Морские нищие (Роман) - Феличе Арт. (полные книги .TXT) 📗
Корона!.. Корона!.. Вот о чем тайно днем и ночью грезил сын Карла V еще со времен Алькалы. Нетерпеливый и капризный, он недолго носил маску. Правда, Хуан подписал с Генеральными штатами «Вечный эдикт», которым подтверждал «Гентское примирение». Но вскоре же хитростью завладел Намюрской цитаделью — «ключом к южным воротам страны», как называл Оранский важную в стратегическом отношении крепость города Намюра. Обнадеженный удачей, дон Хуан пошел дальше. Он попробовал захватить и второй оплот Нидерландов — Антверпенскую цитадель, выстроенную Альбой. В качестве коменданта он послал туда своего доверенного. Но антверпенцы успели заранее подкупить главное начальство гарнизона и отстояли знаменитый замок.
Антверпенский бургграф, ставленник Оранского, спешно собрал в крепость совет членов магистрата, дворян и важнейших купцов. Он объявил им, что в замке найдена тайная переписка Хуана Австрийского. В ней новый наместник уговаривает солдат принять «серьезные меры» против города.
— «Жребий брошен, и от вас самих зависит выигрыш», — прочел бургграф выдержку из письма дона Хуана.
— Двуличная лисица, — возмутились дворяне, — а не рыцарь!..
— Нам надо избавиться раз и навсегда от испанских солдат и в крепостях, — сказал бургграф, — чтоб и следа не оставалось от губительной саранчи. А для этого существует одно действительное средство — деньги. До сих пор только «золотая метла» выметала от нас ядовитый сор.
— Опять деньги!.. — заволновались купцы. — Из нас выжали уже все соки. Откуда нам взять столько?..
— Ведь не существует былая торговля Антверпена!
— Еще недавно это был самый богатый город в Европе, а теперь почти нищ.
— Амстердам перегоняет нас!..
— Да уж и перегнал!.. Там торговый оборот…
— Какой же может быть оборот, когда гёзы блокируют устье Шельды и тем губят нашу морскую торговлю!
— Теперь север богатеет, а мы окончательно разоряемся.
— А почему богатеет север? — прервал их бургграф. — Почему Голландия и Зеландия давно подняли голову? Почему их торговая столица, как конь на состязании, обгоняет наш Антверпен? Потому что голландцы и зеландцы не жалели ни денег, ни крови, ни самой жизни.
Собравшиеся хмуро молчали.
— Голландцы затопляли свои нивы. Они рисковали всем имуществом, закладывали и продавали свои угодья, не боялись налогов и займов. Они вносили в общее дело домашнюю утварь, украшения жен. Они несли на алтарь свободы все, начиная с денег и кончая своей кровью. Неужели мы отстанем от них? Неужели пример их гражданской доблести не поднимет наш дух, не откроет наши кошельки?
— Тощие кошельки… — ввернул один из купцов.
— «Тощие кошельки»! — повторил бургграф. — Я знаю, дни изобилия давно прошли, настал пост. Но для великого праздника освобождения можно не только поститься, можно и голодать!..
Речь задела за живое. Быстрый подъем благосостояния северных провинций был слишком очевиден. Опасность пережить новый солдатский грабеж слишком близка.
— Ваше решение?.. Ваше решение?.. — торопил собравшихся бургграф. — Солдаты, по-видимому, принимают «действительные меры», о которых им писал правитель. Они собрались сначала на Мейерской площади, а теперь мне только что донесли — офицеры отвели их в Новый Город. Там они устроили из телег, тюков и товарных ящиков с бочками настоящие укрепления. Пора и нам вынести окончательное решение.
День клонился уже к вечеру, когда из крепостного замка с распушенным знаменем, торжественно вышла депутация антверпенских властей и вступила в переговоры с войском, окружившим свою наспех укрепленную позицию.
Купцы отправились по домам и конторам за деньгами. А их уполномоченные пока что старались как можно больше урезать «выкуп». Солдатам надоело ждать, и они ворчали:
— Чего тянуть волынку?..
— Брали бы, что дают! А то и этого не получим.
— Все равно начальники зажмут у себя в кулаке не один лишний флорин, а нам и половины не достанется…
— А и сволочь же пошла нынче среди начальников!
— Рыцари с большой дороги!
— Кончай, что ли!.. Надоела вся канитель. Пора и восвояси.
— Смотри, смотри, вернулись купцы! Вон стали на мосту и протягивают мешки с деньгами.
