Собор - Измайлова Ирина Александровна (лучшие книги онлайн txt) 📗
— Да! — девочка кивнула, хотя мать не могла ее видеть. — А мы тут все не ленивые, и нас он любит поэтому. Матушка, а Яшка-кучер вчера напился пьяный и был ленивый, так Август Августович его ругал и называл… как же вот? Я не помню… Я в окошко слышала.
— Это тебе не надобно вовсе! — с испугом вскричала Анна. — Я тебе сколько раз говорила, чтоб ты не слушала всего, что взрослые говорят. Не тебе говорят ведь.
Елена поджала губки. Она не любила, когда ее бранили. Обычно ее бранил только отец, и то редко, а воспитывали ее матушка, дедушка и Элиза Эмильевна, а они были всегда ласковы.
— Я бы и не слушала, — сказала девочка, — но Август Августович, когда сердитый, бранится на весь дом.
— Все равно не слушай. И вообще об этом не говори. Читай дальше.
Девочка провела пальцем по строчкам, нашла оставленное место и снова начала нараспев:
Ой, матушка! А разве может быть избушка без окон и без дверей? А?! Матушка?
Анна встала, отложив вышивку, и заглянула в гостиную, где расположилась ее дочка. Поверх платья молодая женщина набросила широкую накидку, чтобы не показывать девочке своего заметно округлившегося стана. Она донашивала второго ребенка.
— Лена, ну отчего ты сама подумать не хочешь? Это же просто так сказано.
— Нет, не просто! Нет, не просто! Разве бы он написал, если бы сам не видел? Но ведь так же не может быть!
Внизу хлопнула дверь.
— Август Августович! — закричала Елена. — Это только он так хлопает! Я его спрошу, он знает!
Она выпрыгнула из кресла и, прижав к себе книгу, полетела из гостиной в коридор, по коридору к лестнице и на первых же ступеньках чуть не врезалась в хозяина дома.
— Ой! Что это такое?! — вскрикнул Монферран, от неожиданности едва не уронивший две большие папки, которые нес под мышкой. — Что за ураган ворвался сюда? Откуда взялась эта кружевная молния?
Все это было сказано по-французски, но Елена знала оба языка почти одинаково и, не задумываясь, ответила на том же языке:
— Простите! Я вас не хотела… Я торопилась спросить…
И продолжала по-русски:
— Август Августович, а может быть дом без дверей и без окон?
Архитектор серьезно посмотрел на девочку и развел руками:
— Без дверей и без окон? А как туда входить? И у кого такой?
— А вот…
Елена показала книжку и вслух прочитала все сначала до «избушки на курьих ножках».
— Ну, так бывают такие? Бывают?
— Бывают, — очень серьезно ответил Огюст. — В сказке бывают.
— И как туда входят? И там же темно…
Огюст зажал свои папки под мышкой, одной рукой подхватил Елену, которая тут же удобно уселась на его плече, и понес ее назад, в комнаты, говоря по дороге:
— Нет, девочка, там не темно. Там горят и лучинки, и свечки, и даже луна, если надо. А входят туда через печную трубу. Не входят, а влетают на метле.
— Ой, как славно! — восхитилась Елена, болтая ножками в синих шелковых туфельках. — Август Августович, а вы можете построить такую избушку?
— Нет, Аленушка, я не могу.
— И Андрей Иванович не может? Ну, конечно, раз вы не можете!
Андрей Иванович Штакеншнейдер в последнее время был частым гостем особнячка на Мойке, и Елена его обожала.
— Такие избушки строят только сказочники, а мы с Андреем Ивановичем всего навсего архитекторы, — проговорил Огюст, водворяя Елену в то же кресло и оборачиваясь к Анне: — Здравствуй, Аня. А где хозяйка?
— Гуляет. Вы же не сказали, что днем зайдете. Послать за нею?
— Нет, я тут же и уйду. Дел много. Сегодня еще одну красавицу привезли.
— Ну и красавицы у вас! — Анна махнула рукой. — По скольку они весят-то?
— По шестьдесят семь тонн, но зато какие стройные, изящные — смотреть приятно.
