Дочь Великого Петра - Гейнце Николай Эдуардович (библиотека электронных книг .TXT) 📗
– Вы думаете, что вам должны верить все?
– Кто все?
– Кому вы говорите то же самое, что мне.
– Я никому этого не говорил и не говорю.
– Очень жаль! Отчего же и другим не доставить удовольствия?
– Придет время, вы поймете, что я говорил правду, но будет поздно! – произнес граф и мрачно поглядел на княжну.
– Вы умрете? – рассмеявшись, спросила она.
– Смерть – хороший исход! – сказал граф.
– Я не доктор и не могу вылечить вас от вашей болезни, поэтому бесполезно и говорить со мной о ней. Вы, как я слышала, к тому же лечитесь у патера Вацлава? Это правда?
– Да, лечусь.
– От любви?
– Нет, от головы.
– Это другое дело. И что же, помогает?
– Это интересует вас?
– Конечно! Ведь в качестве вашего друга я не могу не интересоваться.
– «Друга»! – иронически повторил он. – Я не хочу и никогда не хотел иметь вас другом.
– В таком случае, зачем же вы просите о свиданиях?
– Вы на них принимаете только друзей? – спросил граф, пристально смотря ей в лицо.
– Только, – не моргнув глазом, ответила она.
– И много их?
– Это вас не касается.
– Но это невыносимо. Поймите, что я люблю вас.
– Граф. Вы забыли наше условие – не говорить о любви.
– Я не в состоянии.
– Тогда это свиданье будет последним.
– Хорошо, хорошо, я подчиняюсь, – испуганно согласился граф Свенторжецкий. – Простите!
Разговор перешел на другие темы.
Через несколько времени граф отправился домой, злобно шепча:
– Погоди! Еще дня два или три, и на моей улице будет праздник. Ты сама заговоришь о любви!
Наконец настал срок, назначенный патером Вацлавом для приезда к нему за снадобьем, которое должно было бросить княжну Людмилу в объятья графа. Последний, конечно, почти минута в минуту был у «чародея». Патер Вацлав, обменявшись приветствиями, удалился в другую комнату и вынес оттуда небольшой темного стекла пузырек.
– Нескольких капель на два-три цветка будет достаточно, – сказал он. – Княжна может отделаться только сильным расстройством всего организма, но затем поправится. У меня есть средство, восстановляющее силы. Если захочешь, сын мой, сохранить ей жизнь, то не увеличивай дозы, а затем приходи ко мне. Она будет жива.
Граф не обратил почти никакого внимания на эти слова «чародея». Все его мысли были направлены на этот таинственный пузырек, в котором заключалось его счастье. Поэтому он спрятал пузырек в карман, а из последнего вынул мешочек с золотом и сверток золотых монет, причем сказал:
– Вот за лекарство, а это – сто червонных – за разрешение от греха.
– Разрешение готово. Вот оно! – и патер, подав графу бумагу, стал считать деньги.
Граф опустил бумагу в карман не читая.
– Разве так можно обращаться с разрешением святого отца-папы? – строго посмотрел на него патер.
– А как же?
– Ты – не верный сын католической церкви, если говоришь такие слова. Ты должен был осенить себя крестом и спрятать бумагу на груди. Вынь ее из своего грешного кармана, где ты держишь деньги, этот символ людской корысти!
Граф повиновался и вынул бумагу.
– Перекрестись и поцелуй святую подпись! – сказал патер.
Иосиф Янович исполнил приказание и спрятал бумагу на груди, после чего стал прощаться.
– Да благословит тебя Бог, сын мой! – напутствовал его патер. – Помни, не злоупотребляй средством, если не хочешь стать убийцей.
– Но ведь так или иначе, а я буду прощен? – возразил граф.
– Все это так, но ведь тебе жаль женщину, к которой влечет тебя страсть? Да? Тогда сохрани ее для будущего.
– Будущее… разве у нас с нею есть будущее?
– Раз ты овладеешь ею впервые, от тебя будет зависеть сохранить ее навсегда.
«Впервые»! Хорошо, если впервые», – мелькнуло в уме графа, и пред ним вырисовалась фигура Лугового, отворяющего калитку сада княжны.