Громкий встревоженный окрик заставил солдат замолчать и повернуть головы:
— Гля-ди-те-е!..
Вдали, в пламени заката, вырисовывались на реке паруса большого флота, шедшего вверх по Шельде под крепким попутным ветром.
— Что это?.. Кто такие?..
— Военный флот?.. Чей?..
— Ловушка!.. Ловушка!.. — пронеслось по радам солдат.
Оглушительный грохот покрыл испуганные голоса. Дым пушек на мгновение окутал подходившие корабли. Сооружение из ящиков, бочек и телег рассыпалось в облаках пыли.
— «Нищие» идут!.. Это флот Оранского!.. Гёзы!.. — в ужасе кричали солдаты, толкая друг друга и перескакивая через остатки своих укреплений.
Купцы все еще продолжали держать мешки с деньгами. А гроза Антверпена — наемное королевское войско беспорядочной толпой кинулось в разные стороны: кто вплавь через Шельду, кто к плотинам, кто прямо в поле… Недавний страх перед солдатами сменился неожиданным взрывом хохота. Хохотали ремесленники. Хохотали степенные купцы на мосту. Хохотали нарядные дворяне, женщины, дети — весь народ.
Молоденькая дочь башмачника Клодина смеялась заразительнее всех. Она вытирала передником слезы и еле выговаривала:
— Как же… это?.. Они… такие грозные… такие злые… страшные… и… вдруг… как козы!.. Ну право… как козы!..
— Молчи, хохотушка! Вон наши спасители — «морские нищие» сходят на берег.
Клодина перестала смеяться и, протиснувшись вперед, поднялась на цыпочки, чтобы лучше видеть.
Гёзы сбегали по мосткам, шумные, загорелые, огрубевшие в многолетних походах, здоровые, крепкие. Антверпенцы жали им руки, хлопали по мускулистым плечам и обнимали, приветствуя, как братьев.
— Вот это поистине «Гентское примирение»! — крикнул Иоганн, сходя со всеми на набережную. — Север протягивает руку помощи югу!..
Кругом заулыбались.
Иоганн ступил на мостовую Антверпена. Одиннадцать лет назад он бродил здесь совсем мальчишкой.
Иоганн осматривал былую торговую столицу с особым любопытством. Следов разрушения после «Испанского бешенства» оставалось, на первый взгляд, не так уж много. Антверпенцы постарались привести любимый город в порядок. Перед Иоганном высился возведенный заново Ганзейский дворец. Над позлащенными закатом крышами по-прежнему, точно в стремительном полете, вздымался шпиль собора Богоматери. Красивые улицы взбегали по отлогому берегу Шельды к центру. В окнах вспыхивали пылающие отблески вечерней зари. Багрянцем отливали черепицы вышек и башен. Розовели восстановленные деревянные перекрытия домов и навесных балконов.
Взгляд Иоганна случайно упал на смеющееся девичье лицо.
Кто эта веселая девушка, словно сотканная из лучей солнца?.. Она стояла, поднявшись на носки, и закат обливал ее с головы до ног потоками горячего света. Пламенели золотистые прядки кудрей, румянец смуглых щек, яркие губы. И карие, полные тепла и радости глаза отражали солнечный блеск. Она напомнила ему кого-то. Барбару Снейс, переселившуюся с отцом, кажется, в Амстердам?.. Нет, та была ослепительна в своей холодной красоте. Незнакомая девушка напомнила ему о чем-то бесконечно близком и милом из ушедшего времени. Погибшую Ирму?.. Нет, это не она, темноволосая бойкая шалунья-девочка!.. Не она выросла и вернулась из прекрасного прошлого. Не она стоит теперь, вытянувшись, как струна, вся — радость, вся — трепет, вся — солнечное сияние.
В первый раз за много лет Антверпен был совершенно очищен от королевских войск. «Испанское бешенство» и попытка дона Хуана овладеть цитаделью заставили наконец сделать то, что давно уже советовал Оранский: срыть крепость со стороны города до основания. Пусть она будет только защитницей, а не угрозой Антверпену, чего хотел ее создатель Альба.
Известковая пыль облаком стояла над местом разрушения. Грохот рассыпающихся камней мешался с радостными голосами антверпенцев. Еще жаркое августовское солнце жгло натруженные спины, вспотевшие лица. Но усталости никто не чувствовал. Гёзы, молодые подмастерья, малоизвестные бедняки, бюргеры со своими женами и детьми, знатные господа и их нарядные дамы, важные сановники — все трудились.
