Чингиз-Хан - Ян Василий Григорьевич (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
Чингиз-хан сердился:
– Одна без меня ты никуда не уедешь. А я должен раньше завоевать вторую половину вселенной.
Кулан-Хатун плакала еще сильнее. Чингиз-хан послал за великим советником, китайцем Елю-Чу-Цаем. Тот пришел немедленно с большой книгой в руках. Увидев его, Кулан-Хатун вскочила, вырвала книгу, бросила на ковер и сама легла на нее.
– Сейчас мы узнаем, что скажет небо — сказал Чингиз-хан.
– Я не хочу знать, что будет со мной, — отвечала Кулан. — Будет то, что я захочу. А я хочу вернуться на берега Керулена, и все в нашем войске этого хотят...
Чингиз-хан подымал и опускал брови, сопел и, наконец, сказал:
– До сих пор не было таких противников, которых бы я не побеждал. Теперь я хочу покорить смерть. Если ты, беспечная и непокорная Кулан-Хатун, будешь рядом со мной, смерть тебя не коснется. Если же ты от меня уедешь, то тайный яд в угощенье или стрела, ударившая из темноты, унесут тебя за облака... — Затем Чингиз-хан обратился к Елю-Чу-Цаю, мудрейшему из его советников: — Ты обещал доставить мне шаманов, колдунов, лекарей и мудрецов, знающих изготовление напитка, дающего бессмертие. Почему я до сих пор их не вижу?
– За ними посланы надежные люди, и все они должны скоро сюда явиться. Но ты идешь с войском так быстро и так далеко, что все эти знающие люди не могут поспеть за тобой...
Чингиз-хан видел, что Кулан-Хатун продолжает все сильнее хворать и быстро исчезает ее цветущая красота. Маленький сын ее Кюлькан тоже по-прежнему лежал рядом с матерью, исхудавший и побледневший. Тогда каган стал проявлять беспокойство и ни в чем не находил утешения. Он часто говорил о смерти и спрашивал у лекарей средство для продления жизни. Многие предлагали чудодейственные напитки. Чингиз-хан приказывал этим лекарям самим принимать их лекарства, а затем рубил им головы, наблюдая, не останутся ли они живы?
Особую удрученность каган стал выказывать после сражения монголов у крепости Балтан, когда неприятельская катапульта попала стрелой, большой, как копье, в Мутуганга, любимого внука, сына Джагатаева. Ему предстояло стать главным ханом мусульманских земель, а от случайной стрелы Мутуган скончался.
Тогда Чингиз-хан убедился, что смерть наносит удары, точно слепая верблюдица бьет ногами: в одного попадет — и он дух испустит, другого минует — и будет жить он до старости.
Чингиз-хан так рассвирепел из-за кончины внука, что приказал взять Балтан немедленно. Войско, проломав стену, ворвалось в город и все предало мечу. Чингиз-хан повелел, чтобы воины никого в плен не брали; всю местность превратил в пустыню, чтобы ни одно творение там не жило. Имя этому месту дали "Мау-курган", что значит "Холм печали". С тех пор никто там больше не селился, и земля осталась необработанной.
Целыми днями Чингиз-хан сидел около своего желтого шатра, поставленного на вершине горы над обрывом. Под ногами темнели ущелья, казалось, не имевшие дна. Он видел угрюмые хребты и снежные вершины, уходившие в туманную даль, иногда требовал к себе опытных проводников и расспрашивал их о самых кратких путях через Индию и Тибет в монгольские степи.
В лагере воины, обремененные богатой добычей, говорили только о возвращении в родные кочевья. Но никто не решался заявить об этом грозному кагану. Никто не знал его истинных дум, никто не мог предвидеть, какой завтра будет его приказ, — повернет ли он войско в обратный путь, или же двинется снова в поход, и не придется ли еще много лет скитаться по разным странам, в дыме пожаров истребляя встречные народы.
В войсках уже слышался ропот из-за долгой стоянки в теснинах афганских гор, где мало корму лошадям. Тогда Кулан-Хатун, желая убедить кагана, что пора возвращаться на родину, пошептавшись с великим советником, китайцем Елю-Чу-Цаем, придумала сказку. Елю-Чу-Цай научил двух смелых нукеров рассказать ее Чингиз-хану. Эти два монгола явились в ставку и потребовали свидания с Чингиз-ханом, говоря, что имеют сообщить ему нечто весьма важное и чудесное.
Елю-Чу-Цай провел их к Чингиз-хану, и они рассказали:
– Заблудившись в горах, мы увидели одного зверя, который имел подобие оленя, зеленый цвет, конский хвост и один рог. Этот зверь прокричал нам по-монгольски: "Вашему хану надо вовремя возвратиться в родную землю".
Чингиз-хан выслушал сказку спокойно, но приподнял одну бровь и стал пристально рассматривать стоявших перед ним на коленях багатуров.
– В тот день, когда вам показался чудесный зверь, много ли вы пили кумысу?
Багатуры поклялись, что они были бы рады выпить, но в этих голых скалах не только кобылье, но даже козье молоко достать трудно, и в доказательство верности слов подымали большой палец.
Чингиз-хан обратился к Елю-Чу-Цаю:
– Ты знаешь мудрейшие книги, в которых открыты все тайны земли, моря и неба. Читал ли ты сказание о таком звере?
Елю-Чу-Цай принес большую книгу с чертежами и рисунками разных зверей, рыб и птиц вселенной, перелистал ее и сказал:
– Такой редкий зверь называется "мудрый Го-Дуань", и он понимает языки всех народов. Его речь к нашим двум багатурам означает, что в мире происходит чрезмерное кровопролитие. Ныне уже четыре года, как твое великое войско покоряет западные страны. Поэтому вечное великое небо, гнушаясь беспрерывными убийствиями, послало зверя Го-Дуаня объявить тебе, государь, свою волю. Покажи покорность небу и пощади жителей этих стран. Это будет бесконечное счастье для тебя, иначе на тебя разгневается небо и поразит молнией. Так объясняет эта древняя книга китайских мудрецов.
Елю-Чу-Цай говорил торжественно и важно, точно жрец, читающий молитву, а Чингиз-хан, прищурив один глаз, смотрел на своего советника. Потом он перевел взгляд на багатуров, покорно стоявших перед ним на коленях, и подозвал к себе сперва одного, а потом другого. Наклонившись, он прошептал им что-то на ухо, и каждый шепотом же ему ответил.
Тогда каган, весьма довольный, разрешил багатурам удалиться и приказал дать им кумысу, сколько каждый из них сможет выпить.
– Эти багатуры сметливы и находчивы, — сказал каган своему советнику, — их следует возвеличить. Я спросил их по очереди, каким шагом прошел зверь Го-Дуань. И один сказал, что он бежал рысью, а другой — что шел иноходью. Ни один даже совсем пьяный монгол, взглянув на бегущего зверя, так не ошибется. Но я понял сегодня, что войско устало воевать, что в нем растет тоска по родным степям, и поэтому объявляю, что, согласно воле неба, приславшего мне, своему избраннику, чудесного зверя Го-Дуаня, я поворачиваю войско в обратный путь и направляюсь в родной коренной улус 162 .
