Пещеры Красной реки. Листы каменной книги(Исторические повести) - Сенак Клод (книги онлайн полностью .txt) 📗
Сыновья Боязливой оказались тут же на берегу, их взяли на руки и передали в лодку. Не понимая, в чем дело, мальчики радовались, что их покатают, и весело смеялись. Оставшиеся на берегу сверстники завидовали им. Вскоре притащили рыдающую женщину. Гребец бросил на берег сыромятный ремень. Им связали руки и ноги несчастной жены Льока. Один из охотников поднял ее и перенес в лодку.
Тогда одетый в красное протянул Главному охотнику окровавленную стрелу. Это был знак, что переговоры закончились миром. Лодка, постепенно удаляясь от берега, пошла вверх по течению. Пока она не исчезла за поворотом и не заглохли крики женщины, никто, даже маленькие дети, не тронулся с места.
Так откупилось стойбище от угрозы войны и неминуемого разорения. Селение северных соседей было многолюднее. К тому же нападать выгоднее, чем обороняться. Нападающие сами выбирают время, чтобы нагрянуть врасплох.
Льок вернулся в стойбище той же ночью. Старики велели ему не показываться трое суток, но как мог он укрываться от опасности, если стойбищу грозила какая-то беда, притом из-за него. Весь долгий день он бродил по лесу, пытаясь уснуть на мягком мху, вставал и вновь без цели блуждал по чаще. Поздним вечером он не выдержал и решил узнать, что делается в селении.
Крадучись, словно рысь, пробрался он к поляне, где темнели в сумраке ночи невысокие бугры земляных крыш. Он подполз к одной из них и услышал доносившееся из-за полога сонное бормотание старухи. Подкрался к другой — там громко храпел охотник.
Тогда Льок направился к своей землянке. Рыжий, повизгивая, ткнулся влажным носом в его руки. Хорошо вернуться к своему очагу! Льок тихо приподнял полог, но на него пахнуло холодом нетопленого жилья. В землянке на разные лады звенели комары. Протянув руки, Льок шагнул к стене, к спальному месту, и в темноте стал ощупывать шкуры. Ни жены, ни детей в землянке не было.
Льок понял, что с Боязливой случилась беда. Ведь женщина должна спать только у своего очага. Если Боязливой не оказалось в землянке, значит, ее нет и в селении. Неужели ее увез посланец соседей, одетый в красное и державший окровавленную стрелу? Но если женщину увозили в родительское селение, значит, ее обрекали на смерть! То, что не было и сыновей Боязливой, подтверждало страшную догадку — вина родителей падала также на головы детей…
Льок бросился к землянке Кибу.
Старые люди спят мало, и сон их очень чуток. Едва Льок успел войти и осторожно, чтобы не задеть в полумраке ногой священных углей очага, сделал два шага, как старик проговорил:
— Утром пойди к Главному охотнику. Он все скажет.
Напрасно Льок задавал один вопрос за другим. Старик больше не промолвил ни слова.
Льок опустился на свое привычное место, и первое, что увидел, было новое орудие — скребок-нож, который он собирался подарить Боязливой. Оно было сделано из половины того сломанного наконечника, из-за которого Льок пошел к соседям добывать кремень. Льок долго держал на ладони старательно заостренную с двух сторон пластину.
Кибу тоже не мог спать. Он вышел из землянки, и вскоре послышалось шуршание сланца о поверхность шлифовальной доски. «Ш-ш-ш, ш-ш-ш», — доносилось до Льока, сидевшего в полумраке у почти погасшего очага.
«Старик не говорит ни слова, значит, беду ничем не поправишь, — думал Льок, прислушиваясь к однообразный звукам. — Можно было бы поправить — старик научил бы меня».
Ночь казалась бесконечно долгой. Невыносимо было ждать рассвета, и Льок побежал к приемному отцу. Там все спали.
— Где Боязливая? — крикнул Льок.
— Пойди к Главному охотнику, — сразу отозвался старик, повторив слова Кибу. — Он скажет.
— Ты скажи! — забывая, что перед ним старший, настаивал Льок.
— Боязливую отдали северным соседям, — медленно ответил Кру. — Она нарушила обычай отцов, ее закопают в землю.
— Это я виноват, меня надо наказать! — крикнул юноша.
— Соседи не могут тебя наказать, ты нашего рода. Они собрались идти на нас войной, но не захотели лить кровь многих. Мы отдали им нарушившую запрет.
— А ее дети? — прошептал Льок, прислушиваясь к спокойному дыханию спящего в изголовье Бэя мальчугана.
