Пять столетий тайной войны - Черняк Ефим Борисович (мир бесплатных книг txt) 📗
Но очевидно, что в Париже не доверяли даже своему образцовому тюремщику — из его корреспонденции можно заключить, что за ним постоянно наблюдали один или несколько правительственных шпионов. За ответ на запрос из Парижа Фуке было обещано облегчить условия его заключения. И такие послабления режима вскоре последовали — Фуке разрешили прогулки вдоль крепостной стены в сопровождении своих двух слуг под присмотром Сен-Мара. С начала 1679 г. Фуке и Лозену были дозволены взаимные посещения, совместные прогулки, несколько позднее они получили право принимать посетителей. При этом было предписано строго соблюдать условие, по которому Лозен и Доже не должны были встречаться друг с другом (письмо Лувуа от 15 февраля 1679 г.). М. Паньоль склонен считать письмо Лувуа к Фуке, о котором шла речь выше, ловкой провокацией. Ответив на вопрос о том, разговаривал ли Доже с Ла Ривьером, Фуке тем самым невольно подписал себе приговор. Ведь он признал, что и ему известны секреты своего нового слуги. Это определило решение Людовика XIV, продолжавшего ненавидеть бывшего сюринтенданта, чему немало способствовало и влияние новой фаворитки мадам Ментенон, также питавшей злобу к Фуке.
Было предписано погубить Фуке, но так, чтобы это не оставило следов и обошлось без формального приказа из Парижа. Ослабление тюремного режима, о котором сразу заговорили при дворе, где у Фуке еще сохранились доброжелатели, должно было скрыть подготовлявшуюся расправу. 18 августа 1679 г. Лувуа пишет Сен-Мару, что если тот имеет важные новости и не желает доверить их бумаге, пусть пришлет в качестве доверенного курьера Бленвильера (являвшегося, как мы помним, кузеном начальника тюрьмы). Повторяя в своем ответном письме буквально слова министра, Сен-Мар пишет, что у него действительно имеется секрет, и просит принять в Париже Бленвильера, кстати, известного Лувуа, поскольку он уже однажды, в ноябре 1669 г., ездил к нему с тайным поручением. Министр ответил: «Я жду Вашего посланца». Эти письма ясно показывают, что действительным инициатором поездки был Лувуа, а Сен-Мар, посылая Бленвильера в Париж, лишь выполнял приказ начальства. Блен-вильер прибыл в Париж в начале сентября и оставался в столице целых четыре месяца — может, это было следствием колебаний короля. Вскоре после 10 января Бленвильер уехал обратно в Пинероль. Он привез и известие о большой денежной награде Сен-Мару. После прибытия Бленвильера режим заключения Фуке становился все более суровым. Сократилось число дозволенных ему встреч с жителями Пинероля. Покинули Пинероль дочь Фуке и ее жених, которым ранее разрешили свидание с заключенным.
Примерно через два месяца (22 или 23 марта 1680 г., это с очевидностью следует из сохранившихся документов) после приезда Бленвильера Фуке умер в тот самый момент, когда стало известно о намерении короля освободить бывшего сюринтенданта. Эта запоздавшая милость кажется, по мнению Паньоля, особенно подозрительной, если учесть будто бы мстительный нрав короля — он прощал врагов только тогда, когда они были ему нужны, как это было с лидерами Фронды — Рецем, Конде, Тюренном. Явно с целью опровергнуть распространившиеся слухи об отравлении король приказал выдать тело покойного его семье. Но этот приказ последовал лишь через 16 дней после смерти Фуке, и еще несколько дней потребовалось его сыну де Во, чтобы доехать до Пинероля. Во всяком случае, к этому времени труп должен был разложиться до неузнаваемости. Медицина того времени была бессильна обнаружить следы отравления растительными ядами. Признаки смерти от такого яда или от апоплексии были неразличимы. Да, вероятно, никакого вскрытия тела и не производилось (соответствующая депеша Сен-Мара исчезла), и родные похоронили останки Фуке в Пинероле. (Установление еще в XVIII в. Жакобом факта, что трупа Фуке не было в семейном склепе, и послужило толчком к предположению, что он являлся заключенным в маске.)
К числу многих труднообъяснимых обстоятельств, связанных так или иначе с историей «маски», принадлежат эпизоды, которые относятся к дням, последовавшим за смертью Фуке. Немудрено, что они могли подвергаться самым различным, даже взаимоисключающим истолкованиям, в зависимости от исходной точки зрения, которой придерживался тот или иной исследователь.
