Небесное пламя (Божественное пламя) - Рено Мэри (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
— Это земля Орестидов, — сказал Александр. — Кто же твой хозяин?
— Мог бы и сам догадаться, — шепотом перебила Олимпия. И повернулась к гонцу: — Мы рады быть гостями Павсания. Мы знаем, что он нам друг.
В массивной старой крепости, словно выросшей из горного отрога среди лесов, им приготовили горячие ванны, отличную еду, отличное вино, теплые постели… Оказалось, Павсаний держит свою жену здесь; хотя все офицеры, служившие при дворе, забирали жен в Пеллу. Рослая горянка, работящая и простая, она и не хотела отсюда уезжать. Но и здесь ей было неспокойно. Ее мужа когда-то давно, еще до того как они встретились, кто-то тяжко обидел. Как, кто — этого она не знала. Но когда-то должен настать его день; и эти люди — его друзья, они против его врагов, их надо встретить, как родных… Но против кого может быть другом Олимпия? И почему принц здесь, раз он генерал гвардии?.. Она сделала для них всё, что могла. Но когда осталась одна в своей комнате, где Павсаний проводил две-три недели в году, ей слышалось уханье филина и волчий вой, а тени вокруг ее лампы сгустились… Ее отца убил на севере Барделий, деда — на западе Пердикка. Когда на другой день гости уехали, — в сопровождении хорошего проводника, как велел Павсаний, — она пошла вниз, в погреба высеченные в скале, считать наконечники к стрелам и съестные припасы.
Они двигались вверх сквозь каштановые леса — здесь даже хлеб пекли из каштановой муки, — потом еще выше, сквозь хвойные… К перевалу, где солнце сияло на только что выпавшем снеге и заполняло нестерпимым светом неоглядные горизонты. Здесь проходит граница, уложенная богами, формовавшими землю. Олимпия оглянулась на восток, и зашептала древние слова, которым научилась у одной египетской колдуньи. Прошептала их камню подходящей формы, который везла с собой всю дорогу, и бросила этот камень назад.
В Эпире снег таял. Им пришлось прождать три дня, чтобы перебраться через разбухшую речку. Сами ютились в деревушке у крестьян, коней держали в пещере… В конце концов добрались до Молосских земель.
Холмистые плато здесь славятся суровостью зимы; но пастбища, напоенные талыми водами, обильны как нигде. Нигде больше нет таких громадных, длиннорогих коров; а тонкорунных овец наряжают в кожаные попоны, чтобы колючки в шерсть не забивались; а собаки, что их стерегут, не меньше самих овец. Могучие дубы — мечта всех корабельщиков и строителей, священное богатство этой земли, — стояли нагие, закаляясь для грядущих столетий… А в хорошо построенных деревнях, полных здоровой детворы, жизнь шла своим чередом.
Здесь Олимпия причесалась и надела золотую цепь.
— Знаешь, предки Ахилла были из этих мест. И Неоптолем, сын его, жил с Андромахой здесь, когда вернулся из-под Трои. Это через меня в тебе их кровь. Мы были самыми первыми из эллинов, они все и имя это получили через нас.
Александр кивнул; он слышал всё это сколько себя помнил. Да, земля богатейшая; Верховного царя еще совсем недавно у них вообще не было; а нынешний, хоть он и брат Олимпии, всем обязан Филиппу…
Послали вперед гонца, а сами остановились у ручья привести себя в порядок: брились и причесывались, расположившись на камнях. Вода была ледяная, но Александр еще и выкупался в омуте. Все распаковали и надели свое лучшее платье.
Вскоре показалась вереница всадников; яркая темная полоса на полурастаявшем снегу. Это ехал навстречу царь Александрос.
Высок, рыжеват, слегка за тридцать… Рот спрятан под густой бородой, но фамильный нос на виду — не ошибешься, — а глубоко посаженные глаза насторожены, тревожны. Он поцеловал сестру, сказал что полагается… Он давно уже ждал, что рано или поздно это произойдет; и теперь старался, как мог, сгладить неприятный момент изящной тактичностью. Своим царствованием он был обязан ее замужеству; но с тех пор он мало мог припомнить такого, чего она не сделала чтобы его подвести. Из ее яростного письма он так и не понял, развелся с ней Филипп или нет. Но в любом случае он обязан ее принять — и отстаивать ее оскорбленную невинность, чтобы не порушить честь семьи… Сестра и сама по себе не подарок. Но он до сих пор надеялся, — хоть это было совершенно немыслимо, — что она не притащит с собой еще и сынка, который прославился тем, что убил своего первого в двенадцать лет и с тех пор ни дня не просидел спокойно.
