Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры - Томан Йозеф (книги читать бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Нет уже здесь тебя, милая. Нет здесь души твоей. Она вместе со мною переселилась в Каридад. Все это я могу теперь покинуть навсегда.
Напрасно отговаривает Мигеля Альфонсо. Дворец и все владения рода Маньяра, от Алагабы до Арасены, будут проданы.
— Дон Бернардо Симон де Пинеда, — докладывает слуга.
— Мой архитектор, — говорит Мигель. — Он как раз кстати.
Пинеда молча выслушал распоряжения Мигеля.
Итак, церквушка св. Георгия будет снесена; снесут и монастырские здания. На их месте вырастет величественный храм, и к монастырю будет прилегать прекрасная больница.
До ночи сидит Мигель с Пинедой и Мурильо над планами. Вот он вскакивает в волнении, мерит шагами комнату, и неудержимым потоком льются его предложения, пожелания — он не дает даже слова вставить своим сотрудникам. И они захвачены замыслами Мигеля. Увлечены его страстностью.
— Весь мрамор дворца изымается из продажи. Им выложим пол в больнице…
— Мраморный пол в больнице? — изумляется Мурильо.
— Это, пожалуй, слишком, ваше преподобие, — отваживается возразить архитектор. — Такой великолепный мрамор — на пол лазарета!
— Именно так, — стоит на своем Мигель. — Я желаю, чтобы у самых бедных было все самое лучшее. Все, что служило моему наслаждению, пусть служит им в страдании…
— Но это невозможно! — восклицает Пинеда.
— Я решил это не только как Маньяра, но и как настоятель монастыря, дон Бернардо, — сухо бросает Мигель.
— Простите, ваша милость, — кланяется тот.
— Пожалуйста, сделайте, как я прошу! — смягчает тон Мигель. — И поспешите!
Через некоторое время Пинеда изготовил планы величественного храма и образцовой больницы.
Мигель, просмотрев их, улыбнулся.
— Всего этого мало, дон Бернардо. От вас ускользнуло соотношение между задачей и исполнением. Вы не поняли, что здания эти должны вмещать сотни людей.
И Мигель изобразил на бумаге свою мечту.
Он раздвинул пространство больницы вверх и вширь. Все да будет огромным и совершенным!
Архитектор с изумлением следит за свинцовой палочкой Мигеля и сам дорисовывает его замысел.
— Мало! Все еще мало… — хмурится Мигель.
— Неужели и этого недостаточно, ваша милость? Такое великолепное здание! — восторгается Пинеда. — Ну, хорошо. Я еще увеличу…
— Когда начнете, дон Бернардо?
— Через месяц начнем сносить, ваше преподобие.
— Только через месяц? И только сносить?
— Раньше не могу. Но я ускорю все работы, как только возможно…
Мигель вернулся к своим убогим.
Подошел к постели Бруно.
— Вставай, — молодой друг! — весело сказал он ему. — Разрешаю тебе прогуляться. Вставай — выйдем вместе ненадолго в сад. Так, обопрись на меня. Сильнее, не бойся, ты не тяжелый. И потихонечку, шаг за шагом… А то ведь ты, поди, совсем забыл, как выглядит свет и солнце, дружок. Твоим двадцати пяти годам предстоит еще много хорошего…
— Но, брат, — возражает Бруно, — ты сам говорил нам, что под всяким веселием подстерегает человека порок…
— Думай-ка лучше о том, как тебе ступать, мой мальчик, и смотри, чтобы ноги у тебя не заплетались. А к слову божию вернемся в свое время.
— Посмотрите! — удивляются больные. — Бруно уже ходит! Не споткнись, приятель, а то костей не соберешь!
Но Бруно лишь тихонько засмеялся, блеснув белыми зубами, и всей тяжестью налег на Мигеля, осторожно переставляя ноги и нетерпеливо протягивая руку к двери, что ведет из полумрака на солнечный день.
Кирки и ломы закончили свою разрушительную работу, церковка св. Георгия исчезла, уже выкопана яма под фундамент для храма и больницы, и стены растут из земли.
Сотни телег свозят к Каридад строительный материал.
Мигель неутомим. Дни он проводит на стройке. Ночами бодрствует у ложа больных, с одинаковым чувством выслушивая их благодарность и брань, ибо знает, что трудится для доброго дела.
