что Сен-Мар отослал требуемые бумаги. Однако в письме министра от 22 июня последовало новое предписание — «отослать в пакете то, что Вы нашли в карманах г-на Фуке, чтобы я мог показать это Его Величеству». Не связано ли «это» с тем, что приготовлял из каких-то снадобий Эсташ Доже? Из-за отсутствия депеш Сен-Мара, ответом на которые были цитированные письма Лувуа, нет возможности ответить на этот вопрос.
Надо сказать, что явные противоречия, которые анализ обнаруживает в сохранившейся части переписки Сен-Мара с Лувуа и Барбезье, становятся исходным пунктом для произвольных построений. Сторонники различных кандидатов отбрасывают данные, не укладывающиеся в прокрустово ложе их концепций, как сознательную дезинформацию. В какой-то мере еще можно доказать, что желанием замести следы были вызваны намеки, что «маской» является Маттиоли, которого Лувуа называет в переписке то «Летанжем», то его подлинным именем и фамилией (особенно полезным оказался Маттиоли в этой роли после смерти Фуке). Но и здесь не кажется правдоподобным предположение М. Паньоля, что Маттиоли вообще держали в тюрьме ради этой мистификации (поскольку, мол, иначе итальянца можно было через пять-шесть лет выпустить на свободу). Остается фактом, что Лувуа именовал Маттиоли «мошенником», рекомендовал проучить его палочными ударами и т.п., что никак не вяжется с идеей, будто министр провоцировал будущих читателей своей корреспонденции на отождествление флорентийца с «маской». Ведь пренебрежительные отзывы о Доже в переписке выдаются тем же М. Паньолем за попытку скрыть, что «слуга» и был таинственным заключенным.
Мода на гипотезы, выдвинутые Паньолем и Аррезом, видимо, уже прошла. В 1978 г. дальний потомок Сен-Мара П. М. Дижол выпустил исследование, в котором утверждается, что «маской» был некий Набо, чернокожий паж Марии-Терезы, жены Людовика XIV, вызвавший неудовольствие короля. Его сначала отправили пажом к жене губернатора Дюнкерка и изменили имя («Набо стал Доже»), а потом отправили в Пинероль, где он, между прочим, был одно время в услужении у Фуке.
В Пинероле ныне существует Постоянный центр изучения «железной маски», который на двух заседаниях-в сентябре 1974 г. и октябре 1976 г., — заслушав доводы как Дижоля, так и Арреза с его единомышленниками, высказался в пользу кандидатуры темнокожего пажа королевы…
Таким образом, новейшие попытки разгадать тайну «маски» должны идти по пути выяснения загадки Доже, а это снова открывает двери для любых произвольных предположений, как это было в прошлом веке, когда путем всяческих домыслов набрали не одну дюжину претендентов.
История «железной маски» как в капле воды отразила режим бесправия, произвола и беззакония, которые были неразрывно связаны с внешней и внутренней политикой абсолютистской монархии. Устрашающие королевские lettres de cachets — тайные (а порой и безымянные) приказы об арестах, содержание десятилетиями людей в тюрьмах без предъявления обвинения и даже без признания самого факта ареста, возведение в высший закон монаршего каприза, желаний короля и его фаворитов, ради которых неугодный человек превращался в беспощадно преследуемого «государственного преступника», — все это были повседневные явления во Франции до Великой французской революции конца XVIII в. И немудрено, что загадочный случай с «железной маской» долгое время привлекал внимание не только своей нераскрытой тайной.
Нечаянные плоды просвещения
Кальер, издавший в 1716 г. руководство по ведению переговоров, указывал на ту роль, которую может сыграть хороший посол. Он подчеркивал, что успеха можно добиться умелым сочетанием средств дипломатии и разведки. «Мы, — писал он о значении дипломатических переговоров, — ежедневно наблюдаем их результаты: неожиданные перевороты, соответствующие великим намерениям государства, использование мятежей и разжигание ненависти, побуждение завистливых соперников к вооружению к выгоде третьей стороны, расторжение искусными мерами самых крепких союзов… Часто случается, что хорошо выбранные шпионы больше, чем какое-либо другое средство, способствуют успеху великого начинания. Ими нельзя пренебрегать. Посол — это почетный шпион, так как его обязанностью является выведывание важных секретов».
Через несколько десятилетий известный английский политический деятель лорд Честерфилд в своих знаменитых «Максимах» выскажется в том же духе — «Посол, которому поручены важные дела, непременно должен иметь у себя в услужении платных шпионов, но не должен слишком доверчиво относиться к сведениям, которые они доставляют, ибо эти сведения не отличаются точностью, а зачастую бывают и вымыслом».
В XVIII в. движущим нервом шпионажа в Европе служили почти исключительно деньги, и только деньги. Все другие мотивы играли сугубо подчиненную роль (или вовсе никакую). Шпионаж был неотделим от дипломатии, а она была в это время неразрывно связана с различными формами коррупции. Именно это определяло те огромные, по масштабам того времени, суммы, которые тратили внешнеполитические ведомства абсолютистских государств. По подсчетам исследователей, среднее годичное жалованье для английских шпионов составляло примерно 400 ф. ст. (не считая возмещения расходов).
В арсенале секретной службы по-прежнему большое место занимали подарки министрам и другим должностным лицам враждебной страны. Французский дипломат де Викфор, автор известного сочинения «Посол и его функции», доказывал, что подкуп иностранных министров находится в полном соответствии со всеми признанными обычаями и нормами международного права. Подкуп стал искусством. В одном случае надо было передать деньги и все, в другом — их следовало оформить как королевский подарок, в третьем — проиграть в карты, в четвертом — проиграть в те же карты, но при посредстве подставного лица, в пятом — дать в долг, в шестом — употребляя позднейшее выражение — вручить «борзыми щенками». Так, австрийский канцлер Кауниц принимал в дар только картины, лошадей и вино особо редких марок. Лорд Стенгоп, которого пытался в 1716 г. подкупить французский посол аббат Дюбуа, вежливо отказался от предложенной взятки. В письме к регенту герцогу Орлеанскому Дюбуа назвал поведение англичанина «героическим и поразительным», а затем послал Стенгопу 60 ящиков лучшего вина с просьбой передать половину королю Георгу I. На этот раз британская добродетель не устояла. А на Георга I, который был одновременно курфюрстом Ганновера, наряду с вином подействовал довод, что Франция будет охранять его родовые владения от покушений со стороны Австрии и Пруссии. Дюбуа вслед за Стенгопом отправился в его ганноверскую резиденцию, где любезный хозяин предоставил гостю полное право подслушивать свои разговоры с представителями других держав. Дюбуа описал, в частности, торжественный обед, который Стенгоп дал 13 иностранным дипломатам. Прелат сидел в соседней комнате за чуть приоткрытой дверью и записывал разговоры, становившиеся все более откровенными. По его подсчетам, на каждого собеседника пришлось по пять с половиной бутылок вина, к концу вечера только англичанин оказался на высоте положения, не будучи мертвецки пьяным. Стенгоп с удовольствием просмотрел записи, сделанные Дюбуа. Это было за два месяца до 4 января 1717 г., когда был подписан англо-французский союз.
Взятки были настолько обыденным делом, что их брали порой с целью обмануть чужое правительство, поставляя ему неверные сведения или вводя в заблуждение обещанием помощи. Графа Панина, министра Екатерины II, подозревали в том, что он получил деньги от Фридриха II с тайного согласия царицы, чтобы таким образом войти в доверие к прусскому королю и заранее быть осведомленным в его намерениях.
