Тень великого человека - Дойл Артур Игнатиус Конан (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗
– Ах, Джек, – сказал он, – ты встал так рано!
– Я видел вас! – проговорил я, задыхаясь, и у меня так пересохло в горле, что я говорил так, как будто бы у меня была горловая жаба.
– Ты видел? – сказал он и потихоньку засвистал. – Ну, ей-Богу же, Джек, меня это не огорчает. Я имел намерение прийти сегодня же в Уэст-Инч и объясниться с тобой. Может быть, так вышло даже лучше
– Хорош ты мне друг! – сказал я.
– Послушай, Джек, будь рассудителен, – сказал он, засовывая руки в карманы и покачиваясь из стороны в сторону. – Дай мне объяснить тебе, в каком положении дело. Посмотри мне в глаза, и ты увидишь, что я не лгу. Вот как это случилось. Я встретил Эди, то есть мисс Кольдер, прежде чем пришел к вам тогда утром, и были некоторые вещи, по которым я считал ее совершенно свободной; думая, что это действительно так, я решил, что она будет моей. Затем ты сказал, что она не свободна, но обручена с тобой, и это на некоторое время было для меня жестоким ударом. Это вывело меня из себя, я несколько дней безумствовал, и еще слава Богу, что не попал в Бервикскую тюрьму. Затем я случайно встретил ее опять – ей-Богу, Джек, это было случайно – и когда я стал говорить о тебе, она засмеялась тому, что это может быть. «Он мне только двоюродный брат, не более», – сказала она, но что же касается до того, что она будто не свободна, или ты для нее больше чем друг, то это – одна только глупая болтовня. Потому ты видишь, Джек, что я вовсе не так виноват, как ты думал, и тем более, что она обещала дать тебе понять своим обращением, что ты ошибаешься, думая, что имеешь на нее права. Ты, вероятно, заметил, что в продолжение этих двух недель она почти ни слова не сказала с тобой. Я горько засмеялся.
– Да не дальше, как вчера вечером, – отвечал я, – она сказала мне, что я был единственным человеком на свете, которого она могла бы полюбить.
Джим Хорскрофт протянул дрожащую руку и положил ее на мое плечо, близко придвинув ко мне свое лицо, и посмотрел мне в самые глаза.
– Джек Кольдер, – сказал он, – я знаю, что ты никогда не лгал. Уж не хочешь ли ты отплатить мне обманом за обман? Говори правду, нас никто не слышит.
– Это – святая истина, – сказал я.
Он стоял и смотрел на меня, и лицо его выражало, что в нем происходит сильная внутренняя борьба. Прошло, по крайней мере, две минуты прежде, чем он заговорил.
– Послушай, Джек, – сказал он, – эта женщина дурачит нас обоих. Слышишь ли, она дурачит нас обоих! В Уэст-Инче она любит тебя, а на склоне холма – меня, а между тем в ее дьявольском сердце нет ни крошечки любви ни к одному из нас. Подадим друг другу руку, дружище, и проучим эту чертову девку! Но это было чересчур. Я не мог проклинать ее в своем сердце, а еще менее того – стоять и слушать, как ее проклинает другой, несмотря на то, что это был мой старый приятель.
– Не бранись! – закричал я.
– Ах, мне делается тошно от твоих коротких речей! Я буду называть ее так, как ее следует называть.
– А, так ты будешь? – сказал я, стаскивая с себя сюртук. – Послушай, Джим Хорскрофт, если ты скажешь еще что-нибудь против нее, то я вобью тебе твои слова в горло, несмотря на то, что ты ростом с Бервикский замок. Только попробуй, и увидишь! Он спустил было с себя сюртук до локтей, но затем опять, не спеша, натянул его на себя.
– Не будь таким глупцом, Джек! – сказал он. – В человеке редко бывает четыре стоны и пять дюймов. Два старых друга не должны ссориться из-за такой… ну, хорошо, больше я ничего не скажу. Ну, ей-Богу же, она может иметь десять человек.
Я оглянулся, и она стояла тут, всего на расстоянии каких-нибудь двадцати ярдов от нас, хладнокровная, спокойная и невозмутимая, между тем как мы разгорячились и были точно в лихорадке
– Я уже дошла почти до дома, – сказала она, – но увидела, что вы, два мальчика, о чем-то спорите между собой, вот я и вернулась опять назад, чтобы узнать, в чем тут дело.
Хоркрофт бросился вперед и схватил ее за кисть руки. Посмотрев на его лицо, она взвизгнула, но он притащил ее к тому месту, на котором стоял я.
