К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" (библиотека электронных книг .TXT) 📗
— Да уж! — осклабился Белен. — Сестрица бы всех вшивых да гнойливых в избе собрала да пряниками кормила! Хорошая кому-то достанется жена. Все имение отцово и мужнино на ветер пустит!
— А тебе-то что, Белен? — спросил старый воин. — Али боишься, что стрый Вышата тебя обделит?
«Вот оно что, — подумал про себя Тороп. — Стало быть, этот Белен — сын боярского брата. Да оно и видно, вон он какой сытый, гладкий, весь аж лоснится, как зверь в начале зимы, серебром пальцы тешит. Одно слово — Белен».
Хотя боярскому племяннику вряд ли понравились слова старого воина насчет наследства, вида он не подал.
— Да что мне бояться, — протянул он равнодушно. — Знаю, как бы там ни было, а отцово добро мимо моих рук не пройдет. Сестру только жалко.
— С чего бы это? — поинтересовался дядька Нежиловец.
— Молодая она, жизни не знает. Возится день-деньской со всякими голодранцами. Думает, спасибо скажут. Как же, жди больше!
— Что-то не пойму я тебя нынче, — нахмурился старый воин.
— А что тут понимать-то! Слухи по городу идут про потворства сестрины. Люди разные, и всякое потому говорят.
— И что же твои люди говорят?
— Совестно повторять, — с загадочным видом начал Белен. — Только бают в городе, что не от светлых богов сестрице ее искусство дано, дескать, не может девка, три года как из рубашки выскочившая, такой мудростью владеть, стало быть, дело здесь нечисто!
— И в самом деле, — согласился дядька Нежиловец, — подобные речи слушать, и уж тем более вслух произносить не след. Да только люди здесь ни при чем. Это волхву новгородскому Соловьише Туричу лукавый нашептывает, а он те речи по городу разносит. Он еще про боярыню Ксению подобные байки плел, радовался, бес, когда ее не стало, а уж после того, как Муравушка воеводу Асмунда, посадника княжьего, от грудной хвори излечила, и вовсе словно одержимый сделался. Пережить не может, старый, что Слово Божье куда лучше его поганого волхования хвори уговаривает, вот и плетет невесть что. А в речах одна лжа!
— Я слыхал, старый Соловьиша не только на нашу боярышню, но и на отца Леонида, и на всех христиан напраслину возводит, лжу творит! — подал голос один из парней, белоголовый и белобровый, с наивным, совсем еще детским лицом. — И куда только посадник смотрит?!
— Ну ты, Путша, нашел, у кого заступу искать! — вступил в разговор еще один молодой гридень, длинный и тощий, как половинка ивового прута. — Да Асмунд, воевода, даром что у нашей хозяйки молодой лечился, так же, как его воспитанник великокняжеский, прежних богов ох как чтит! Он скорее волхву поверит, чем нам. Как не станет старой княгини Ольги, у христиан совсем никакой поддержки не будет!
Хотя парень, судя по всему, говорил о наболевшем, и его слова были встречены одобрительным гулом, дядька Нежиловец недовольно нахмурился.
— Тоже мне ревнитель веры сыскался, — сердито проворчал он. — Ты, Твердята, князя-то нашего с волхвом не ровняй. Разница между ними такая же, как между Перуном и Велесом. Святослав — сокол, и мысли у него высокие: о славе воинской, о величии земли нашей. А у старого Турича лишь о том, где что побольше урвать! И о вере православной плакать нечего. Видел бы ты, что творилось в Новгороде лет этак пятнадцать назад. Тогда, кроме отца Леонида и боярыни Ксении, христиан можно было по пальцам перечесть. А теперь по соборным праздникам в храме свободного места не найти. Ну, почитает князь Перуна. Дальше-то что? Слыхал, что отец Леонид говорил. Придет день — засияет свет Христов по всей Руси!
Услышав про свет Христов, Тороп вздрогнул. Эти слова он уже слышал прежде, в другой, еще свободной жизни…
Как-то раз в ворота их селища незадолго до набега постучался седобородый старец в поношенной серой хламиде, назвавшийся слугой Христовым. Про сторонников этой веры, пришедшей на Русь из ромейской земли, дома у Торопа слышали разное и не только хорошее. Больше всего недобрых речей произносили обитавшие близ Велесова святилища премудрые волхвы. Оно и понятно: христиане, как известно, чтят Бога единого, поклонение другим кумирам считается у них грехом тяжким, а волхвам то, разумеется, обидно.
