Меч и плуг (Повесть о Григории Котовском) - Кузьмин Николай Павлович (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
— «Понял. Назови контрольный срок. По истечении его буду считать, что вы в затруднении. Помогу вам».
— «Сегодня пятница. Не позже вторника доложу».
— «Желаю удачи. Жду с нетерпением донесения».
Покинув аппаратную, комбриг, будто припомнив что-то, остановился. «Все-таки что ни говори, а игра затеяна опасная! Матюхин, черт... Клюнешь все-таки, вылезешь, другого выхода у тебя нет. А там уж подведем расчет за все!»
— М-да!..— изрек он, отбрасывая какие-то последние сомнения.— Кому есть во что — переодеться. Погоны, кубанки... С людьми провести беседы. Пусть знают: за каждым будет глаз да глаз. Не к дурачкам едем.
Начхозы, как за ними ни следи, как ни приказывай, никогда не расстанутся с обозным добром. Так оказалось и сейчас. Среди всяческой сберегаемой рухляди набралось порядочно погон, папах, кубанок. Для самого Котовского нашлись знаки различия казачьего войскового старшины. Переодеваясь, он ощутил, как все в нем напряглось от нетерпения испытать судьбу и себя. Вступив в чужую роль, он стал и говорить, и двигаться совсем иначе, будто на заведенной кем-то стальной тугой пружине. Это было знакомое состояние подъема сил, предчувствия удачи. Черт с ней, с опасностью! Попадал и не в такие переплеты...
Черныш подвел ему Орлика, он забрал повод и взлетел в седло с повадками уже не красного командира, а золотопогонника, войскового старшины. Ординарец, как и положено, остался незамеченным и почтительно поехал следом.
Сигналов и команд приказано было не отдавать, вообще производить как можно меньше шума. В темноте слышалась негромкая, вполголоса, перебранка бойцов (вслух базарить остерегались — неподалеку на коне, как статуя, виднелся сам комбриг).
— Чего тянешь, чего тянешь? Я те потяну!
— Дура, у тебя какой погон-то? Урядницкий! Разуй глаза!
Двигались балками, оврагами, дозорами прощупывали местность. Боялись не бандитов, а своих: о начавшейся операции знали Тухачевский да уполномоченный ВЧК. Была опасность напороться на заставу какого-нибудь пехотного полка, стоявшего в деревнях гарнизоном.
Послышался треск, словно кто-то выстрелил, затем топот копыт по влажной ночной земле. Люди в строю дернулись, руки упали на рукоятки шашек. Но — спокойно! Это был всего лишь свой дозор, сообщивший, что надо брать левее,— впереди застава с пулеметом.
В Кобылинку въехали на восходе, в теплое тихое утро. Эскадроны устало тащились по деревенской улице, бойцы поглядывали на окна в занавесках, на подсолнухи за плетнями. Зеленели обширные огороды. На выезде из села виднелась мельница с крыльями прямым крестом, у подножия мельницы чернел бугор земли отрытого окопчика для пулемета,— постарался расторопный Маштава.
Под штаб Маштава определил дом мельника, самому «Фролову» приготовил дом попа.
Поп встретил войскового старшину торжественно: поднес на рушнике хлеб-соль. Григорий Иванович сиял фуражку с кокардой, подошел под благословение. Осеняя его широким щедрым крестом, поп прослезился от умиления. Погоны, выправка, вооружение, нижние чины, тянувшиеся перед офицерами так, что шкура лопалась,— все доставляло ему радость и надежду на избавление от тяжкой надоевшей смуты.
Маштава хозяйничал в доме мельника. Откинув рукава черкески, носился по двору, лазил в погреб, перемигивался с румяной Дуняшей, снохой мельника. Муж Дуняши служил у Матюхина командиром эскадрона.
Эктова в деревне знали хорошо: весной он несколько раз ночевал здесь вместе с Антоновым. Мельник порывался о чем-то шепнуть бывшему начальнику штаба. Выяснилось, Матюхин был в деревне ночью и снова ушел в лес, сказав, что искать его не нужно, сам даст о себе знать.
Ну, осторожен лесной волк!..
— Павел Тимофеевич,— спросил Котовский,— он что же, не доверяет вам?
Штабс-капитан сидел перед ним вялый, точно выжатый.
— Может быть. Какой ему расчет доверять? Он никому не доверяет.
— Нам тоже нет расчета прохлаждаться!
Вместо ответа Эктов сделал немой жест: а что делать? Не нравился он сегодня Котовскому: отводил глаза, не давал заглянуть. Что-то с ним происходит!
