Сальватор. Том 1 - Дюма Александр (читать книги без txt) 📗

Дело в том, что на взгляд любого человека – о природе судить не беремся – песик этот был до крайности безобразен: маленький, коротконогий, грязный, да притом же злой, ворчливый, требовательный – словом, он соединял в себе все пороки старого мальчика и, как и положено, вызывал ненависть у всех своих товарищей.

Из этого всеобщего отвращения вышло следующее. Броканта, его хозяйка, поначалу по причине чисто женского упрямства привязалась к нему с истинно материнской нежностью, но со временем любовь эта постепенно переросла в настоящую страсть в пику враждебности, которую к пуделю питали и публично проявляли его товарищи.

Так и случилось, что Броканта стала оказывать ему всяческие знаки внимания, вплоть до того, что кормила его из отдельной миски и в отдельной комнате, страшась, как бы он не умер от истощения, пока другие собаки говорят ему разные гадости и подвергают адским мукам в священные часы обеда и ужина.

Вы знаете, на что способна людская гордыня, не так ли, дорогие читатели? Теперь посмотрите, что может сделать гордыня, присущая животным.

Этот черный пес, этот грязный пудель, этот Бабилас был – так нам, во всяком случае, кажется – особенно уродлив, и, видя, как над ним трясется хозяйка, как ласкает и кормит его отдельно от других собак, в конце концов вообразил, что он самый красивый, изящный, умный, любезный и обворожительный пес на свете. И раз вбив себе в голову эту мысль, он, вполне естественно, стал, как и любой человек в таких же обстоятельствах, высмеивать себе подобных, бесстыдно их облаивать, дергать за хвосты, кусать за уши, презирая каждого и будучи уверенным в безнаказанности; он важничал, задирал нос, чванился, напуская на себя такой важный вид, что все его товарищи презрительно усмехались, жалостливо пожимали плечами и говорили между собой:

– Ну и выскочка!

Полагаю, дорогие читатели, вы окажете мне честь, обратившись ко мне с таким замечанием:

– Господин романист! Вы можете интерпретировать, воспроизводить и перевирать слова и поступки людей; но, по правде говоря, вы хватили через край, пытаясь внушить нам мысль о том, что собаки говорят, пожимают плечами, усмехаются!

Что до усмешек и улыбок, позвольте вам заметить, дорогие читатели, что одна моя знакомая собака, беленькая левретка, принадлежащая к самому аристократическому кругу борзых, улыбается всякий раз, как меня видит, показывая свои изящные белые зубки; и я бы даже мог, напротив, решить, что она сердится, если бы всем своим видом она не выражала при этом своей радости. Зовут ее Жизель.

Итак, по моему мнению, собаки умеют улыбаться, потому что моя дорогая Жизель неизменно улыбается мне при встрече.

Не берусь утверждать, что собаки пожимают плечами точьв-точь как люди; я, скорее, неточно выразился: мне следовало сказать не «пожимают плечами», а встряхивают плечами. Не замечали ли вы, что как только собаки познакомились – а вы знаете, каким незатейливым способом собаки сводят знакомство, – что та из них, которая считает себя обманутой в своих надеждах (обнаружив, подобно капитану Памфилу, герою написанной мною лет двадцать пять тому назад живописной истории, негра там, где он надеялся найти негритянку), презрительно встряхивает плечами и уходит? Это факт бесспорный, не оспаривайте его и вы, дорогие читатели.

Теперь перейдем к речи.

Собаки не умеют говорить! Самонадеянные вы люди, если полагаете, что только вас Провидение наделило способностью обмениваться мыслями! Потому только, что вы сами говорите по-английски, по-французски, по-китайски, по-испански, по-немецки, но не говорите «по-собачьи», вы безапелляционно заявляете: «Собаки не умеют говорить!»

Заблуждение! Собаки говорят на своем языке, как вы говорите на вашем. Более того, вы, самонадеянные люди, не слышите, о чем они говорят, а вот они вас понимают. Спросите охотника, умеет ли говорить его пес: он наблюдал, как тот во сне гонит зайца, затевает ссору, вступает в схватку! Так кто же бодрствует внутри спящего пса? Не есть ли это душа менее совершенная, но, уж конечно, более добрая, чем у нас?

