Гонители - Калашников Исай Калистратович (версия книг .txt) 📗
Его рассудительность пришлась по нраву хану, и он спросил:
– Будешь служить мне?
– Мои руки не умеют держать оружие, великий хан.
– Воинов и без тебя достаточно. Мне нужны люди, умеющие писать и читать на языке этой страны. Чем ты занимался в Чжунду?
– Многим… Отыскивал в книгах зерна нетускнеющих истин…
– Тут, вижу, все ищут истину! Погрязли в заблуждениях…
– Сказано: любая лошадь спотыкается, любой человек заблуждается.
Заблуждения ведут к бедам и несчастьям, потому истина – драгоценность, ни с чем не сравнимая. По движению созвездий и планет, разлагая и складывая числа, я пытался прозревать будущее. Мне хотелось помочь людям.
– Тогда ты должен был знать, какая судьба ждет Алтан-хана, – почему не помог?
– Его судьбу можно было предсказать без гаданий. Государство, пораженное изнутри недугом, не излечив его, умирает. Государство, как люди, должно оберегать себя от болезней.
– Ты можешь предсказать, что будет с моим улусом через десять, сто, тысячу лет?
Чу-цай впервые улыбнулся – чуть дрогнули губы и повеселели глаза.
– Охотнее всего я взялся бы предсказать, что будет через тысячу лет.
Но это не в моих силах. Ближнее будущее прозреть тоже нелегко. И не всегда безопасно. Один правитель древнего княжества собрался на войну и спросил у гадателя, что ждет его. Тот ответил: «Победа». Ну, раз победа – чего беспокоиться? Правитель был беспечен, и его разбили. Кто кого обманул?
Думаю, правитель гадателя. И однако же он решил отрубить гадателю голову.
Пригласил к себе, спрятав палача за дверью, и спросил: «Знаешь ли ты, когда наступит час твоей смерти?» Гадатель понял, что к чему, ответил:
«Знаю. Я умру ровно на пять дней раньше тебя». Правитель не только отменил казнь, но и оберегал жизнь гадателя как лучшую драгоценность своей сокровищницы. Тут гадатель обманул правителя. Принужден был сделать это.
Принуждение родит ложь.
– Тебе не придется беспокоиться за свою жизнь. Какие бы победы ни предрекал, беспечен я не буду. Ты будешь состоять при мне. Кто научил тебя нашему языку?
– Бывший твой слуга Хо.
– А-а… Вот как жизнь сводит людей…
Он подумал, что надо бы разыскать Хо и его сестру, но эту мысль вытеснили другие. Алтан-хан обессилен, но не покорен. Однако он тут больше оставаться не может. Доносятся слухи об усилении Кучулука. И хори-туматы еще не наказаны. И меркиты не искоренены до конца. Ему надо возвращаться в степи. Но кто-то должен остаться тут. Скорее всего Мухали…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Глава 1
Судуй возвращался домой. Степь была пестра от цветов. Из-под копыт коня взлетали зеленые кузнечики, вдали важно раскачивались дрофы, на склонах сопок резвились суслики. Вороной белоногий конь шел ходкой рысью, кривая сабля в бронзовой оправе била по голенищу гутула, позванивала о стремя. За вороным тянулись две лошади с тяжелыми вьюками. На последнем переходе Джучи послал Судуя вперед, предупредить курень о возвращении хана и его войска. Он был рад скорой встрече с отцом и матерью, теплому дню, запахам родной степи и во все горло пел песни…
Недалеко от куреня догнал повозку, запряженную одним волом. Ею правила девушка в линялом халате. Судуй подбоченился, натянул поводья.
– Здравствуй, красавица!
Девушка помедлила, будто раздумывая, надо ли отвечать, сказала:
– Здравствуй.
Вол шагал, опустив круторогую голову. Повозка, нагруженная скатанными войлоками, надсадно скрипела. Колеса оставляли две дорожки примятой травы.
– Далеко ли путь держишь?
– В курень.
– Тогда нам по дороге. – Судуй слез с коня, пошел рядом с повозкой. Ты из какого племени, и как тебя зовут?
– Я татарка. Зовут меня Уки.
– Уки? Смешно! И у моего друга и господина Джучи вторую жену зовут Уки. Может быть, это счастливое предзнаменование? А, Уки?
Девушка промолчала. Она держала в руках зеленую тальниковую ветку, общипывала листочки, и казалось, что это для нее важное дело.
– Ты как осталась, когда истребляли ваше племя?
Тень застарелой боли омрачила ее лицо.
– Осталась… – Она ударила веткой по спине вола. – Ну, шевелись!