Смеющаяся зашевелилась и тихонько вздохнула. Но ни она, ни старик не ответили на вопрос.
Льок стоял, прислонившись к стене, пока не раздались голоса девушек, шедших мимо землянки за водой. Кру разбудил Шух. Сонно потягиваясь, она взяла берестяные ведра и пошла догонять подруг.
День в стойбище начался как обычно. В жилищах просыпались люди, весело перекликались мальчишки, отправляясь в лес за топливом.
У Льока, словно у старика, подгибались колени, когда он вышел из землянки Кру и побрел к Главному охотнику стойбища.
— Это я нарушил обычай! — с трудом проговорил он. — Боязливая не виновата! Она не могла ослушаться мужа. Я пойду к ним, пусть они лучше меня накажут…
— Как ты можешь уйти, если мы не отпустим тебя? — удивился Главный охотник. — Неужели на твоей родине каждый делал, что хотел? Ее уже нет в живых. А ты нужный нам человек. Ты хороший мастер. — И, желая утешить Льока, добавил: — Осенью отправим тебя вместе с женихами за новой невестой.
Охотнику не подобает плакать. Глотая слезы, Льок ушел от Главного. У входа в свою землянку он остановился, тяжело было войти в это опустевшее жилище. Тут кто-то взял его за руку и повел, как маленького ребенка. Это был Кибу.
— Здесь тебе будет лучше! — сказал старый мастер, вводя Льока к себе в землянку.
Едва не нарушенная кровавой схваткой жизнь селения шла своим чередом. Никто не упрекал Льока, хотя самовольный поступок молодого мастера чуть не навлек беду на сородичей. Все понимали, что он не желал зла стойбищу. Молодые охотники часто заговаривали с Льоком о том, как они вместе пойдут осенью к северным соседям выбирать жен. Льок отмалчивался — он не мог забыть Боязливую. Ему было горько, что в селении уже не помнят о ней. Но это было не так. Женщины, когда поблизости не было мужчин и даже детей, часто говорили о Боязливой. Соблюдая черед, каждую ночь до наступления полнолуния женщины приносили в опустевшую землянку Боязливой еду и питье, чтобы насытить души погибшей и ее детей.
Льок совсем переселился к старому Кибу. Они вместе варили себе еду и спали рядом. Но теперь около землянки мастера редко слышался перестук двух отбойников. Льоку опротивела любимая раньше работа. Все чаще он стал уходить из стойбища, стараясь быть вместе с Бэем. Кибу укоризненно качал головой, но все же отпускал его.
С берега озера вдалеке виднелось несколько островков. Охотники стойбища зимой добирались иногда до них по льду в поисках забредающих туда с материка рысей. Охота на рысь трудна и опасна. Обычно этот зверь труслив, но раненый он приходит в такую ярость, что бесстрашно бросается на человека. Нарядный мех рыси очень ценился, в ее шкуру женихи заворачивали дар своей будущей жене — разукрашенное брачное ожерелье. Из-за красивого меха рыси и ходили сюда молодые охотники, когда замерзало озеро.
Но летом к островам никто не ездил. Люди стойбища боялись глубокого огромного озера, где неожиданно налетали бури, как на море.
Богатый зверем лес и река, изобилующая рыбой, кормили всех досыта круглый год. Зато братьям тем и полюбилось озеро, что напоминало море. Здесь, на островах, они были только вдвоем и могли спокойно говорить друг с другом на родном языке. Вот почему они часто уезжали в долбленом челноке к островам лучить рыбу. Белые ночи уже заметно потемнели, стояла самая удобная пора для этого промысла. Братья зажигали на носу лодки толстые смолистые сучья, свет которых вырывал из темноты кусок озерного дна. Льок, чуть шевеля веслом, медленно вел лодку вдоль отмели, а Бэй, перевесившись через борт, с острогой наготове, всматривался в светлый круг, перемещавшийся по дну.
В этом круге, на освещенном песке, четко виднелись темные спины рыб. Иногда это бывали лобастые налимы, иногда длинномордые, большие щуки. Меткая рука Бэя не знала промаха. От удара острогой в голову сейчас же всплывал белым брюхом вверх оглушенный налим. Больше возни было со щукой. Даже пригвожденная ко дну острогой, живучая хищница била хвостом и разевала огромную, зубастую пасть до тех пор, пока удар копья не перебивал ей позвоночник. Лодка постепенно наполнялась крупной добычей, но Бэй все был недоволен.
