Белая Русь(Роман) - Клаз Илья Семенович (книги хорошего качества txt) 📗
Алексашка побрел по улице, оглядываясь на новую церковь Богоявления господня, которую построило могилевское братство за свой кошт. Шел и думал, что щедр душой архиепископ — одарил злотым. Такое у святых отцов не часто бывает. Деньгу они любят и бережливо копят. Решил, что за вести, которые принес от игумена. Видимо, пришлись по сердцу.
Могилев, как и все большие города Белой Руси, имел в центре шляхетный город, обнесенный валом, с крепкими дубовыми воротами. Но, в отличие от Пинска и Полоцка, ремесленный посад был также защищен валом. А весь город уже сам по себе имел стену и ворота. Ворота шляхетного города выходили на просторную и чистую базарную площадь, на которой стояло множество крам, больших и малых. Город людный и нешумный. По просторным крепким домам Алексашка заключил, что живут здесь не бедно: король дал городу право свободной торговли.
Оказавшись на площади, Алексашка искал корчму. И, не обнаружив ее, решил спросить прохожего мужика. Тот шел, согнувшись под тяжестью — на спине лежал мешок. Пошел к нему навстречу. Всматриваясь в заросшее черной бородой лицо, в длинный черный лапсердак, подумал: он ли?.. Да, он!
— День добрый, пане Ицка!
Ицка поднял голову, заморгал красными, воспаленными глазами, пытаясь узнать Алексашку, и казалось, узнал:
— Ой, Иван!
— Ивана уже третий год нету, вечная память ему!
— Постой, постой! Ты в Стрешине был?
— Был. И в Пинске был.
— О, теперь вспомнил. Только как зовут… — Ицка поставил мешок на землю и зачесал затылок. — Можешь меня резать, не помню.
— Алексашкой.
— Кажется, так. А что ты делаешь в Могилеве?
— Пришел брагу пить.
Ицка весело рассмеялся.
— Ну, идем ко мне, — предложил Ицка. — Только пособи мешок нести. Купил гарнец жита…
— Корчму держишь? — Алексашка подхватил мешок.
— Ай, что за корчма!.. Ну, корчма… Надо же что-то делать. В Стрешине уже никто не заходил. Кругом казаки. Так я плюнул и переехал в Могилев.
Пришли в корчму, которая оказалась на площади. Ицка убрал покупку. Потом налил кувшин браги, усадил Алексашку за стол.
— Слушай, уже, наверно, третий год, как я тебя видел в Стрешине? А тебя черт все время носит по свету… Слушай, скажи хоть теперь правду: ты был с казаками в хурусе? И зачем это надо было тебе? Они режут всех, без разбора. Я не знаю, что было бы, если б не уехал из Стрешина. Слава богу, в Могилеве спокойно и можно жить.
— Магистрат тут злой?
— Ай, что мне магистрат? Сделал брагу — продал брагу. Надо налог? На тебе налог! Что еще? Бурмистр тут Козьма Марков. Добрый человек. А королевский урядник Миколай Петровский. Это — гнида. Если Марков сказал: белое, Петровский говорит — черное. Есть еще райца пан Поклонский. Не пан, а одна отрава… Что ты сидишь? Пей брагу! Пей…
Ицка налил кубок и придвинул его к Алексашке.
— Секут паны хлопов? — Алексашка отпил браги, крякнул от удовольствия.
— Ты болбочешь и не слышишь. Как это, чтоб не секли?! Только последнее время стало немного тише. А знаешь почему? — Ицка приблизился. — Теперь панству не до хлопов. У них голова по другому болит.
— Это ты болбочешь, Ицка! От чего у пана может болеть?.. — сказал безразлично Алексашка, ожидая, что корчмарь распалится.
— Если я говорю, значит, знаю. Все говорят, что будет война с царем. Ты знаешь, что это такое?.. Панство уже теперь не ведает, что делать. Бросать маентки?.. Хорошее дело!..
Алексашка слушал Ицку, пил брагу и думал. То, что говорил корчмарь, свидетельствовало о многом. Показалось Алексашке, что именно об этом писал игумен Афиноген архиепископу Могилевскому.
Наговорились вдоволь. Вспомнили многое и многих. Легче стало у Алексашки на душе. Казалось ему, что после долгой разлуки встретился с Иваном Шаненей, Велесницким, Устей. А Ицка, вспомнив панскую жизнь, прослезился. Встал Алексашка из-за стола, протянул корчмарю грош. Ицка замахал руками.
— Ты сегодня у меня гость! Спрячь деньги… Завтра будешь платить. Приходи завтра. Будет свежая брага…
Но так получилось, что Алексашка долго не видел Ицку.