С недоверием, спрятанным под учтивой улыбкой, царь быстро оглядел отряд молодых людей. Костистые македонские физиономии, бриты на южный манер… Да, крутые ребята: видно, что начеку, ко всему готовы, и друг за друга горой. Какую кашу они здесь заварят? У него в царстве было спокойно: племенные вожди признали его гегемоном, шли за ним на войну и справно платили налоги; иллирийцы границу не трогали; только что, в этом году, он разорил два пиратских логова; местные крестьяне распевают гимны в его честь… Но кто пойдет за ним против Македонии? Кто станет благословлять его потом? Никто. Филипп — если только выступит — пройдет победным маршем прямо к Додоне и посадит в Эпире нового Верховного царя. И больше того — он просто любил Филиппа, всегда восхищался им!.. Сейчас, двигаясь между сестрой и племянником, он размышлял, сумеет ли жена собраться, чтобы встретить гостей прилично. Он оставил ее в слезах. Да она и беременна к тому же…
На подъезде к Додоне извилистая дорога растянула кавалькаду, и царь оказался впереди. Александр, ехавший рядом с Олимпией, тихо сказал:
— Не говори ему, что я затеял. О себе говори что хочешь. Обо мне — ничего не знаешь.
Она возмутилась:
— Что он такого сделал, чтоб ему не доверять?
— Ничего… Но мне надо подумать, время нужно.
Додона лежит высоко в долине, под длинным заснеженным хребтом. Стены города вздымаются над склоном горы, а священное пространство под ним охраняет лишь низкая ограда — и боги. Посреди — громадный дуб, под которым алтари кажутся игрушечными, поднимает к небу черный лабиринт обнаженных сучьев… Пронизывающий ветер сек влажным снегом, покрывая людей и коней ледяной коркой, и донося до путников низкое гудение из кроны священного дуба.
Распахнулись городские ворота. Когда всадники строились для въезда в город, Александр сказал:
— Дядя, я хотел бы навестить оракула перед отъездом. Ты не спросишь, когда следующий благоприятный день?
— Обязательно! — ласково пообещал царь.
Ему сразу стало полегче. Этот подходящий день мы устроим побыстрее — чем раньше тем лучше… Теперь он говорил с Александром совсем по-другому, тепло, и закончил пожеланием: «С богом и удачей!»
Царь был почти мальчишкой, когда Олимпия вышла замуж; а перед тем она всегда задирала его, хоть он и был старше. Теперь ей придется привыкать к тому, что он здесь хозяин. И этот малый, опаленный войной, покрытый шрамами, с бешеной задумчивостью в глазах — и с бандой холеных головорезов вокруг — он ей не поможет. Пусть-ка отправляется своей дорогой к Гадесу, и оставит в покое нормальных людей.
Горожане приветствовали своего царя с искренней радостью. Он с успехом водил их против многих врагов, и был не так алчен, как прежние вожди. Собралась толпа; впервые после Пеллы Быкоглав услышал знакомые приветственные крики «Александрос!». Он вскинул голову и пошел гордым парадным аллюром. Александр сидел очень прямо, глядя перед собой. Гефестион, покосившись, увидел, что он бледен — словно половину крови потерял. Правда, самообладания он не потерял и родственнику своему отвечал нормально; но когда добрались до царского дворца, бледность вокруг рта так и не прошла… Царица забыла о своей болезни и приказала слугам поторопиться с горячим вином: не далее как вчера на перевале над городом нашли замерзшего насмерть пастуха.
Снег перестал, но по-прежнему лежит на земле, смерзшийся; хрустит под ногами. Холодное, резкое солнце сверкает на сугробах и обледеневших кустах; с гор тянет не сильный, но пронизывающий ветер. В этом белом ландшафте лоскутом старой рогожи темнеет расчищенная площадка, покрытая жухлой травой и влажными листьями дуба. Рабы святилища разлопатили снег по сторонам, к дубовой изгороди; он лежит теперь кучами, запачкан землей, с пятнами листьев и желудевой шелухи.