Граф возвращался домой в каком-то экстазе. Он то и дело опускал руку в карман, ощупывая заветный пузырек с жидкостью, заключавшею в себе и исполнение его безумного каприза, и отмщение за нанесенное ему «самозванкой-княжной» оскорбление.
Теперь, имея в руках средство отмстить, он особенно рельефно представлял себе прошлое. Он вспоминал, как ехал к княжне, думая, что его встретит покорная раба его желаний, и с краской стыда должен был сознаться, что его окончательно одурачила девчонка. Она искусно вырвала из его рук все орудия, выбила почву из-под ног, и вместо властелина он очутился в положении ухаживателя, над чувством которого княжна явно насмехалась, которого она мучила, а на интимных ночных свиданьях играла с ним, как кошка с мышью. Этого ли не достаточно было, чтобы жестоко отмстить ей?
Между тем пленительный образ молодой девушки восставал пред ним. Он восхищался правильной красотой ее лица, тонкостью линий, ее глазами, полными жизни и обещающими быть полными страсти, приходил в восторг от ее стройной фигуры, где здоровье соединялось с девственностью, где жизнь и сила красноречиво говорили о сладости победы. Ему становилось жаль безумно желаемой им девушки.
Однако ему припомнились слова патера Вацлава о возможности быть властелином девушки, которой он будет обладать впервые.
«Впервые? – повторил Свенторжецкий, и снова рой сомнений окутал его ум, и снова фигура князя Лугового, освещенная луной у калитки сада княжны Полторацкой, восстала пред ним, и он решил: – Пусть умрет!»
Но это было лишь на мгновение.
«Кто знает? – подумал он. – Быть может, она играет Луговым так же, как играет мной? – и у него мелькнуло другое решение: – Пусть живет».
Ведь он через несколько дней убедится в этом, так как пузырек уже будет в его кармане. Если она была к князю Луговому менее строга, нежели к нему, то он незаметно выльет на букет все содержимое в этом роковом пузырьке. Тогда смерть неизбежна, и он будет отмщен!
«Она говорит, что привыкла к запаху цветов, – неслась далее в его голове мысль, – необходимо все-таки несколько увеличить дозу. Иначе на нее не произведет никакого впечатления, и цель не будет достигнута».
Граф мысленно стал упрекать себя, что не сообщил об этом патеру Вацлаву и не спросил у него совета. Он было решил приказать кучеру повернуть назад, но раздумал. Понятно, что для организма, привыкшего к сильным ароматам, необходимо увеличить дозу.
Вернувшись домой, граф спрятал пузырек в бюро, стоявшее у него в кабинете, и спросил Якова:
– Цветы посланы?
– Посланы, ваше сиятельство.
– Мне будет необходим на днях роскошный букет из белых роз. Но, прежде чем послать его княжне, препроводи его ко мне. Я хочу посмотреть его.
– Уж будьте спокойны. Отправим самые лучшие… царские, можно сказать, цветы, ваше сиятельство.
– Где ты достаешь цветы?
– У садовника графа Кириллы Григорьевича Разумовского. У них лучшие в городе оранжереи, не уступят царским. Только садовник и выжига же! Дерет за цветы совсем не по-божески. Кажись, ведь это – трава, а он лупит за них такие деньги.
– Не в деньгах дело.
– Это конечно, ваше сиятельство: в капризе-с.
– Как ты сказал? «В капризе»? Что же это значит?
– А то, что для бар каприз бывает дороже всяких денег.
– Пожалуй, ты прав. Так помни относительно букета!
На другой же день граф поехал с визитом к княжне Людмиле. Он застал ее одну в каком-то тревожном настроении духа. Она была действительно обеспокоена одним обстоятельством. Граф Свиридов, которому был отдан ключ от садовой калитки, не явился вчера на свиданье. Княжна была в театре, видела графа в партере, слышала мельком о каком-то столкновении между ним и князем Луговым, но в сущности что случилось, не знала. Свиридов между тем не явился к ней и сегодня, чтобы, по обыкновению, возвратить ключ. Все это не на шутку тревожило ее.
Неужели они объяснились, и ее одинаковые письма к князю и Свиридову, написанные ею под влиянием раздражения на Лугового за слова, сказанные им в Зиновьеве, дошли до сведения их обоих? Это поставило бы ее в чрезвычайно глупое положение.