Архиепископ Иосиф Бобрикович решил, что Алексашка может быть потребен для разных дел, и потому попросил бурмистра Козьму Маркова, чтоб приберег хлопа. Алексашке дали жалованье — злотый на месяц, выдали алебарду и определили в магистратову стражу. День стоял Алексашка с алебардой у двери магистрата. Стоял вместе с таким же часовым Петькой Косым, хлопом из деревни Луполово, что под Могилевом. Петька был смышленым, разговорчивым мужиком и пришелся Алексашке по душе. Вместе стояли в хате на постое. Своей судьбой Петька был вроде доволен. Все же легче стоять с алебардой и жить на магистратовых харчах, чем пять дней в неделю ходить на барщину. Алексашке не по сердцу пришлась служба. Всю жизнь подальше был от магистратов, люто ненавидел панов магистратовых и суды, что при них со сборщиками налогов и райцами. «Тут тоже свои Какорки…» — думал Алексашка, с неприязнью поглядывая на дом в два жилья и на двери, у которых стоял.
На второй неделе в полудень в магистрат прибежал королевский урядник Миколай Петровский. Толстые, лоснящиеся щеки его тряслись. Левой рукой он придерживал саблю, правой замахал страже.
— Пошли!..
Петька Косой и Алексашка, приподняв алебарды, побежали за королевским урядником. Миновав две улицы, остановились перед хатенкой, что в самом начале ремесленного посада. Петровский толкнул дверь и, пригнувшись, вошел в избу. Стража остановилась у двери. Урядник осмотрелся в полутьме и, не увидав кого искал, схватил бабу за кофту. Затрещала старая материя.
— Куда девался мужик?! — загремел Петровский.
Баба упала на колени.
— Паночек, за что?!. Пано-очек!..
— Где мужик?! — урядник схватил бабу за волосы и тряхнул так, что та зашлась воем. — Сбежал, падаль?! Говори, куда сбежал?
Баба не могла вымолвить слова. Урядник выбежал в сени и увидел лестницу на чердак.
— Лезь! — приказал Петровский Алексашке.
Алексашка полез по шаткой лестнице. Щупая ногами слежавшийся мох, прошел к дымоходной трубе, собирая лицом густую паутину. Возле трубы наступил на что-то. Пригнулся, пощупал — ноги мужика.
— Подбери, — тихо шепнул и подошел к лестнице. — Не видать, пане урядник!..
— Должен быть! — рассвирепел урядник и полез по лестнице. — Куда девался?..
Алексашка сжал зубы. Захотелось схватить его и придушить. Посторонился, пропуская Петровского. Пригнувшись, урядник пошел по чердаку, хватаясь за низкие стропила. На мужика все же набрел.
— Вылезай, пес! Не то — порублю здесь!
Мужик покорно стал слезать с чердака. Это был средних лет челядник, с усталым испуганным лицом.
— Вяжите руки ему! — приказал Петровский.
— Веревки нет, пане, — Алексашка прошелся по сеням.
— У тебя там глаза вылезли! — урядник ткнул пальцем на чердак. — Смотри мне! Сбежит — не снесете головы. Ведите!..
Стража привела мужика в суд магистрата и заперла в амбаре.
— Карауль! — урядник ткнул кулаком Алексашке в грудь.
Алексашка остался у двери амбара. Ему было слышно, как за дверями охал и вздыхал челядник. Алексашка тихо отвел щеколду и, слегка приоткрыв дверь, стал у щели.
— За что тебя схватили?
— Сбег от цехмистера, — вздохнул тот. — Сманил меня гончар, деньгу большую обещал…
— Чего испугался? Дадут двадцать плетей. На том и конец.
— Еще цехмистера облаял и кума его, войта…
— Это хуже.
— Хуже? — испугался мужик. — Что сделают?
— Нешто я знаю, — прошептал Алексашка. — Жив будешь.
— Детишки малые…
— Тебя не секли ни разу?
— Бог хоронил… Теперь вот, видишь… За деньгой погнался… Неужто прибьют? — голос мужика дрожал.
— Счастье было твое, что до сих пор не секли. Потому впервые страшно. Ты привыкай. Мужик к лозе привычен должон быть… — зло говорил Алексашка, поглядывая по сторонам, не идет ли урядник.
— Тебе хоть раз выпало? — спросил челядник.
— Хотели, да не дался…
Мужик не понял, как можно не даваться, но больше ничего не спрашивал. Алексашка стоял и думал, что мог бы помочь челяднику — выпустить ночью и бежать из Могилева вместе. Да захочет ли бежать мужик? Может, ему лучше, чтоб высекли и отпустили к бабе и детишкам? Не каждый решится бросить хату и податься в бега. Ему, Алексашке, это не страшно. Но впервые. У него ни бабы, ни детишек, не будет сердце болеть. Но мысль бежать из Могилева зрела с каждым днем. Не может дозволить себе служить магистрату и с королевским урядником хватать хлопов. Алексашка до крови прикусил губу: давал клятву себе биться с панами! Теперь служит панам. Бежать! Сегодня ночью бежать! Куда? Или к черкасам, которые, говорят, стоят под Быховом, или в Дисну. Там сабли накованы. Снова приоткрыл дверь.
