Маркиз де Сад - Томас Дональд Серрелл (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗

— Тогда позвольте нам испробовать их, — сказал Сбригани. — Испытывать к подобным вещам отвращение нелепо. Это все издержки воспитания, возникающие в силу привычки. Все виды мяса созданы, чтобы накормить человека, и природа иной цели не знает. Питаться человечиной не более экстравагантно, чем есть курятину.

С этими словами он воткнул вилку в упитанный окорок мальчика и положил кусок, не менее двух фунтов, в свою тарелку, а потом начал есть. Я последовала его примеру. Минский вдохновлял нас, и поскольку его аппетит оказался под стать страсти, вскоре он опустошил с дюжину порций.

Пил великан с такой же жадностью, как и ел. Он уже приканчивал тридцатую бутылку бургундского, когда подали второе блюдо. Запивая шампанским, он справился и с ним. Дессерт подавался с алеатико, фалерниани и другими изысканными винами Италии. Каннибал вылил в себя вторую тридцатку бутылок, и его чувства воспламенились от физической и психической разнузданности. Он объявил, что не прочь расстегнуться».

Минский, чудовище, является наиболее значительным из садовских достижений среди персонажей «Жюльетты». Неумеренность его физических потребностей вполне под стать его размерам. У него есть сестра, о которой он говорит едва ли не извиняющимся тоном, поскольку, в его глазах, она, ростом в шесть футов [26], почти что карлик. Если отбросить его сексуальную экстравагантность, он практически ничем не отличается от великана-людоеда из детской сказки, перенесенного во взрослую литературу. «Жюльетта» и «Джек — убийца великанов» имеют больше сходства, чем может показаться неискушенному читателю. Взять хотя бы обещание «смолоть его кости себе на хлеб», которое вполне совпадает с гастрономическими пристрастиями Минского.

Чтобы творить жестокости соответствующего масштаба, роскошная спальня этого чудовища с ее «фресками недвусмысленного содержания» оборудована самыми экстравагантными механическими устройствами из всех, встречающихся на страницах литературных произведений Сада. Сделано это словно для того, чтобы напомнить нам о том, что идет век механизации промышленности, начиная от ткацкого станка Аркрайта до «прядильной Дженни».

«Комната заканчивалась огромным альковом, облицованным зеркалами, и имела шестнадцать колонн из черного мрамора, к каждой из которых была привязана юная девушка с обнаженным задом. Посредством пары веревочек у изголовья хозяйской кровати, наподобие шнурков колокольчиков, любой из шестнадцати, выставленных перед ним девушек, он мог причинить различные формы страданий. Пытка продолжалась до тех пор, пока Минский не отпускал шнур…. Когда он управляет механизмами, все шестнадцать жертв, получая разные раны, одновременно голосят. Кто подвергается уколам, кто — воздействию огня, кто — порке. Других щиплют, режут, рвут, растягивают и так далее, причем, с такой силой, что кровь течет ручьем.

— Если потяну сильнее, — замечает хозяин, — как я порой поступаю, когда у меня есть настроение, тогда все шестнадцать шлюх гибнут у меня на глазах. Мне нравится засыпать с мыслью, что по собственному желанию и без всяких усилий могу одновременно совершить шестнадцать убийств».

Великану приходится по нраву Августина, одна из спутниц Жюльетты. Он требует предоставить ему ее в немедленное пользование. Но его размеры оказались роковыми для бедняжки. Тем не менее, в момент оргазма, великан тянет за шнуры. Тотчас в одно мгновение гибнут заколотые, застреленные, удушенные и убитые иными способами девушки, привязанные к шестнадцати колоннам.

После знакомства с Минским фантазии романа разыгрываются с еще большим буйством. В Риме Жюльетта удостаивается частной аудиенции папы Пия VI, который сражен ее красотой и умом. Он признается ей, что в душе является лицемером, так как не верит в Бога, и в знак благодарности за благосклонность красавицы, готов отслужить в соборе Святого Петра черную мессу. Далее роман продолжается в том же духе язвительной сатиры, пока процессия негодяев не достигает Неаполя. Там возникает задержка, чтобы сбросить жертву оргии в пламя Везувия. Потом Жюльетта через Венецию возвращается во Францию к Нуарсею.

