К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Тороп не ведал, разобрал ли Белен его последние слова. Мерянин выдавил их из себя, чувствуя, что губы уже не повинуются. Острая боль, саданувшая по спине, оглушила его, и вновь помнилось мерянину, что конец его не далек.
Но новгородец вдруг разжал пальцы, и Тороп упал носом в овчину, не имея сил дышать, чувствуя, как лавка от ударов его сердца ходит под ним ходуном. Даже сквозь тяжкую истому мерянин разобрал, что в избе стихли разговоры, приметил, как высунувшийся было из-под печи домовой в страхе нырнул обратно.
Возле печного столба стоял боярин!
Вся Торопова удаль куда-то подевалась. Он не испугался Белена: еще чего не хватало, но от Вышаты Сытенича исходила сила и уверенность человека, привыкшего, чтобы ему повиновались. И в этом доме он был хозяин. Как прикажет выкинуть строптивого раба прочь из избы, точно паршивого котенка! «Ну и пусть, — со злостью подумал Тороп, — я и не просил никого меня сюда притаскивать!»
Но боярин даже и не обратил внимания на мерянина. Он смотрел на Белена. У синих звезд, что глядят холодной зимней ночью на заплутавшего путника, взгляд бывает теплее. Придавленный этим взором Белен сник, поскучнел, даже ростом меньше, кажись, сделался.
— Уже с умирающими воюешь? — негромко спросил боярин.
Белен покраснел еще пуще, хотя, казалось, дальше некуда, пнул ногой доску, фигурки рассыпались по полу, и выбежал прочь из избы.
Талец подобрал фигурки, сложил их вместе с доской в ларь. Туда же сунул гривну — подальше от боярских глаз. Но Вышата Сытенич уже прохаживался между лавками, придирчиво оглядывая, кто из его людей чем занимается, давая советы, делая замечания. Ни о Белене, ни о строптивом холопе больше никто не говорил ни единого слова.
Под боярским весом тяжко стонали половицы. И что у новгородцев за полы такие: не полы, а гусли яровчатые, хочешь ходи, хочешь — тонцы выводи! Подойдя к белоголовому Путше, который нынче ладил к мечу новые ножны, Вышата Сытенич одобрительно похлопал его по плечу:
— Пусть в этих ножнах поселится добрый меч, и пусть он знает час, когда показывать свой взгляд.
Парень немного смутился, явно польщенный вниманием Вышаты Сытенича.
— Да когда же мечу свой взгляд-то показывать? — спросил он простодушно. — Мы ведь в это лето собирались по мирным делам идти, по торговым!
Боярин переглянулся с дядькой Нежиловцем, и оба рассмеялись.
— По мирным-то оно, конечно, по мирным! — отозвался дядька Нежиловец. — Да только помоги нам Бог пройти с миром земли буртасов и печенегов. Да и с хазарами лучше ухо держать востро. Кто им слишком доверял да посулы их лживые слушал — дорогой ценой за это заплатил!
Тороп, внимательно смотревший на боярина, заметил, как вдруг напряглось его лицо, словно дядька Нежиловец задел невзначай плохо зарубцевавшуюся старую рану.
«Неужто и хозяину этого богатого дома есть что припоминать хазарам?» — с удивлением подумал Тороп.
Вышата Сытенич какое-то время стоял, погруженный в свои, видимо, не очень веселые думы, потом, словно о чем-то вспомнив, повернулся к Тальцу.
— Пойди, позови сюда Мураву, — велел он парню. — Скажи, что Драный ее, наконец-то, ожил.
Как показалось Торопу, Талец с видимым удовольствием поспешил выполнять боярское поручение. «Еще бы!» — подумал Тороп. Как он сам ни был слаб и удручен своими немочами, а все же не мог дождаться, когда хозяйская дочь явится на зов отца. Уж очень хотелось убедиться, так ли боярышня хороша, как это показалось ему на торжище.
Талец вернулся вборзе и вернулся не один. Растворив дверь, он застыл в почтительном поклоне, пропуская вперед молодую хозяйку.