Речь шла о гранитных колоннах, которым предстояло встать вокруг высокого барабана Исаакиева купола. Для их установки уже была сооружена верхняя строительная площадка — громадных размеров деревянный настил над могучими стенами и сводами, достроенными всего год назад. При строительстве барабана Монферран повторил свой старый прием: начал с установки колонн на возвышенном цоколе, а потом уже между ними собирался ставить стены. Для подъема колонн снизу, внутри здания, были воздвигнуты специальные крутые настилы, а наверху стояли такие же, только поменьше, разборные леса, как те, с помощью которых ставились когда-то громадные колонны портиков. Системы подъемных блоков, катков-тележек были разработаны архитектором с особой тщательностью. Операция подъема была сложна, и небезопасна: угол наклона настилов составлял около шестидесяти пяти градусов. Начать установку Огюст собирался в первых числах ноября, а сейчас, в конце сентября, завершалась их доставка из Пютерлакса, и если первые «красавицы» уже лежали отполированные, готовые к установке, то последним еще предстояло пройти через руки умельцев-каменотесов.
— Анна, скажи, пожалуйста, кухарке, чтобы сварила мне чашку кофе! — с этими словами Огюст, взяв с крышки фортепиано пачку газет, вышел из гостиной и направился к своему кабинету.
— Август Августович! — тут же опять подкатилась под ноги Огюсту Елена (в кресле ей уже не сиделось). — Август Августович, а мой батюшка говорил мне, что господин Пушкин, который эту книжку про избушку написал, что он — самый великий русский поэт. Это правда?
Монферран улыбнулся:
— Раз отец тебе говорит, то правда, конечно.
— А вы тоже так думаете?
Вопросы Елена любила задавать один за другим и задавала их по-сократовски обстоятельно.
— Я думаю так, Елена, — ответил Огюст, наклонившись к ней. — Но только я ведь его почти не читал. Я не могу читать стихов по-русски, увы. Язык плохо знаю.
— Плохо?! Вы?! — изумилась Елена. — Да вы же и ругаться умеете лучше кучера Яшки! Я вчера слышала!
Огюст покраснел и опасливо покосился в ту сторону, куда ушла Анна.
— Тьфу ты, ч… Я хочу сказать, нечего слушать все подряд!
Он опять сделал шаг в сторону кабинета, но маленькая болтушка ринулась за ним следом.
— Август Августович, постойте! Еще минутку! Мне батюшка говорил, что вы видели Пушкина. Вы его взаправду видели?
Монферран вдруг нахмурился.
— Видел. Один раз, случайно.
— А он красивый? То есть был красивый, да?
— Очень. Слушай, пусти меня, Елена, дай хоть двадцать минут отдохнуть. Я же с ног падаю, а тебе этого не понять…
Он действительно очень устал, но разговор прервал не поэтому. Слова девочки вызвали в нем тяжкое, смутное воспоминание.
Это приключилось в конце прошедшего года, перед самым-самым Рождеством.
Огюст уже поздним вечером возвращался от кого-то из своих знакомых, довольный новым приобретением: знакомый согласился продать ему редкую греческую камею, без сомнения, подлинную, доставшуюся ему по наследству и совершенно для него бесполезную.
По дороге, прежде чем сворачивать с Невского проспекта на Малую Морскую, архитектор решил вдруг зайти в кондитерскую Вольфа и Беранже выпить кофе. Иногда, очень-очень редко, его тянуло посидеть среди незнакомых ему людей, краем уха послушать их праздную болтовню.
Людей в кондитерской было немного. Архитектор присел возле окна, заказал себе кофе и незаметно обежал взглядом зал. Никого из знакомых он здесь не приметил. В углу слева от него за сдвинутыми столами сидела компания шумно беседующих людей, судя по всему литераторов. Они говорили так быстро, так часто перебивали друг друга, что в их споре Огюсту не удалось понять ни слова, к чему он, правда, и не стремился. Справа восседали какие-то две дамы: немолодая, одетая пышно, но не без вкуса, и вторая — лет тридцати, в мехах и изумрудах, по виду, впрочем, фальшивых. С ними сидели двое щеголеватых молодых людей. Говорили они все по-французски о каких-то пустяках, и болтовня их заставила Огюста невольно улыбнуться: он подумал, как пуста должна быть жизнь людей которые, собравшись вчетвером, не могли найти, что сказать друг другу интересного…