— Григорий Иванович...— позвал он с неясной усмешкой на бледных губах, по-прежнему изучая свои разношенные сапоги,— хочу предупредить вас: Матюхин — мужик хитрый, крепкий. В случае чего, спуску не даст.
— Вы это к чему? Пугаете? Я, знаете, не из пугливых!
— Да все к тому: может, просто шлепнуть его, да к дело с концом? Прикажите, кто письмо-то будет передавать, и все.
Григорий Иванович откинулся, поизучал его.
— Вы что, в шахматы играете?
— Боже избавь! — удивился Эктов.— А почему вы спрашиваете?
— Видите ли, это только в шахматах всеми силами стараются добраться до короля. Для меня Матюхин не король. Мы его все равно кончим, рано или поздно. Мне людей жалко, крови.
— Уж будто? — глумливо ухмыльнулся Эктов, взглядывая исподлобья.— Прямо так-таки и жалко?
У Котовского напрягся взгляд. Да что с ним сегодня происходит?
— Слушайте, вы! Что это такое? На попятный? Да?
Штабс-капитан горько покрутил опущенной головой.
— Григорий Иванович!.. В моем положении это было бы нелепо. Смешно.
— А если сами понимаете, что смешно...
Без стука распахнулась дверь, вошел щеголеватый, перетянутый в поясе Маштава, за ним запыхавшийся Тукс. Увидев их, комбриг осекся на полуслове: Тукс находился в боевом охранении на мельнице.
— Господин атаман! — Маштава щелкнул каблуками.— Непредвиденное обстоятельство.
— Слушаю! — Григорий Иванович стоял, стараясь понять по лицам, что случилось.
Оба, Маштава и Тукс, повели глазами на постороннего.
— Увести! — приказал комбриг.
Теперь докладывал Тукс. На боевое охранение напоролась разведка красноармейского полка, два бойца. Без выстрела, без рукопашной удалось взять обоих. Разумеется, их связали, запихнули в амбар. Сейчас остается гадать: что предпримет командование полка, узнав об исчезновении разведки? В начавшейся игре могут спутать все карты.
— Кто-нибудь знает о пленных? — спросил комбриг.
Маштава ответил, что пленных вели по улице, запирали в амбар,— видели, конечно.
— Тогда пускай сидят. Вояки!.. Объявите в деревне, что пленные будут повешены. Для большей убедительности пускай поставят виселицу. Да пусть не торопятся! Побольше стучат, строгают...
В заключение комбриг подтвердил строгий приказ: никого ни в деревню, ни из деревни не пропускать. Всех задержанных немедленно направлять в штаб.
Ближе к полудню на охранение, сидевшее в секрете, наткнулись два вышедших из леса человека. Один был без руки по локоть, безоружный, другой — с длинными до плеч волосами, в пенсне, с наганом и шашкой. Задержанные попросили доставить их к атаману Фролову.
Безрукий оказался сыном мельника, Васькой, он сразу же приказал топить баню и вместе с Дуняшей исчез с глаз до самого вечера. Длинноволосый предъявил документ на имя Макарова, бывшего телеграфиста со станции Моршанск, долго ходил по деревне, приставал к «станичникам» с каверзными расспросами. Маштава, сопровождавший его, не сомневался, что Макаров является одним из особо доверенных лиц Матюхина.
— Кони у вас как хороши! — похвалил Макаров.— А говорили: идете с Дона. Что-то ни одна не похудела.
— Трофейные,— нашелся Маштава.—У буденновцев отбили.
— А, ну, ну...
За обедом, отбросив наконец последние сомнения, Макаров достал и подал Котовскому письмо Матюхина. Пришлось встать из-за стола и извиниться: дело прежде всего! За ним вышел Гажалов. С гостем за столом остались Эктов, Маштава, Борисов, Захаров, Симонов.
В своем письме Матюхин ничего не говорил о предполагаемой встрече, а потребовал, чтобы к нему в лес приехал сам Эктов, один, без провожатых.
— Ну что ты будешь делать! — всплеснул руками Гажалов,— Никак!
— Пугливый, осторожный,— проговорил комбриг, задумчиво складывая письмо. На его взгляд, осторожность Матюхина могла сослужить добрую службу. Если осторожничает, значит, смертельно трусит, а раз так, то в одиночку никуда не сунется. Из леса он все равно вылезет, рано или поздно, деваться ему некуда, и потянет за собой все свое окружение, всю головку, весь штаб. Так что тащить его из леса трудно, точно ржавый гвоздь из доски. Зато все можно кончить разом, одним ударом.