Судуй пожалел, что прикоснулся к тому, о чем девушке вспоминать, видимо, не хотелось. Сорвал несколько голубых с желтыми тычинками цветов ургуя, приладил их к своей шапке.
– Красиво? Для тебя нарвать?
– Мне украшения ни к чему.
– Да, ты и без них красивая. Правда! У тебя есть жених?
– Был. Ушел на войну. Ну, и… – Уки вздохнула, – Я тоже был на войне. Все воюю. Даже жениться некогда! – Судуй тряхнул головой, засмеялся.
– Теперь мужчины только и делают, что воюют. А мы тут день и ночь работаем. – Она посмотрела на свои маленькие руки с обветренной кожей и обломанными ногтями.
Ему стало жаль эту девушку, должно быть, рабыню. Ни отца, ни матери, тяжелая работа, жених погиб, а другой будет либо нет. Скорей всего нет.
Воины набрали себе жен в чужих землях. Он развязал вьюк, достал пригоршню сушеных слив, высыпал в подол ее халата.
– Ешь, Уки. Это очень вкусно. Ты живешь в курене?
– Нет. – Ровными белыми зубами она стала обгрызать сморщенную мякоть слив. – И правда вкусно!
– Косточку не бросай. Дай ее сюда. – Судуй положил косточку на зубы, сдавил, и она хрустнула. – Видишь, ядрышко. Оно тоже вкусное. Как кедровый орех.
– А где это растет? В лесу?
– Нет. В тех землях люди живут в больших домах. Возле домов – сады.
Ну, тоже как лес, только деревья посажены руками и огорожены. В садах много всего растет. И все вкусное.
Судуй сел на повозку рядом с Уки, взял из ее рук ветку, достав нож и сделал дудку. Переливчатые звуки поплыли над степью, смешиваясь с песнями жаворонков, со свистом сусликов. Судуй улыбался, раздувал щеки. Девушка смотрела на него повеселевшими глазами. Сливовая кожура прилипла к ее круглому, с ямочками посредине подбородку, влажные губы приоткрылись.
В курене он сел на коня, громко прокричал:
– Эй, люди! Готовьтесь встречать нашего хана, ваших мужей, сыновей, братьев!
Потом помог девушке снять с телеги войлоки.
– Поедем, Уки, к моей матери.
Девушка стеснительно потупилась.
– Зачем? Я для нее чужой человек.
– Зато я не чужой! Поедем. Ты у нас пообедаешь.
Юрта родителей стояла на краю куреня, возле речушки. Мать хлопотала у огня. Прикрыв глаза от солнца ладонью, она взглянула сначала на девушку, перевела взгляд на Судуя, громко охнула. Он подбежал к матери, обнял за плечи.
– Сынок мой! Судуй! Небо сохранило тебя! – Она смеялась и всхлипывала, ощупывала его руками, будто не доверяя глазам.
Из юрты вышел отец.
– А! Какой багатур! Посмотри, Каймиш, весь как я в молодости! Оглядел сына со всех сторон. – Халат шелковый… Пояс расшитый… Сабля…
Э-э, так в старые времена и я не одевался, хотя носил одежду с плеча нашего хана. А кони твои?
Он расседлал вороного, погладил по шее, осмотрел и бережно сложил седло, после этого снял вьюки, ощупал их, но развязывать не решился.
– Развязывай, – сказал Судуй. – Все это вам. Подарки.
– О! – Отец принялся выкладывать на траву куски тканей, халаты, светильники, чаши, котлы, мешочки с крупами и сладостями. – О! Ты, видно, стал большим человеком. Погляди, Каймиш, сколько добра привез наш сын! Мы стали богачами.
– Будет тебе! – Мать смотрела на сына сияющими глазами. – Жив. Жив!
Сколько было у меня ночей без сна!..
Девушка распрягла вола, отпустила пастись и теперь сидела на телеге, одинокая и сиротливая.
– Что же ты, мама, гостью не приветишь?
– А это кто?
– Уки. У нее нет ни отца, ни матери. Так, Уки? Жениха тоже нет. А у меня нет невесты. Вот я и подумал…
Девушка покраснела, отвернулась.
– Не слушай его болтовню, Уки, – ласково сказала мать. – А ты постыдился бы говорить глупости. Идите в юрту. Проходи, Уки.
Набежали соседи. Расспрашивали о своих. Иные радовались. А иные уходили, сгорбившись от горя. Судую было тяжело говорить о гибели товарищей. Память возвратила его назад, к сражениям, к окровавленным трупам на пыльных дорогах Китая, к заревам пожарищ, к плачу женщин и детей. Даже в мыслях он не хотел возвращаться к пережитому…