Лувуа в ответ на несохранившийся, как уже отмечалось, отчет Сен-Мара о смерти Фуке направил ему 8 апреля 1670 г. очень любопытное письмо. В нем министр упоминает об отверстии, пробитом между камерами Фуке и Лозена, с помощью которого арестанты могли долгое время общаться без ведома тюремщиков. Однако министр не выражает ни малейшего неудовольствия по поводу столь непростительной оплошности Сен-Мара, не сумевшего вовремя обнаружить это отверстие. Напротив, Лувуа выражает полное удовлетворение действиями Сен-Мара, на которого продолжали сыпаться и денежные подарки. Его кузен и посланец Бленвильер получил назначение на должность коменданта крепости Мец, с тем чтобы через несколько лет вновь присоединиться к Сен-Мару на острове Сен-Мар-герит. Министра — так комментирует все это Паньоль — по-видимому, мало волновало то, что герцог Лозен узнал секреты Фуке и его слуги Ла Ривьера. Однако возникает необъяснимый с позиции Паньоля вопрос: каким образом министр мог быть уверен, что Фуке не сообщил Лозену и тайну Доже? Ведь отверстие существовало длительное время, возможно, еще до того, как Фуке получил королевское предписание сообщить, не рассказал ли Доже свои секреты Ла Ривьеру. Не говоря уж о том, что Фуке мог, несмотря на приказ из Парижа, исходивший от его врагов, все же сообщить Лозену то, что узнал от Доже. Если Фуке был отравлен прежде всего потому, что он знал тайну Доже, как можно было несколько позднее освободить Лозена? Его лишь ложно уверили, что Ла Ривьер и Доже выпущены на свободу. По мнению Паньоля, одна из целей, которая преследовалась этим, — убедить Лозена, даже если он узнал от Фуке, кем является Доже, что все рассказанное — нелепая выдумка слуги сюринтенданта.
На деле же слуг продолжали держать в тюрьме, скрывая это от всех. Их поместили в камере в Нижней башне, а прежняя комната, в которой содержали Доже, оставалась демонстративно незанятой. В своей новой камере Доже и Ла Ривьер пробыли до отправки в Экзиль в 1681 г. Перемещение Ла Ривьера и Доже было сделано не только для введения в заблуждение герцога Лозена, а через него (после того как он будет освобожден) и многих лиц в Париже, но и чтобы уверить их, будто Доже действительно слуга, отправленный на все четыре стороны после смерти его господина. Доже и Ла Ривьер были свидетелями кончины Фуке, а перед смертью он мог понять, что отравлен, и сказать им об этом. Между прочим, если Фуке умер естественной смертью, слуги были бы драгоценными свидетелями того, что слухи об отравлении не соответствуют действительности.
Но странные обстоятельства, сопровождавшие кончину Фуке, этим не ограничивались. В переписке Сен-Мара разных лет встречаются глухие упоминания о каком-то мешке, в котором хранились «ядовитые порошки». В ответ на письмо Сен-Мара от 4 июля 1680 г. (оно не сохранилось) Лувуа к депеше, датированной 11 июля, добавил несколько собственноручно написанных строк, явно с целью скрыть их содержание от писцов своей канцелярии. «Уведомите меня, — писал министр, — как стало возможным, что некто, называемый Эсташем, изготовил то, что Вы мне отослали, и где он взял нужные снадобья, чтобы сделать это, поскольку я не могу себе представить, что он получил их от Вас». В зависимости от того, идет ли здесь речь об отраве или нет, можно строить самые различные предположения о роли Доже, и в них действительно нет недостатка в литературе о «маске».
Один из уже упоминавшихся исследователей, М. Дювивье, например, считал, что Фуке был отравлен Доже по наущению… герцога Лозена или Кольбера, который, мол, боялся возвращения Фуке к управлению государственными финансами. Предположение, что Лозен, будучи сам арестантом, мог обещать Доже свободу, столь же невероятно, как то, что Фуке, осужденный за растраты и ненавидимый королем, мог быть вновь назначен на свой прежний высокий пост. Вдобавок Лозен, кажется, никогда не встречался с Доже, и тем более неясно, через кого должен был Кольбер устанавливать контакт с заключенным в Пинероле. Соглашаясь с М. Пань-олем в критике этой гипотезы, нельзя признать сколько-нибудь убедительной и его собственную версию, согласно которой вся эта история — лишь умелое ведение министром «контрпропаганды», призванной отвести подозрение от властей и свалить преступление на слуг Фуке, которые, как утверждалось, были освобождены и исчезли неизвестно куда (а на деле должны были до смерти остаться в тюрьме). Ведь контрпропаганда велась в секретной переписке, при этом в той ее части, которую скрывали даже от писцов, переписывавших набело депеши Лувуа!