В кульминационный момент книги Жюльетта устраивает женитьбу Нуарсея на семнадцатилетней девушке. На свадьбе невесту заставляют нагой кататься на коньках по замерзшему озеру у стен замка, в то время как мужчины, вооруженные фейерверками и кнутами, стоят вдоль берега и подстегивают ее. Браки у Сада, как правило, длятся не долго. В данном случае девушку возвращают на место и подвергают вивисекции. Жюльетта отдает Нуарсею собственную дочь и вскоре помогает ему зажарить ее заживо. Воодушевленные этим злодеянием, преступники отравляют систему водоснабжения города, но их постигает разочарование, поскольку количество смертей не превысило полутора тысяч. Роман заканчивается назначением Нуарсея на пост премьер-министра Франции. Не оставляет он без внимания и своих друзей, жалуя каждого богатством и влиятельным положением в государстве.

Ввиду своей исключительной протяженности, «Жюльетта» более полно, чем остальные его работы, показывает слабость беллетристики Сада. Роман чрезмерно раздут даже для плутовского жанра или открытия преисподней. Во время своего заключения в Венсенне и Бастилии маркиз имел при себе экземпляр политической притчи Филдинга «Джонатан Уайлд», посвященной утверждению, что качества величия и морального цинизма идентичны как у преуспевающего на посту премьер-министра политика, так и у бандита, прошедшего путь убийцы, предателя и вора. На пространстве в одну десятую от садовского объема Филдинг с безупречной иронией и остроумием демонстрирует правоту своего предположения, срывая моральные личины публичной жизни с силой и убедительностью, до которых далеко роману Сада. «В „Жюльетте“ политические и философские речи страдают повторами и чрезмерными длиннотами, в сравнении с более ранними произведениями маркиза. Нет глубинных характеристик, поскольку действующие лица являются простыми носителями порока или добродетели. По иронии судьбы, даже в тех случаях, когда Саду удается создать фантастический образ, скажем Минского, наименее интересными получаются сексуальные компоненты повествования. Минский-каннибал и сюрреалистический обед или машина для множественных убийств венчают наиболее изощренную из оргий, изобрести которую способен он сам или его создатель.

Последнюю из непризнанных садовских работ, «Философию в будуаре», опубликовали в 1795 году. На титульном листе имеется способная ввести в заблуждение пометка, что этот труд является посмертным произведением автора «Жюстины».

Семь диалогов книги рассказывают об образовании пятнадцатилетней Эжени де Мистиваль, которым занимаются двое либертенов-мужчин и мадам де Сент-Анж, сочетающая в себе кровосмесительный гетеросексуализм с лесбийскими наклонностями. Хотя Эжени знакомят практически со всеми формами секса, насилия здесь гораздо меньше, чем в большинстве других работ Сада аналогичного содержания.

Наиболее сильной в литературном смысле частью произведения является длинная политическая пародия Сада, представленная в пятом диалоге: «Французы! Еще одно усилие, если вы и впрямь хотите быть республиканцами!» Эта тема восхваления убийства, грабежа, проституции, инцеста и содомии как единственно правильных основ хорошей жизни, уже обсуждалась. Независимо от того, с какой целью она вводится автором — поразвлечь читателя или вызвать его негодование — те, кто предпочитал видеть в маркизе радикального политического мыслителя, выдергивали эту часть из общего контекста и печатали или обсуждали саму по себе, изолированную от сексуальных упражнений, окружающих ее. Такая практика демонстрировала полную несостоятельность указанного отрывка.

Дальнейший ход событий книги, показывающий, как стремительно преодолевает Эжени одну за другой ступени сексуального опыта, достаточно предсказуем. Только неожиданное появление нового персонажа в финальном диалоге вызывает некоторое удивление. На сцену выходит мадам де Мистиваль, все еще красивая дама средних лет, прибывшая на поиски дочери. Несмотря на активное сопротивление, она тотчас оказывается вовлеченной в драму. Эжени, ставшая к этому времени образцом порочности, торжествует. Когда мадам де Мистиваль умоляюще опускается перед ней на колени, подобно матери другой Эжени (из «Преступлений из-за любви»), бесстыжая дочь поворачивается к ней спиной и велит ей поцеловать ее в зад. Остальные срывают с мадам де Мистиваль одежду. Среди них возникает неудержимое веселье, когда на ее спине они обнаруживают следы кнута, оставленные, по всей видимости; супругом. Ею одновременно владеют Дольмансе и собственная дочь, после чего мать, к радости ее злобного ребенка, избивают до потери сознания, а потом шлепками приводят в чувство. В завершение, по предложению Эжени, женщину, подвергшуюся многократным надругательствам, пинками вышвыривают из комнаты.