– Ну, Джек, довольно играть с нами комедию, – сказал он. – Вот она. Не спросить ли нам у нее, которого из нас она любит? Она не может нас обмануть теперь, когда мы тут оба вместе.
– Я согласен на это, – отвечал я.
– И я тоже. Если она пойдет к тебе, то клянусь тебе, что после этого никогда и не взгляну на нее. Сделаешь ли ты то же самое и для меня?
– Да, сделаю.
– Хорошо же, слушайте, вы! Оба мы – честные люди, друзья между собой и никогда друг другу не лжем. Итак, мы знаем, какая вы двуличная. Я знаю то, что вы сказали вчера вечером. Вы слышите? Так вот, – говорите прямо и откровенно! Мы стоим тут перед вами; скажите сразу – и делу конец. Кто из нас двоих – Джек или я?
Вы, может быть, подумаете, что эта женщина не знала, куда деться от стыда, – ничуть не бывало, – вместо этого ее глаза блестели от удовольствия, и я могу побиться об заклад, что это была лучшая минута в ее жизни. Когда она смотрела на нас попеременно, то на того, то на другого, и лицо ее было освещено утренним солнцем, поднявшимся еще не высоко, то она еще никогда не казалась мне такой привлекательной. Я уверен, что и Джим думал то же самое, потому что он выпустил ее руку из своей, и черты его лица, выражавшие суровость, смягчились.
– Ну, Эди, который же из нас? – спросил он.
– Шалуны-мальчишки, которые ссорятся из-за этого?- воскликнула она. – Кузен Джек, вы знаете, какое нежное чувство я питаю к вам.
– О, если так, то идите к нему! – сказал Хорскрофт.
– Но я не люблю никого, кроме Джима. Я никого не люблю так, как Джима.
Она прижалась к нему и положила свое лицо к нему на грудь.
– Ты видишь, Джек, – сказал он, смотря через ее плечо. Увидев это, я пошел от них в Уэст-Инч, но уже не таким человеком, каким вышел из него, а совсем другим.
Глава V
Я не принадлежал к числу людей, которые постоянно жалуются на то, что им изменило счастье. Если дела нельзя поправить, то человек не должен больше упоминать о нем. У меня долго болело сердце; по правде сказать, если я вспомню об этом, то мне делается немножко больно и теперь, когда после всего этого прошло уже столько лет, и я живу счастливо с женой, но я старался держать себя мужественно и, надо сказать прежде всего, что я поступил так, как обещал в этот день на склоне холма. Я был для нее братом, не больше, хотя бывали такие минуты, когда мне стоило большого труда удержать себя, потому что даже и теперь она иногда приходила ко мне со своими вкрадчивыми манерами и рассказывала о том, как груб был с ней Джим, и как она бывает счастлива, когда я с ней ласков, и это потому, что она, по своему характеру, должна была говорить именно так, а не иначе.
Но, по большей части, Джим и она были счастливы вместе. По всей окрестности распространился слух, что они поженятся, как только он получит ученую степень, и он приезжал в Уэст-Инч четыре раза в неделю, по вечерам, чтобы побыть с ней. Мои родные были довольны этим, и я старался показать, что мне это тоже приятно.
Может быть, в первое время между нами была некоторая холодность: мы относились друг к другу уже не с тем доверием, какое бывает между старыми школьными товарищами. Но затем, когда прошло острое горе, я нашел, что он поступил честно, и по справедливости я не могу на него пожаловаться. Таким образом, мы остались, так сказать, в дружеских отношениях; что же касается до нее, то он позабыл весь свой гнев и готов был целовать следы, оставленные ее башмаками в грязи. Мы с ним вдвоем ходили гулять далеко, и вот об одной из этих прогулок я хочу вам рассказать.
Мы прошли всю Бремстонскую степь и обошли кругом те сосны, которые защищают дом майора Эллиота от морского ветра. Это было весной, и весна в этом году наступила ранняя, а потому в конце апреля деревья уже совсем оделись листвой. Было так тепло, как в летний день, а потому нас еще более удивило то, что на лужайке перед входной дверью в дом майора был разведен большой огонь. Горела целая половина сосны, и языки пламени поднимались вверх до окон спальни. Мы с Джимом стояли и смотрели с удивлением, но мы удивились еще больше, когда из дома вышел сам майор, с большой четвертною бутылью в руке; за ним шла его старая сестра, которая вела у него хозяйство, и две служанки, и все они четверо начали прыгать вокруг огня. Он был смирным, кротким человеком – это было известно по всей округе, а теперь он, точно старый леший в пляске, прыгал, прихрамывая, вокруг огня и махал своей бутылью с вином над головой. Мы бросились бежать к нему, а когда он увидал, что мы бежим, то стал махать ею еще больше.