Хотя в Тороповом роду Велеса всегда чтили и волхвов привыкли уважать, прогонять старика не стали. Он был жестоко простужен и измотан долгой дорогой. К тому же отец сказал, что не стоит бранить чужую веру, как следует в ней не разобравшись. Вот тогда Тороп впервые услышал слово о Боге, который так любил род людской, что ради его спасения пошел на муки и смерть, завещав свою любовь всем, уверовавшим в него. Отец Лука, так звали странника, говорил, что следует возлюбить ближнего своего, потому что все люди братья. Из всех народов, живущих в населенном мире, он питал устойчивую неприязнь только к хазарам, называя их христопродавцами. Верно, поэтому Булан бей убил его одним из первых…
Игра меж тем шла дальше. У одного края поля смерды спешили на выручку своему князю, у другого бродили в недоумении не ведающие как своему князю помочь бояре и нарочитые мужи. Не зря дядька Нежиловец предупреждал, не зря Талец прятал улыбку в усы. Выпросталась наружу вся эта улыбка, когда он уверенным движением утвердил на доске с виду невзрачный чурбачок. Вид у новгородца был такой, словно пригвоздил он к корабельной мачте злого находничка, печенега.
Кровь бросилась в лицо Белена. Так поспевает малина: в начале она чуть розовеет, а когда солнце переполняет ее через край, она становится багровой, почти до черноты. Малина зреет все лето, Белен поспел вмиг: метнулся к доске, да видно поздно было.
— Талец нечестно играл! — завопил Белен что было мочи. — Не мог он выиграть, верно, плутовал!
В избе поднялся гомон.
— Не городи пустого, Белен! — насупил брови дядька Нежиловец. — Раньше думать было надо. Когда я говорил тебе: гляди в оба, ты все нюхал, как пахнет у нас в избе. Вот и нанюхался!
Многие засмеялись, но Белену было явно не до смеха. Серебряной змеей скользнула гривна прочь с его шеи.
Дядька Нежиловец крякнул от досады.
— Коли у князя голова на плечах, то и смерды битву выиграют, — сказал он.
Потом немного помолчал и добавил:
— А коли репа пареная, то и дружина не поможет!
Добавил тихо, чтобы услышали только его усы, но Тороп разобрал.
Тоскливо шарил Белен глазами по избе, пытаясь отыскать, с кем бы досадой поделиться. Случись под ногами собака, пнул бы, глядишь, полегчало. Но собака меховой коврижкой свернулась в дальнем углу, а вставать Белену было лень.
Талец меж тем едва не мурлыкал, примеряя добытое сокровище. Глядя на него, даже Тороп повеселел, углы рта сами собой поползли в стороны, как сытые ужи от миски с молоком.
И на эту самую улыбку Белен наткнулся, точно на кочевряжестый сучок, торчащий из ствола.
— А ты почто лыбишься, падаль?! — взревел Белен.
— А ни почто! — разлепив спекшиеся, потрескавшиеся губы, отозвался мерянин. — На тебя любуюсь, как ты свою потерю по стенам ищешь!
Хвален-охотник учил сына отвечать, когда спрашивают. Хотел Тороп крикнуть на всю хоромину, да получилось лишь кукареканье полузадушенного петуха. Впрочем, и того хватило.
Громовой хохот дружины, отраженный дубовыми перекрытьями, едва не раскатал избу по бревнам.
— Ну, Лягушонок, ну, Драный! Сказал, так сказал! — весело басил дядька Нежиловец, смахивая слезы с кончика носа. — А я мыслил, он и разговаривать не умеет!
Тальца беззвучный смех перегнул пополам. Ну, точно выходило так, будто Белен искал на стенах проигранную гривну.
Белена подбросило вверх, он позабыл про лень, подлетел к Торопу злым соколом. Ох, здоров, ох, силен. Схватит за шиворот да о бревна шарахнет — одним рабом меньше станет у боярина Вышаты Сытенича.
— Тебе что, ребра давно не считали? — выцедил Белен сквозь зубы, сгребая мерянина за вихры, как делали это прежде молодцы Булан бея.
— Ребра мои давно считаны, — прохрипел Тороп в ответ. — Да не тебе их считать! Не ты за меня серебро платил!