Собаки не умеют говорить! Попробуйте сказать об этом своему трехлетнему сынишке, резвящемуся посреди лужайки с огромным трехмесячным ньюфаундлендом. Дитя и щенок играют, словно братья, издавая нечленораздельные звуки во время игр и ласк. Ах, Господи! Да собака просто-напросто пытается разговаривать на языке ребенка, а малыш – на языке животного. На каком бы языке они ни общались, они наверняка друг друга понимают и, может быть, сообщают один другому на этом непонятном языке больше истин о Боге и природе, нежели изрекли за всю свою жизнь Платон или Боссюэ.

Итак, собаки обладают даром слова, это не вызывает у нас никаких сомнений, а кроме того, у них есть перед нами огромное преимущество: сами говоря по-собачьи, они понимают и французский, и немецкий, и испанский, и китайский, и итальянский языки, тогда как мы, говоря либо по-итальянски, либо по-китайски, либо по-испански, либо по-немецки, либо по-французски, собачьего языка не понимаем.

Вернемся к несчастным тварям Броканты и их тяжелому положению из-за смешных притязаний Бабиласа.

Презрение, которое при каждом удобном случае выказывали товарищи Бабиласу, не приносило им самим облегчения: для этого надо было бы начать жизнь сначала.

Броканта, понимавшая, как и положено колдунье, все языки, едва заслышав мало-мальски грубое слово, спешила вмешаться, в зависимости от степени ругательства, либо с многохвостой плеткой, либо с веником в руках. Плетка была ее волшебной палочкой, а веник – трезубцем Нептуна! Можно с уверенностью утверждать, что Броканта не знала, что означали слова: «Quos ego!» 23, но собаки сейчас же переводили эту угрозу как: «У-у, жульё!» И каждая из них, поджав хвост, убиралась в свою конуру и не сразу осмеливалась высунуть нос или выглянуть из бочки.

Правда, борзая стонала, пудель скулил, бульдог ворчал, но нетерпеливые шаги, отдававшиеся на паркетном полу, и страшные слова: «Да уйметесь вы когда-нибудь?!» – заставляли всю собачью компанию замереть. И все умолкали, забившись по своим бочкам, тогда как подлый Бабилас нахально усаживался посреди комнаты, а иногда его бесстыдство простиралось до того, что он прохаживался мимо бочек, проверяя, все ли бунтари заключены в тюрьму.

Такие ухватки Бабиласа, день ото дня становившиеся все более вызывающими, в конце концов, как вы понимаете, показались совершенно невыносимыми всей собачьей республике; собаки не раз решали, воспользовавшись отсутствием Броканты, задать мэтру Бабиласу хороший урок, но случай всегда приходит на выручку тиранам и хлыщам: в ту самую минуту, как готов был вспыхнуть мятеж, Броканта, подобно античной богине зла, появлялась вдруг с веником или плеткой в руке и разводила незадачливых заговорщиков по конурам.

Что делать в столь невеселом положении, как избавиться от деспотичной власти, если у нее на вооружении веник и плетка?

Свора стала думать. Борзая предложила эмигрировать, покинуть родную землю, бежать из отечества в поисках более гостеприимных берегов, бульдог вызвался придушить Бабиласа, но, признаться, мысль о собачьем братоубийстве претила всей компании.

– Постараемся избежать кровопролития! – предложил спаниель, известный своей мягкостью.

Его поддержала старая испанская ищейка, всегда бывшая с ним одного мнения и так к нему привязавшаяся, что зачастую делила с ним одну конуру.

Ни одно из решительных средств не удовлетворило благородных псов, и было решено не замышлять против Бабиласа заговоров, а окружить его презрением. Его стали бойкотировать, как говорят в римских коллежах, подвергли его карантину, как говорят в коллежах французских; его сторонились, с ним не разговаривали, его не видели в упор, наконец, как поэтично говорится в опере «Фаворитка»:

Остался он один с бесчестием своим!

Что сделал Бабилас? Вместо того чтобы раскаяться, он, ослепленный безрассудной любовью Броканты, умудрился еще пуще мистифицировать своих товарищей; днем он их облаивал, ночью безжалостно нарушал их сон – словом, уверенный в поддержке своей хозяйки, Бабилас превратил их жизнь в ад.