Его зовут больные, зовут строители. Он живет на бегу, между стройкой и подвалом, он забросил молитвы и благочестивые размышления, он торопит архитектора и рабочих, он нетерпелив, он дождаться не может, а осознав это, сам себя упрекает, сам налагает на себя епитимьи.
Часто он сам руководит работами. Распоряжается и трудится, грузит и запрягает, носит и подает…
Из ворот его дворца выезжают телега за телегой, груженные белым мрамором с нежно-голубыми прожилками.
Трифон скрипит зубами. Богатство Маньяра ускользнуло от святой церкви. А награда… О, горе мне!
Стройка Каридад служит местом сборища севильского люда — вечерами, когда рабочие уходят, люд этот обсыпает стройку, как муравьи пригорок, рассаживаясь на кучах кирпича, бревен и мраморных плит.
Ночь бледна от лунного сияния. Мрамор, поглотивший днем солнечный жар, светится в темноте.
Там и сям мелькают человеческие тени, и голоса оживляют место, похожее на город после землетрясения.
Больной голос:
— Долго ли ждать, скоро ли будет готово?
Грубый голос:
— Может, год, может, два.
— Подохну я к тому времени… — вздыхает больной.
Насмешливый голос:
— Вот невидаль! Ты и так всем обуза.
Тихий голос рассуждает:
— Надо бы, чтоб мир был для нас, а не мы для мира. Только все устроено наоборот.
— Всем бы нам отмучиться в Каридад…
Отзывается на это грубый голос:
— Чего зря болтать! Мы вон даже не знаем, для нас ли вся эта роскошь или для больших господ…
Равнодушный голос подхватывает:
— У кого ничего не болит, тому все равно. А вот о чем подумать не вредно — нельзя ли кое-что урвать для себя на этом деле!
Женский голос:
— Говорят, он — святой.
Вопросы со всех сторон:
— Кто?
Вскочил насмешливый голос.
— Она верит, что еще родятся святые!
Женщина:
— Как кто — брат Мигель.
Тихий голос замечает:
— Он был когда-то богатым и знатным. Грешник был… Грехов на нем было — что песчинок в пустыне. Весь город дрожал перед ним. Он соблазнял женщин и убивал мужчин.
Грубый перебивает:
— И не так давно это было. Я его знавал. Вот это был удалец, черт возьми! Стоило тебе косо взглянуть на него — и ты уже изрешечен, как сито…
Больной возвысил голос:
— Он — святой. А если еще не святой, так будет. Всем бы богачам так поступать…
Женский голос — задумчиво:
— Хотела бы я знать, отчего он так переменился…
Больной разговорился:
— Только надо бы ему поторопиться с этим строительством.
Равнодушный прикидывает:
— Неплохо бы притвориться больным, пусть меня кормят да служат мне, а я — валяйся себе в кровати да распевай псалмы на полный желудок…
— А черт, это неплохо! — поддерживает его грубый.
Тихий голос жалуется:
— С сыном у меня плохо дело. Что-то в горле у него — едва разговаривать может. Что-то съедает его голос. Ни в одной больнице не берут…
Женщина говорит:
— В Каридад его взяли бы.
Голоса:
— Не взяли бы!
— Взяли…
Больной с горечью сомневается в своей судьбе и в судьбе того, о ком речь:
— Не поздно ли будет…
А голос, словно покрытый плесенью, добавляет:
— Для нашего брата — всегда поздно…
В темноте приближаются какие-то тени. Шпаги звенят о мостовую, голоса дворян беспечны и сыты.
— Неслыханное и невиданное дело — строить такой дворец для черни!
— Под личиной милосердия здесь пекутся об отбросах человечества, любого бродягу ставят на одну доску с дворянином! Позор!
На мраморных плитах поднялся гневный ропот.
— Смотрите, развалились на камнях, как змеи на солнцепеке! И город терпит это… Пойдемте прочь, господа.
— Да убирайтесь поскорей! — кричит грубый. — Эта компания не для вас! Тут ведь и камнем запустить могут, ясно?
— Только подойди, оборванец! Я проткну тебя насквозь!
Камни просвистели в воздухе. Зеленая луна глядит с высоты… Глухой удар, вскрик:
— Я ранен! Стража! На помощь!