Без тяжелой шубы, толстого плата и теплых меховых рукавиц, боярышня показалась Торопу еще более хрупкой и нежной, чем давеча на торжище. Рядом с могучими мужами девушка выглядела как маленькая, гибкая белка, примостившаяся средь древесных веток над стадом длинноногих лосей. Тем не менее гордая осанка и уверенная поступь выдавали в Мураве Вышатьевне истинную дочь своего отца. Разве что синие глубокие очи смотрели сейчас иначе, чем у новгородского боярина. Глянув в эти безбрежные незамутненные озера, Тороп тотчас узнал их. Да и как не узнать! Понял Тороп, что не Русалка-Берегиня над ним вилась, разбрызгивая белыми лебяжьими крыльями речное серебро, а склонялась, звеня серебром височных колец, молодая боярская дочь. Это её руки варили на огне воду, бросали туда сухие травы и ягоды, отцеживали добрые отвары, мешали в плошке топленый звериный жир с медом и древесной смолой, готовили мази целебные, пользовали этими мазями спину увечного раба.
— Ну что, Муравушка, — с улыбкой обратился к дочери боярин. — Хорошего ты мне работничка выбрала.
Он указал рукой в сторону Торопа.
— Не успел глаз раскрыть, как огрызаться принялся. Не зря, видать, в него Фрилейф ум плеткой вколачивал!
— Да кого же он мог обидеть, батюшка? — удивилась красавица. — Чай, пока с трясовицами трепака плясал, все силы поистратил!
— Ну, поистратил, не поистратил, а Белен твоего Драного едва не прибил.
— Да Белена во гнев ввести проще, чем сухой трут подпалить! — всплеснула руками Мурава. — Ты же сам, батюшка, не раз на нрав его пенял. Что руки когда ни попадя распускает, и на язык не сдержан!
— Ишь ты, какая разумная сыскалась, — поддразнил дочь Вышата Сытенич. — С Беленом я и сам как-нибудь разберусь, а ты, Мурава Вышатьевна, о себе бы побольше думала. Чем ходить тут целый день за этим убогим, словно черница какая, лучше бы на посиделки сходила, подружек в своей горнице собрала! А то как бы люди не подумали, что ты их из-за Соловьишиных пустых наветов сторонишься!
— Да что ты такое говоришь, батюшка, — повела соболиной бровью красавица. — С чего бы это мне людей сторониться, да ко всякой болтовне прислушиваться? Старого Турича только пожалеть можно. Темный он, душу свою губит. Меня больше иные тревожат, — продолжала она. — Вроде и крещение святое принимали, и вежеству обучались, а ведут себя хуже язычников!
— Это ты что, опять о Белене говоришь?
— Да как о нем, батюшка, не говорить! — всплеснула руками девушка. — Ведь сраму с ним не оберешься! Все парни как парни, а этот, куда ни придет — либо напьется до беспамятства, либо проиграется до нитки. Совестно бывает людям в глаза смотреть: не серчайте, мол, хозяева ласковые, брателка молод еще, кровь горячую сдержать не может! А как на него не серчать, когда не знаешь, что за дурь ему на ум взбредет. Девушек, подружек моих, обижает, к служанке пристает. А скажешь что-нибудь, только гадость в ответ услышишь: чернавок, мол, на то в дом и берут, чтобы боярских детей тешить да помалкивать! Ведь знать ничего не желает, кроме прихотей своих!
Вышата Сытенич покачал сивой головой.
— Ну что мне с Беленом делать? — ни к кому особо не обращаясь, проговорил он. — Растил ведь как родного сына, надеялся в старости опору найти, и на тебе, какая уж тут опора. Женить его, что ли, беспутного, пока он имя мое на весь Новгород не осрамил?
— А ты его, Вышата Сытенич, летом на ладью возьми, — посоветовал дядька Нежиловец. — А то ведь парню двадцать первый год идет, а он у тебя ни топор в руки толком взять не может, ни весла тяжелого повернуть. Какая же из него опора. Разве пойдет дружина за таким вождем?
— Да куда же за таким вождем идти? — не утерпел, подал голос Твердята. — Мы прошлым летом до Ладоги шли, так он дважды за борт падал. А нам тогда куда? Тоже во владения Морского Хозяина? По мне, так лучше уж пусть Мурава Вышатьевна ладьей командует! А что! — продолжал он, невзирая на всеобщий смех. — Княгиня Ольга вон целой землей правила, и кто скажет, что она это плохо делала! Да и у урманов, говорят, есть женщины-вожди! Дротнинг, кажется, так они называются…
Дружина развлекалась вовсю, а Вышата Сытенич и не думал это веселье прерывать.
— Дротнинг, — улыбнулся он, глядя на разумную красавицу дочь, которой по справедливости мог гордиться. — А что, Муравушка, может мне и вправду выучить тебя ладьей управлять?
